Ценности
Они такие...
Они такие...
Дорогие друзья, к этому дню мы с вами вместе шли долгих 5 лет!
Правда пролетели они как один день
28-29 апреля ЯрГора празднует свой первый юбилей, собирает самый большой круг друзей, соратников и просто добрых светлых человеков!!!
Мы с вами празднуем наш маленький юбилей - 5 лет совместного творения на Земле.
Наши друзья и соратники, только благодаря нашим совместным с вами усилиям мы проявили это место, пространство - Жизни, Духа и Радости! Время пришло
Отмечаем широко и с размахом на Ярилу Вешнего (если подробнее почитаете об этом дне - поймете выбор даты)
В программе:
- Концерт светлых и добрых музыкальных исполнителей
- Большие счастливые хороводы
- Игры для здравых знакомств и создания пар
- Огромный костер желаний и бег по углям
- Обряд отмыкания Земли
- Открытие Тропы Очищения
Участие ДАРом
Все подробности будут в нашем телеграмм канале или при вашем желании в личных сообщениях - подписывайтесь и приезжайте
Я уже говорил о том, что поэтическое язычество усеяло землю храмами и расцветило ее красками празднеств. Мне кажется, что история дохристианского мира делится на две эпохи. Вначале такое язычество боролось с тем, что хуже его; потом само стало хуже. Причудливый, разнообразный, нередко зыбкий политеизм был подточен слабостью первородного греха. Кто-то сказал, что языческие боги играли в людей, как в кости; и действительно, люди похожи на меченые кости.
Особенно неразумны, можно даже сказать, безумны люди во всем, что связано с полом, и нелегко им стать здоровыми, пока они не стали святыми. Груз греха пригибал книзу крылатые фантазии, и оттого конец язычества — какая-то свалка, в которой кишат боги. Однако мы не должны забывать, что прежде античное язычество выдержало и выиграло борьбу с другим, худшим видом язычества и победа его определила человеческую историю.
Мы этого не поймем, если не разберемся во второй разновидности. Надеюсь, мне удастся рассказать о ней короче, чем о первой, — о таких вещах не следует говорить долго. Первый вид язычества мы сравнили со сновидением; этот я сравню с кошмаром.
Суеверия возвращаются в любом столетии, особенно в века разума. Помню, я защищал христианство перед целым банкетом прославленных агностиков, и у каждого из них, в кармане или на цепочке от часов, был какой-нибудь талисман. Только я один не обзавелся фетишем. Суеверие царит в эпохи разума, ибо оно связано с вполне разумной вещью — сомнением, во всяком случае — с неведением. Люди чувствуют, что, во-первых, мы не знаем законов мироздания, а во-вторых, эти законы могут противоречить так называемым законам логики.
Люди поняли, и поняли правильно, что серьезные события нередко зависят от маленьких, пустячных. Когда до них доходит слух, что то или иное невинное действие — ключ к каким-то важным событиям, глубокий и далеко не бессмысленный инстинкт подсказывает им, что это вполне вероятно. Этот инстинкт силен в обеих разновидностях язычества. Но во второй из них он изменился и стал ужасным.
Мне кажется, я не ошибусь, предположив, что вызывание духов, при всей его практической пользе, не играло главной роли в поэтическом действе мифотворчества. Но когда мы вступаем в область суеверий как таковых, все меняется, становится глубже и темнее. Конечно, почти все народные приметы так же легкомысленны, как и народные легенды. Никто не считает, что нас непременно поразит гром, если мы пройдем под лестницей; скорее мы думаем: «Обойду-ка я ее на всякий случай…» Мы просто признаем, что не знаем законов такого странного мира.
Но есть другие суеверия, в которых главное — польза, так сказать, суеверия практичные. Здесь много важнее, ответят духи или нет. Сам я уверен, что духи иногда отвечают; но есть тут одна тонкость, породившая немало зла.
Потому ли, что грехопадение отбросило нас ближе к злым обитателям духовного мира, или потому, что одержимый страстью больше верит в зло, чем в добро, черная магия ведовства более практична, хотя и менее поэтична, чем белая магия мифотворчества. Мне кажется, садик ведьмы лучше прибран, чем роща дриады, дурное поле — плодороднее хорошего. Какой-то порыв, быть может отчаянный, толкает человека, ищущего пользы, к темным силам зла. Нездоровое ощущение исподтишка овладевает им; он чувствует, что на эти силы можно положиться, что они помогут «без дураков».
Действительно, боги мифов слишком глупы в том хорошем, веселом смысле этого слова, в котором мы применяем его к джамблям или к Бармаглоту. Человек же, обратившийся к бесу, чувствовал то, что чувствуют, обратившись к сыщику, особенно частному: работа, что и говорить, грязная, но этот не подведет. Люди не шли в рощу, чтобы встретиться с нимфой, скорее они мечтали о встрече с ней, как мечтают о приключении. А бес действительно являлся на свидание и даже выполнял обещанное, хотя нередко человек и жалел потом, что он не нарушил слова.
На примере многих неразвитых и диких племен можно проследить, как культ бесов часто сменял культ богов и даже единого божества. Может быть, существо это казалось слишком далеким, чтобы обращаться к нему по мелочам. Мысли о том, что бесы не подведут, вторит другая мысль, совсем уж достойная бесов: человек хочет стать достойным их, приноровиться к их разборчивому вкусу. Простые суеверия подсказывают нам, что пустяк, например щепотка соли, может тронуть скрытую пружину, приводящую в действие загадочный механизм мира.
В таком «Сезам, откройся» есть доля истины. Но когда человек обращается к злым силам, он чувствует, что действие должно быть не только мелким, но и мерзким. Рано или поздно он сознательно заставляет себя сделать самое гнусное, что может, чувствуя, что лишь крайнее зло привлечет внимание сил, таящихся под поверхностью. Вот в чем причина едва ли не всякого каннибализма. Это — не первобытный и даже не зверский, то есть не звериный, обычай. Каннибализм — искусственен, даже изыскан, как истинное «искусство для искусства».
Люди едят людей вовсе не потому, что не видят в этом ничего плохого. Они прекрасно знают, что это ужасно, потому и едят. Ученые нередко обнаруживают, что очень простые племена — скажем, австралийцы — не занимаются людоедством, а много более развитые — скажем, маори — иногда занимаются. Они достаточно изысканны и умны для сознательного бесопоклонства, как парижский декадент — для черной мессы. Черную мессу приходится прятать потому, что есть настоящая, бесы прячутся после пришествия Христа.
До христианства, особенно вне Европы, все обстояло иначе. Бесы бродили на воле, как драконы; их сажали на престол, как богов. Огромные статуи стояли в храме, в самом сердце многолюдного города. Повсюду видим мы это, но этого не замечают те, кто считает зло симптомом грубого невежества. Не у дикарей — у высших цивилизаций рога Сатаны вздымались не только к звездам, но и к солнцу.
Возьмем, к примеру, ацтеков и прочих обитателей древних царств Мексики и Перу, чья цивилизация не ниже египетской или китайской и отличается лишь от той срединной цивилизации, к которой принадлежим мы. Ругая нашу цивилизацию, мы почему-то не только обличаем ее пороки — это наш долг, но и превозносим ее жертвы. Мы принимаем на веру, что до прихода европейцев всюду был рай.
Меня всегда удивляли строки из «Предрассветных песен», где Суинберн, говоря об Испании, замечает, что «ее грехи и ее сыны — в сердце безгрешных стран…», а потому «все проклинали имя людей и трижды — имя Христа». Испанцы, что и говорить, грешили немало, но почему Суинберну кажется, что жители Южной Америки вообще не грешили? Неужели целый материк был заселен архангелами или душами из рая? Того, что сказал он, не скажешь о самых достойных наших знакомых; особенно же странно это читать, если мы вспомним, что мы доподлинно знаем об этих царствах.
Знаем мы, что безгрешные жрецы безгрешного народа поклонялись безгрешным богам, для которых нектаром и амброзией были человеческие жертвы, сопровождавшиеся страшными пытками. В мифологии южноамериканских цивилизаций можно найти тот дух извращения, насилия над природой, о котором писал Данте. Дух этот есть везде, где есть извращенная вера, бесопоклонство. Заметен он не только в этике, но и в эстетике.
Южноамериканский идол уродлив до предела, как прекрасен до предела греческий бог. Вероятно, создатели его искали тайну могущества, насилуя свою природу и природу вещей. Они надеялись создать из золота, камня, темно-красной древесины лицо, при одном взгляде на которое небо треснуло бы, словно зеркало.
Во всяком случае, нет сомнения, что раззолоченная цивилизация Центральной Америки снова и снова приносила в жертву людей. Насколько мне известно, у эскимосов этого не было, — куда им, они не так цивилизованны, им мешает белая зима и долгая тьма, холод и голод подавили их высокий порыв. Вот на ярком солнце, в богатых просвещенных землях люди беспрепятственно рвались к пучеглазым, осклабившимся мордам и в страхе или под пыткой выкликали имена, нескладные, как смех в аду. Климат получше и цивилизация повыше породили пламенные цветы, окрасившие золотом и пурпуром тот сад, который Суинберн сравнил с садом Гесперид. Что-что, а дракон там был.
Сейчас я не собираюсь говорить подробно об Испании или даже о Мексике. Я говорю о них мимоходом, потому что отношение к ним похоже на отношение к Риму и Карфагену. В обоих случаях мы, англичане, почему-то осуждаем европейцев и защищаем их противников, которых Суинберн назвал безгрешными, хотя их грехи просто вопиют. Карфаген тоже был весьма цивилизован, гораздо цивилизованней инков. Он тоже основал цивилизацию на религии страха.
Нашу расу и нашу веру, без сомнения, нужно ругать за то, что они не следуют собственным меркам и идеалам. Но зачем же считать при этом, что они пали ниже других народов и вер, у которых прямо противоположные идеалы и мерки? Христианин действительно хуже язычника, испанец — хуже индейца и даже римлянин хуже карфагенянина, но только в одном смысле. Он хуже потому, что его прямое дело — быть лучше.
Извращенное воображение порождает вещи, о которых лучше бы не говорить. Некоторые из них можно назвать, не причинив вреда, потому что крайнее зло кажется невинным тому, кто его не знает. Эти дела бесчеловечней бесстыдства. Чтобы не блуждать больше в темных тупиках, я отмечу только одну черту — мистическую ненависть к самой идее детства. Мы поймем лучше, почему ведьмы вызывали такую ярость, если вспомним: чаще всего их обвиняли в том, что они мешают женщинам рожать детей.
Ветхозаветные пророки непрестанно предостерегали против служения идолам, тесно связанного с детоубийством. Вполне возможно, что такое отпадение от Бога повторялось позже в истории Израиля; конечно, ритуальные убийства могли совершать не правоверные иудеи, а только одинокие и беззаконные бесопоклонники. Люди чувствовали, что злые силы особенно опасны детям, потому так и любили в средние века легенду о мученике-младенце. Чосер только рассказал по-своему английское предание, когда представил самую гнусную ведьму в виде чужой женщины, которая, притаившись за изгородью, слушает, как маленький святой поет на улице, словно ручеек бежит по камню.
Именно этот дух царил в том восточном углу Средиземноморья, где кочевники постепенно стали торговцами и принялись торговать со всем миром. Успех их был велик, так велик, что владыки Тира едва ли заметили бы, что одна из вельможных невест вышла замуж за вождя какого-то племени, называемого иудеями, а торговцы африканского форпоста презрительно скривили бы толстые губы при упоминании деревушки, называемой Римом.
Сильно отличались друг от друга монотеизм палестинского племени и добродетель италийской республики. Очень разные, несовместимые вещи любили консулы Рима и пророки Израиля; но ненавидели одно и то же. Нетрудно счесть их ненависть несправедливой и злой и превратить в бесчеловечных фанатиков Илию или Катона. Да, и те и другие были в чем-то ограниченными и разделяли предрассудки своей земли. Но, осуждая их, мы упускаем из виду нечто конкретное и ужасное — то самое, чему посвящена эта глава.
Цивилизация Тира и Сидона была прежде всего практична. Она оставила нам мало изображений и не оставила стихов. Она кичилась своей практичностью, а в религии следовала тому довольно странному ходу мыслей, о котором я уже говорил. Людям такого типа кажется, что есть кратчайший путь к успеху, и тайна их поразила бы мир своей бесстыдной основательностью.
С богом своим, Молохом, они вели себя по-деловому. Об этом я буду говорить не раз; сейчас только отмечу, что они тоже по-особому отнеслись к детям. Вот почему к ним самим относились с такой яростью и слуги Единого Бога, и хранители лавров. Вот что бросало вызов тем, кто во всех смыслах далек друг от друга; тем, чей союз был призван спасти мир.
Четвертую и последнюю разновидность язычества я назвал философией, любовью к мудрости. Признаюсь сразу, что в этот раздел я занесу многое, что называют иначе, чаще всего — религией. Надеюсь, однако, что я не погрешу против истины и против вежливости. Прежде всего, нам следует рассмотреть философию в ее чистом виде. Такую философию мы найдем в мире самых чистых форм — в той средиземноморской цивилизации, чьи мифы рассматривали мы в предыдущей главе.
Многобожие для язычников — совсем не то, что католичество для католика. Оно никогда не было мировоззрением, полной истиной, объясняющей все на свете. Мифология удовлетворяла одни потребности, с другими вопросами обращались в другие инстанции. Очень важно понять, что философия не имела с мифологией ничего общего. Они были так различны, что не могли как следует поссориться. Толпы совершали возлияния в честь Адониса или затевали игры в честь Аполлона, а несколько человек предпочитали остаться дома и подумать о природе вещей. Иногда они думали о природе Бога, вернее, о природе богов. Но очень и очень редко они противопоставляли свои выводы богам природы.
Говоря о первых поборниках отвлеченного, надо помнить, какими отвлеченными, отрешенными, рассеянными они были. Человек мог заниматься мирозданием, но это был его конек, частное дело вроде нумизматики. Иногда его мудрость становилась общим достоянием, даже общественным учреждением, но ее почти никогда не ставили в ряд с другими народными, религиозными установлениями. Аристотель был, наверное, величайшим из философов, во всяком случае самым здравомыслящим, но он и не ставил абсолют рядом с Аполлоном, как не думал Архимед поклоняться рычагу.
Один размышлял о метафизике, другой — о математике из любви к истине, из любопытства или ради забавы. Но забавы эти не слишком мешали другим — пляскам, песням и непристойным рассказам о том, как Зевс обратился в лебедя или быка. Философы, даже скептики ничуть не мешали народному культу; и мне кажется, это — еще одно доказательство его поверхностности. Мыслители переворачивали мир, не меняя очертаний яркого облачка, повисшего в небе.
Мир они и впрямь перевернули, хотя, по странному соглашению, не стали переворачивать город. Два великих мудреца античности защищали здравые и даже священные идеи. Их мысли в наши дни кажутся ответами на наши сомнения, но ответы эти так полны, что о них не вспоминают. Аристотель заранее уничтожил сотни анархистов и полоумных поклонников «естественного», определив человека как общественное животное. Платон предвосхитил христианский реализм, провозгласив, что идеи реальны, как люди. Правда, идеи были для него подчас реальней людей. Он был немного похож на фабианцев, которые мечтают приноровить своего идеального гражданина к городу, голову — к шляпе, и, при всем своем величии, стал отцом утопистов.
Аристотель предвосхитил полнее священное здравомыслие, объединившее душу и тело вещей, — он рассуждал о природе человека, а не о природе нравственности и видел не только свет, но и глаза. Оба великих философа создали и сохранили многое, но жили они в мире, где мысль могла идти куда угодно. Немало великих мыслителей следовало им; одни превозносили отвлеченную добродетель, другие, порассудительней, — погоню за счастьем.
Первых называли стоиками, и это слово вошло в поговорку, потому что оно выражает одну из очень важных нравственных потребностей — укрепить свою душу так, чтобы она вынесла беду и даже боль. Однако многие выродились в тех, кого мы и сейчас зовем софистами. Они стали профессиональными скептиками, задавали неприятные вопросы и неплохо жили тем, что мешали жить людям нормальным. Может быть, случайное сходство с ними породило ненависть к великому Сократу, чья смерть может показаться опровержением моих слов о постоянном перемирии между философами и богами.
Но Сократ не был монотеистом, гибнущим в борьбе против многобожия, и уж никак не был пророком, низвергающим идолов. Всякому, кто умеет читать между строк, ясно, что его осудили — справедливо ли, нет ли — потому, что он, лично он влиял на нравы, а может, и на политику. Перемирие не прекращалось — потому ли, что греки несерьезно относились к мифам, или потому, что они несерьезно относились к философским учениям. Жрец и философ не вступили в смертельную борьбу, означавшую конец одного из них, ни разу не примирились толком и уж точно не сотрудничали, в крайнем случае философ был соперником жреца. Боги и философы, наделенные властью, неплохо уживались в одном и том же обществе.
Может быть, наименее чистой философией было учение Пифагора, оно ближе всех стоит к восточной мистике, о которой я скажу в свой черед. Пифагор был как бы мистиком математики, полагавшим, что высшая реальность — это число. Еще он, по-видимому, действительно верил в переселение душ, как брамины, и оставил в память о себе знакомые нам привычки, вроде трезвенности или вегетарианства, присущие восточным мудрецам, особенно тем, которые вхожи в модные салоны времен упадка.
Но прежде чем перейти к восточной мудрости и атмосфере, мы рассмотрим довольно важную истину и придем к ней кружным путем.
Один великий философ мечтал о том, чтобы цари стали философами или философы — царями. Говорил он так, словно это слишком хорошо, чтобы сбыться; на самом деле это нередко сбывалось. Мне кажется, историки не воздали должного тем, кого можно назвать философами на троне. Начнем с того, что мудрецу иногда удавалось стать пусть не основателем религии, но основателем уклада.
Прекрасный тому пример, один из самых великих в мире, перенесет нас за тридевять земель, через огромные пространства Азии, в мир причудливых и по-своему мудрых идей и установлений, от которого мы дешево отделываемся, произнося слово «Китай». Многим странным богам поклонялись люди, многим идеалам служили и многим идолам. Китай выбрал веру в разум. Он, может быть единственный в мире, принял разум всерьез. В незапамятнейшие времена он решил проблему власти и мудрости, сделав мудреца советником властелина.
Он сделал человека общественным установлением и вменил ему в обязанность только одно — быть умным. По тому же принципу создал Китай много других правил и установлений. Ранг и привилегии он обусловил чем-то вроде экзамена; здесь нет ничего общего с нашей аристократией, это скорее демократия, власть принадлежит не самым знатным, а самым умным. Но сейчас для нас важно, что мудрецы действительно правили страной и один из них был, наверное, великим государственным мужем.
Я не считаю Конфуция основателем или хотя бы проповедником религии. Может быть, он вообще не верил в Бога. Атеистом он, конечно, не был; скорее всего, он был, как мы сказали бы, агностиком. Говорить о его религиозной системе так же нелепо, как говорить о теологии Роланда Хила, создавшего современную почту, или Баден-Пауэла, отца бойскаутов. Конфуций не принес людям небесную весть, он упорядочил Китай, по-видимому, очень успешно. Естественно, ему пришлось немало заниматься нравственностью, но он накрепко соединил ее с ритуалом.
Особенность его системы и его страны, их отличие от христианства в том, что он требовал скрупулезного соблюдения всех внешних форм, дабы гладкость повседневной жизни охраняла покой души. Всякий, кто знает, как тесно связаны привычки с телесным и даже душевным здоровьем, поймет, что это разумно. Но еще он поймет, что почитание предков и священной особы императора — обычай, а не вера. Несправедливо говорить, что он не основал религии, так же несправедливо, как доказывать, что Иеремия Бентам не был христианским мучеником.
Не только в Китае философ правил государством или был другом правителю. Это не случайно, это тесно связано с довольно щекотливым вопросом о месте философа в мире. Философия и мифология редко доходили до открытого разрыва не только потому, что мифотворец страдал легкомыслием, но и потому, что философ не был лишен высокомерия. Мудрец презирал мифы, презирал толпу и считал, что лучшего она не заслужила. Он редко бывал человеком из народа, а если и бывал — старался об этом забыть: еще реже бывал он демократом и почти всегда горько критиковал демократию.
В языческом философе была какая-то барственная лень, и в этой роли легко могли выступить те, кому довелось родиться властелином. Вельможе или правителю нетрудно было поиграть в философа, как играл Тезей у Шекспира. С очень Древних времен живут на свете царственные интеллектуалы. Об одном из них нам говорят едва ли не древнейшие источники, — он сидел на престоле Египта.
Эхнатон, которого называют фараоном-еретиком, — единственный, кто до Рождества Христова пошел войной на общую всем мифологию во имя своей, частной философии. Большинство других мудрецов походили на Марка Аврелия, которого по праву можно считать образцом философа на троне. Его обвиняли в том, что он терпел и языческий амфитеатр, и гонения на христиан. Но как же иначе? Такие люди считают народные верования чем-то вроде балагана.
Профессор Филимор сказал о Марке Аврелии: «Он был великим, хорошим человеком и это знал». Фараон-еретик был и серьезней, и смиренней. Если ты слишком горд, чтобы бороться, бороться приходится смиренным.
Египетский фараон был достаточно прост, чтобы всерьез отнестись к собственной философии, и, единственный из всех мудрецов на троне, совершил переворот. Он властно низверг высоких богов и поднял, как зеркало единобожия, диск единого солнца. Были у него и другие занимательные идеи, присущие идеалистам его типа. Например, в искусстве он был реалистом, потому что был идеалистом, — ведь реализм немыслимей всех идеалов. Но и его поразил недуг Марка Аврелия — он был интеллектуалом, дух же интеллектуальности так крепок, что его не вытравить даже из мумии.
Фараон-еретик, как многие еретики, ошибался в одном: ему и в голову не пришло спросить себя, нет ли чего-нибудь в верованиях и сказках людей менее образованных, чем он. Как я уже говорил, что-то в них было. Здоровой и человечной была их тяга к пестроте и укромности, любовь к очарованным местам и к богам, похожим на больших домашних животных. Может быть, природу зовут не Изидой, может быть, Изида не ищет Озириса, но естество и впрямь чего-то ищет — оно ищет сверхъестественного.
Жажду эту могло удовлетворить нечто гораздо более вещественное; монарх со сверкающим диском ее не удовлетворил. Опыт его провалился, суеверие восторжествовало, и жрецы, встав на плечи народа, взошли на царский престол.
Другой пример монарха-мыслителя — Гаутама, великий Будда. Я знаю, что его обычно не причисляют к философам, но я убеждаюсь все больше и больше, что именно в этом разгадка его великого дела. Он был несравненно лучше и выше всех багрянородных мудрецов и сделал самое лучшее, что может сделать монарх — отрекся от престола. Марк Аврелий с изысканной иронией учил, что даже во дворце можно хорошо и нравственно жить. Менее уравновешенный египтянин решил, что жить будет лучше после дворцового переворота.
Но только великий Гаутама доказал, что может обойтись без дворца. Один был терпимым, другой — мятежным, но отречение решительней терпимости и мятежа. Наверное, это единственное абсолютное действие абсолютного монарха. Индусский принц, выросший в восточной роскоши, добровольно ушел и стал жить как нищий. Это прекрасно, и все же это — не битва. Это не поход в том смысле слова, в каком мы говорим о крестовых походах.
Жить как нищий может и святой, и философ; и Иероним в пещере, и Диоген в бочке. Те, кто изучил жизнь Будды, во всяком случае те, кто наиболее умно и связно о нем пишет, убеждают меня, что он был философом, успешно основавшим философскую школу, а божественным, даже священным стал по вине азиатского духа, более склонного к тайне и далекого от разума, чем все предания Греции.
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Семья и дети
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Мы постарались сделать каждый город, с которого начинается еженедельный заед в нашей новой игре, по-настоящему уникальным. Оценить можно на странице совместной игры Torero и Пикабу.
Реклама АО «Кордиант», ИНН 7601001509
Когда я сравниваю богов с мечтами или сновидениями, я не хочу сказать, что сны не могут сбываться. Когда я сравниваю их с рассказами о путешествиях, я не хочу сказать. что в таких рассказах нет правды или хотя бы правдоподобия. Скорее всего, они похожи на то, что путешественник рассказывает самому себе.
В наши дни почему-то совершенно забыли, что миф — плод воображения и потому — произведение искусства. Надо быть поэтом, чтобы создать его, и надо быть поэтом, чтобы его критиковать. В мире больше поэтов, чем непоэтов, — иначе народ не создал бы легенд, но мне никто не объяснил, почему только малочисленному непоэтическому меньшинству разрешается исследовать творения народа.
Мы не отдаем сонет на суд математика или песню на суд счетовода, но никого не удивляет, что народное творчество прежде всего рассматривают научно. На самом же деле поэзию народа прежде всего надо рассматривать эстетически. Если дикарь говорит профессору, что вначале на свете была только пернатая змея, профессор должен содрогнуться и наполовину поверить, иначе он не имеет права судить о таких вещах.
Если лучшие краснокожие авторитеты уверяют, что древний герой носил в шкатулке солнце, луну и звезды, он должен захлопать в ладоши или задрыгать ногами от радости. Это испытание не так уж нелепо. Первобытные дети и дети дикарей и смеются, и дрыгают ногами, как наши; мы должны проявить хоть минимум детской простоты, чтобы ПОЛУЧИТЬ право судить о детстве мира. Когда нянька рассказывала Гайавате, что воин забросил на луну свою бабушку, он смеялся, как смеются наши дети, когда няня рассказывает им, что корова перепрыгнула через луну. Ребенок видит шутку не хуже взрослых и гораздо лучше многих ученых.
Если ученый мне скажет, что маленький Гайавата смеялся потому, что экономика индейцев заставляла их уничтожать престарелых членов семьи, я позволю себе не согласиться. Если ученый скажет, что корова перепрыгнула через луну только потому, что молочный скот был связан с культом Дианы, я ему не поверю. Что же еще делать корове, как не прыгать через луну? Мифотворчество — одно из немногих действительно утраченных искусств. Но это искусство. Рогатый месяц и рогатая корова как нельзя лучше подходят друг к другу. Бросать бабушек в небо не очень похвально, но эстетически безупречно.
В отличие от художников и поэтов, ученые редко понимают, что одна из ветвей красоты — уродство. Им неведома законная красота гротеска; они называют дикарский миф грубым, нелепым и болезненным, потому что в нем нет красоты летящего Меркурия, и не видят, что в нем есть красота несчастной Алисиной Черепахи или сумасшедшего Шляпника. Люди прозаические всегда требуют от поэтов поэтичности. Мифы же пропитаны настоящим юмором.
У австралийских аборигенов, признанных безнадежно примитивными, есть сказание о гигантской лягушке, которая проглотила всю воду на земле и не вернет ее, пока не рассмеется. Самые разные животные проходят перед ней, но она держится серьезно, как королева Виктория. Пробрал ее только угорь, который стоял на хвосте, по-видимому, отчаянно стараясь сохранить собственное достоинство.
Из этой басни можно выкроить сколько угодно самой прекрасной литературы. Как глубоко и мудро видение сухого мира, тоскующего о благостном потопе смеха! Как прекрасно огромное чудище, извергающее воду! Как смешна раздутая пучеглазая морда, взирающая на пеликана или пингвина! Во всяком случае, лягушка рассмеялась; но фольклористы сохранили серьезность.
Если даже мифотворчество ниже искусства, его все равно нельзя судить с точки зрения науки. Многие мифы просты и незамысловаты, как первые детские рисунки. Но ребенок рисует, и мы не считаем его рисунки плохим чертежом. Ученый не может рассуждать о дикаре, потому что дикарь не рассуждает о мироздании. Он занят совсем другим делом; я бы сказал, что он сплетничает о богах. Если хотите, он поверил в них раньше, чем собрался о них подумать. Точнее, он принял их раньше, чем в них поверил.
Признаюсь, я не сторонник теории бродячих сюжетов или, вернее, бродячего сюжета. Действительно, многие мифы похожи; но это ничуть не доказывает, что они заимствованы. Человек совсем не обязательно крадет рассказ у другого; очень может быть, что с ним просто случилось то же самое. Доводы фольклористов нетрудно применить к литературе и превратить всех писателей в маньяков плагиата. Я легко отыщу в сотнях книг мотив цветка или цветов — от злосчастного букета Бекки Шарп до роз принцессы Руританской. Может быть, эти цветы выросли на одинаковой почве, но это не один и тот же цветок, захватанный многими руками.
Истинное происхождение всех мифов открывали слишком часто. В мифологии слишком много ключей, как слишком много криптограмм в Шекспире. Все — фаллический культ; все — тотем; все — воскресающий и умирающий злак; все — духи предков и погребальные обряды; все — золотая ветвь жертвоприношения; все — солнце и луна; все — это все.
Каждый мало-мальски разумный фольклорист, который видел, и читал, и понял больше, чем требует его мания, например Эндрью Ленг, признается, что от всего этого у него голова идет кругом. Но в том-то и беда, что мы хотим рассматривать мифы со стороны, как принято в науке. А надо увидеть их изнутри. Надо спросить самого себя: как бы я начал хорошую сказку? Начать ее можно с чего угодно и повернуть куда угодно. Можно начать с птицы, даже если птица не тотем; можно начать с солнца, не думая о солярном мифе.
Разрешите десяти тысячам детей рассказать о том, что они делали в лесу, и вы без труда найдете одинаковые сюжеты, которые прекрасно подойдут под поклонение солнцу и тотему. Будут здесь и очень хорошие, и глупые, и даже гнусные рассказы, но судить о них можно только как о рассказах, на современном жаргоне — о них можно судить только эстетически. В наше время вкус пустили в области, где он не имел никаких прав, позволили ему подтачивать разум прагматизмом и нравственность — распущенностью; тем более странно, что его не пускают в действительно подвластную ему область. Мы даем волю чувству прекрасного везде, кроме сказок.
Чем человек проще, тем он тоньше. Каждый должен помнить это, потому что каждый был ребенком. Как бы мало ребенок ни знал, он знает больше, чем может сказать, и ощущает не только атмосферу в целом, но и тончайшие ее оттенки. Вы не поймете моих слов, если не испытаете того, что испытал всякий поэт или художник. Когда мы видим прекрасное, нам не терпится отыскать в нем смысл, узнать его тайну, и мы места себе не находим, когда дерево или башня ускользают от нас, не рассказав о себе. Для поэта и художника нет совершенства там, где нет души.
Бессознательная красота мира — как обезглавленная статуя. Только в высшей степени второстепенного поэта удовлетворит безголосая башня или безглазое дерево. Часто говорят, что языческие боги олицетворяют силы природы. Это верно и все же неточно; можно подумать, что для древних силы природы — абстракция, олицетворение — искусственно. Мифы — не аллегория. Дриада — совсем не то, что какой-нибудь бог тяготения. Дух водопада — не дух падения воды. В том-то и суть, что он одухотворяет воду, придает ей смысл.
Ведь и Рождественский Дед — не отвлеченная идея снега или святости и не просто белое мягкое вещество, слепленное по образу и подобию человека, как снежная баба. Он придает новый смысл белому миру и вечнозеленым веткам; из-за него самый снег кажется нам теплым. Конечно, мой довод взывает только к воображению, но это не значит, что он произволен. Это не значит, что он субъективен, как говорят теперь, когда хотят обвинить во лжи.
Каждый настоящий художник сознательно или бессознательно чувствует, что касается потусторонних истин, что его образы — тени реальности. увиденной сквозь покров. Мистик, создавший мифы, знал: что-то да есть за облаками и в листве деревьев. И ему казалось, что, погнавшись за красотой, он это отыщет, вызовет магией воображения.
Теперь мы его не понимаем, даже когда сами так чувствуем. тем более когда читаем о наших далеких предках. Потому и опасно раскладывать по полочкам такие вещи; нам начинает казаться, что никаких загадок тут нет. Даже настоящее, глубокое, тонкое исследование — «Золотая ветвь», например, — оставляет у читателя смутное впечатление, что миф о спрятанном сердце колдуна или великана что-то «значит», «выражает» какое-то глупое поверье под названием «внешняя душа». На самом же деле мы не знаем, что значат такие вещи; мы не знаем, почему они так сильно трогают нас самих.
Представьте, что кто-нибудь говорит: «Сорви этот цветок, и в далеком замке умрет принцесса». Мы не знаем, почему нас охватывает тревога и невозможное кажется нам неизбежным. Представьте, что мы читаем: «И когда король погасил свечу, его корабли погибли далеко у Гебридских островов». Мы не знаем, почему воображение примет это раньше, чем оттолкнет разум, но что-то очень глубокое задевают эти слова — смутное ощущение, что большие вещи зависят от маленьких: темное чувство, что окружающие нас предметы значат гораздо больше, чем мы думаем, и многое другое. Сила таких поверий подобна силе метафоры.
Как часто душа метафоры — поистине «внешняя душа»! Лучшие критики замечали, что у лучших поэтов многие образы не имеют никакого отношения к тексту, связаны с ним так же мало, как замок с розами или дальние острова со свечой. Шелли сравнивает жаворонка с юной княжной, и с ворохом роз, и со многими другими вещами, которые, по-моему, меньше всего на свете похожи на жаворонка.
Наверное, нет в английской литературе слов, равных по магической силе зацитированной уже строчке из Китсова «Соловья» о «волшебных окнах над скалой морской» (перевод Г. Кружкова.), и никто не замечает, что и этот образ совершенно ни на чем не держится. Он идет сразу же после таких же загадочных замечаний о Руфи и с сюжетом ничем не связан. А главное, если и есть на свете место, где ни за что не найдешь соловья, то это подоконник на морском берегу. Но никто и не собирается его там искать.
В том же самом смысле никто не ждет, что отыщет сердце великана в ларчике под водой. Когда Шелли говорит, что облачко встает, «как младенец из чрева» и как «тень из могилы», легче легкого объяснить первый образ так называемым «обрядом умножения», а второй — поклонением духам предков. Но мы не станем уподобляться Полонию и не согласимся слишком быстро, что облако похоже на верблюда или на кита.
Мы не должны забывать о двух очень важных особенностях таких снов наяву. Во-первых, они связаны с определенным местом. Это не аллегории отвлеченных понятий, скорее это конкретизированные метафоры. Поэт чувствует тайну этого, вот этого леса, а не науки о лесоводстве или департамента лесных угодий. Он поклоняется своей любимой горе, а не отвлеченной идее высоты. Тот или другой бог — не столько вода, сколько река или, может быть, море, потому что море неповторимо, как ручей.
Конечно, многие божества превратились в стихии, но они больше чем вездесущи. Аполлон не просто разлит повсюду, где светит солнце, — его дом в Дельфах. И Диана так велика, что может быть в трех местах сразу — на земле, под землей и в небе; но выше всех — Диана в Эфесе. Это ощущение конкретности в самой низшей своей форме породило фетиши и талисманы, такие же, как безделушки в автомобилях наших богачей.
Но оно может вызвать к жизни серьезную, высокую веру, связанную с высоким и серьезным долгом, — веру в богов города и даже богов очага.
Во-вторых, верования язычников предельно искренни и предельно неискренни. В каком смысле верил афинянин, что должен приносить жертвы Афине Палладе? В каком смысле доктор Джонсон действительно думал, что должен трогать все столбы на улице или собирать апельсиновую кожуру? В каком смысле верит ребенок, что он должен ступать через одну плитку на тротуаре? Ученому трудно ответить на это; но более или менее ясно вот что; во-первых, в более простые времена такие действия могли стать весомей — и не стать серьезней.
Грезить наяву можно было и днем, гораздо свободней, но это не избавляло вас от легкого шага сомнамбулы. Облачите доктора Джонсона в древнюю мантию, увенчайте (с его разрешения) цветами, пустите по улицам под древним утренним небом — и он будет трогать священные столбы, украшенные лицами странных богов, охраняющих землю и жизнь человека. Выпустите ребенка на мрамор и мозаику древнего храма, и он с удовольствием обнародует свою тайную привычку, исполнив на черных и белых квадратах серьезный красивый танец.
Но столбы и плиты древности и серьезней, и легче нынешних. Они серьезны, как серьезно искусство, выражающее в символах вполне реальные вещи, лежащие под внешней пленкой жизни. Они серьезны, как искусство, — но не как нравственность. Чудаческая страсть к апельсиновым шкуркам может обернуться апельсинами южного карнавала или золотыми яблоками южного мифа. Но тот, кто собирает корки, и тот, кто их не собирает, отличаются друг от друга совсем не так, как тот, кто дает апельсин нищему, и тот, кто аккуратно разложит корки на земле, чтобы нищий поскользнулся и по возможности сломал себе ногу.
Ребенок не думает, что ступить на черную плитку так же плохо, как наступить собаке на хвост. И что бы ни чувствовал, ни думал, ни выдумывал Джонсон, трогая деревянные столбы, это было совсем не то, что чувствовал он и думал, когда протягивал руки к странным полоскам дерева, которые дали смерть Богу и вечную жизнь людям.
Скажу еще раз: это совсем не значит, что в мифах не было реальности или даже веры. Церковь с огромным успехом переняла эти глубоко народные традиции — она тоже дает людям местную легенду и прекрасную церемонию. Пока такое язычество невинно и естественно, оно может находиться под покровительством святых, как находилось под покровительством богов.
Вообще же сами поверья не одинаково серьезны. Можно верить, что в лесу живут феи, — нередко это просто значит, что соседний лес очень подходит для фей. Можно делать крюк в милю, чтобы его обойти. И красота, и страх — вещи реальные, и тот, кто коснется их, даже в сомнении или сказке, коснется глубин души. Это понимаем мы, понимали и язычники. Вся разница в том, что язычники, в сущности, только этими сомнениями и сказками касались глубин души; вот почему, говоря об античности, ученые замечают у величайших поэтов Эллады очень странное для нас, христиан, отношение к богам. Люди и боги постоянно враждовали, и не совсем ясно, кто был прав, кто виноват.
Эту неясность мы находим не только у скептика Еврипида в «Вакханках» — от нее не свободен умеренный консерватор Софокл в «Антигоне» и даже такой твердолобый тори, как Аристофан в «Лягушках». Иногда мне кажется, что греки прежде всего верили в поклонение, а поклоняться было некому. Все зыбко и смутно, все дробится и расплывается, потому что все это — гадание и грезы. Нет архитектурных правил для воздушных замков.
Могучее древо мифологии раскинуло ветви над всем миром. Как пестрые птицы, расселись на них драгоценные идолы Азии и грубые фетиши Африки, короли и принцессы лесных сказок, лары латинян, полускрытые оливами и виноградом, и веселые, властные боги греков. Все это мифы; а тот, кто не любит мифов, не любит людей. Но тот, кто особенно любит мифы, понимает, что они никогда не были религией, если мы называем религией христианство или даже ислам.
Они утоляют некую часть тех нужд. которые удовлетворяет религия. Так, человек непременно хочет делать определенные веши в определенное время, он должен во что бы то ни стало упорядочить свое веселье. Мифы дают календарь, но это еще не вера. Никто не говорил: «Верую в Юпитера, и Юнону, и Нептуна», так, как мы читаем Символ Веры. Многие верили именно в этих богов, многие верили в любых, а в сущности — все верили во всех.
Языческие боги не знали священной иерархии, за неприкосновенность которой люди отдали бы жизнь и претерпели муки. Еще менее вероятно, что кто-нибудь говорил: «Верую в Одина, и Тора, и Фрейю», — вне Олимпа даже олимпийский порядок кажется слишком строгим. Мне кажется, Тор был не богом, а героем. Самое захудалое божество самой захудалой религии не стало бы ползать, как пигмей в темной пещере, которая оказывается рукавицей гиганта.
Этот миф пропитан героическим неведением приключения. Тор — великий искатель приключений, на Ягве он похож не больше, чем Джек Победитель великанов; Один же кажется мне настоящим варварским вождем, каких было много в Темные века первого тысячелетия. Политеизм чахнет, разветвляясь в сказки и предания; никто не охраняет его так, как охраняют монотеизм убежденные монотеисты.
Мифология удовлетворяет и другую потребность — выплакать кому-нибудь свои печали или воззвать к кому-то в трудный час, когда рождается твой ребенок или гибнет твой город. Но очень и очень часто люди взывали только к имени. И наконец, удовлетворяла она, хотя бы отчасти, очень глубокую потребность человека: поделиться с неведомыми силами, вылить вино на землю, выбросить кольцо в море — потребность в жертве. Люди чувствуют и мудро, и верно: нельзя пользоваться всем, надо положить хоть что-нибудь на другую чашу весов, чтобы уравновесить нашу утлую гордыню или заплатить дань природе.
Все великие греческие трагедии знали, что наглая вседозволенность опасна, что она нам не по плечу, — потому они и велики. Но этой глубокой догадке вторит глубокий подсознательный агностицизм: жертвующий не ведает, кому приносит жертву. Нередко нам кажется, что человек станет лучше, потеряв быка, но вряд ли бог станет лучше, получив его.
Иногда говорят, что очень глупо и грубо верить, что боги на самом деле едят жертвенное мясо. Те. кто так говорят, не понимают психологии грез. Ребенок, верящий в то, что в дупле живет леший, может делать ему грубые, вполне вещественные подарки, например оставить кусок пирога, тогда как утонченный, достойный поэт принесет дриаде фрукты или цветы. Оба одинаково серьезны или несерьезны. Конечно, язычники — не атеисты, но они и не верующие в нашем христианском смысле. Они ощущают присутствие каких-то сил, и гадают о них, и выдумывают.
У греков был алтарь неведомого бога. На самом деле, все их боги — неведомые; и изменилось это лишь тогда, когда апостол Павел сказал им, Кого они, не зная, чтили.
Сущность язычества можно выразить так: оно пыталось открыть тайны высшей реальности с помощью одного воображения. Очень важно понять, что разум отделен от религии даже в самых рациональных из языческих цивилизаций. Только задним числом, когда культы вырождаются и вынуждены защищать себя, неоплатоники или брамины пытаются рационализировать их, точнее, выразить их в аллегориях. На самом же деле реки мифологии и философии текли параллельно и смешались они только в христианстве.
Простодушные секуляристы еще твердят, что Церковь внесла раскол между разумом и верой. На самом же деле Церковь первая попыталась объединить веру с разумом. До нее жрецы и философы не были в союзе. Мифология искала Бога на путях воображения; она искала истину через красоту, если понимать под красотой и совершенное, причудливое уродство. У воображения свои законы и свои победы, которых не понять философам и ученым.
Мифы бесконечно причудливы и неправдоподобны, как пантомима — свинья съедает месяц, землю кроят из коровы. Но в судорогах и странностях азиатского искусства, в застылости египетских фигур, во всех надтреснутых зеркалах, искажающих землю и смещающих небо, мифология остается истинной в том же смысле, в каком художник, остановившись перед домом или деревом, говорит: «Моя мечта сбылась». Вот почему нам так нелегко противиться магии мифов, пока мы достаточно мудры, чтобы не спрашивать об их смысле.
Все мы чувствуем, почему Прометей украл огонь с неба, пока какой-нибудь умник, или пессимист, или поборник прогресса не полезет с объяснениями. Все мы знаем, почему Джек взобрался по бобовому стеблю, пока нам это не растолкуют. В этом смысле верно, что сказки — любимое чтение невежд; ведь именно невежды поистине ценят поэзию. У воображения свои законы и свои победы.
Огромная сила лепила все эти образы из мечты или из глины, плела из бамбука, высекала в мраморе Эллады. Но что-то было неверно — эти победы не приносили полной радости. Я никак не могу это выразить; попытаюсь сказать яснее хотя бы в заключение.
Вся суть, все дело в том, что для человека естественно поклоняться. Пусть идол суров и уродлив — молящийся добр и прекрасен. Человек ощутил, что, склоняясь, он свободнее, более того, он выше. Безверие — рабство, и вынести его нелегко. Если человек не может молиться, он задыхается; если он не может встать на колени, он в оковах. И вот все язычество пропитано странной смесью неверия и веры.
Когда древний грек выливал вино на пиру или поднимал меч, он знал, что делает достойное дело, одно из тех дел, для которых человек создан. Воображение его не обманывало. Но именно потому, что начал он с фантазии, он кончил насмешкой. В высшей своей форме эта насмешка оборачивается почти нестерпимой иронией греческой трагедии, где алтарь не под стать жрецу или бог не под стать алтарю. Так и кажется, что жрец важнее, даже священнее бога.
Весь порядок храма весом и здрав, он сообразен каким-то долям нашей души — весь, кроме сердцевины, зыбкой, словно пляшущее пламя. Храм построен вокруг вымысла, порою вокруг причуды. Человек встречается здесь с богом, но сам он величавей и достойней своего кумира. Быть может, он застыл в естественной и благородной позе Молящегося мальчика, но поклоняется он Протею, даже если называет его Зевсом, Аполлоном или Аммоном.
Молитва его не удовлетворяет, а выражает потребность; руки воздеты, но они пусты. О природе этой потребности я скажу дальше, сейчас только замечу: этот верный инстинкт, это чувство, что молитва или жертва дают нам свободу, напоминают, хоть и смутно, об огромной, полузабытой идее всеобщего Отцовства, которая все больше бледнела в утреннем небе. В идее этой истина, но не вся.
Язычник, прирожденный поэт, чувствовал, что прав, отводя своему божеству определенное, укромное место. Это — в самой душе поэзии, если не в душе благочестия. Величайший из поэтов говорил, что поэт дает нам не абсолют и не вечность, а дом и имя. Ни один поэт не может быть только пантеистом. Даже тот, кто называет себя. так, вдохновляется чем-нибудь очень местным, конкретным, как вдохновляется язычник.
Шелли писал о жаворонке, и мы не можем переложить эти стихи для Южной Африки, заменив его страусом. Мифологическое воображение движется как бы кругами, оно что-то ищет или хочет куда-то вернуться. Словом, мифы — это поиски; потому и слито в них неутомимое желание с неутолимым сомнением. Миф жадно и честно ищет какое-то место и, отыскав его, проявляет глубокую, странную, загадочную беспечность.
Только до этой границы может довести одинокое воображение, дальше приходится обратиться к одинокому разуму.
Вот почему сами по себе мифы не похожи на религию или на реальность, где разные измерения сочетаются, словно в объемном теле. Пейзаж на картине может быть точно таким же, как пейзаж в природе; но картина — не природа. Портрет может быть совсем «как живой», с той лишь разницей, что он — не живой. В этом загадочном, зыбком мире портрет предшествовал Лицу и потому был довольно туманным. Но каждый, кто дышал и жил атмосферой мифа, поймет меня, если я скажу, что они, в определенном смысле, и не претендовали на реальность.
Язычники видели сны о жизни и первыми признали бы, что одни сновидения проходят через врата из слоновой кости, а другие — через врата из рога. Сны — живее живого, когда они касаются сокровенных и мучительных вещей. и ты просыпаешься, словно у тебя разбилось сердце. Снова и снова возвращались древние к неизбывно трогательным темам прощания и встречи, обрывающейся жизни и смерти, открывающей новую жизнь.
Деметра бродит по миру, ищет пропавшую дочь, Изида тщетно собирает расчлененное тело Озириса, горы плачут по Аттису, леса — по Адонису, и скорбь сочетается с глубоким, мистическим чувством, говорящим, что смерть может даровать свободу и мир, а вся радость в том, чтобы собирать разрозненное тело бога. Мы можем по праву назвать это тенью истины, только надо помнить, что тень не больше чем тень.
Сравнение очень подходит здесь, ибо тень повторяет форму, но сама она невещественна. Тень подобна предмету, а значит, они различны. Если что-то похоже на собаку — это не собака. Именно в этом смысле бог мифа — не Богочеловек. Никто не думал об Изиде как о реальной женщине; никто не искал Деметру в истории; никто не видел в Адонисе основателя Церкви. Словом, и мысли не было, что кто-либо из них изменил мир; скорее их смерть и жизнь несли печальное и прекрасное бремя мирской изменчивости.
Мы вообще ничего не поймем, если не увидим, что для мифа мы — только тени, гоняющиеся за тенью. В некоем священном и здравом смысле миф намекал, что какой-то бог нужен людям, но и слова не сказал о том, что этот бог у них есть. Всякий же, кто это скажет, плохо разбирается в поэзии.
Те, кто толкуют о «языческих Христах», понимают язычников еще меньше, чем христиан. Они меньше, чем мы, понимают, что сделало греческую и римскую древность такой человечной и почему античная поэзия до сих пор звенит в воздухе, как песня.
Немилосердно доказывать голодному, что голод ничем не хуже пищи. Вы не поможете юноше, если станете его убеждать, что надежда заменяет счастье. С таким же успехом можно сказать, что мальчик, играющий в разбойников. — то же самое, что солдат в окопах, а первые мечты о «ней» — то же самое, что таинство брака. Эти вещи глубоко различны именно в том, в чем поверхностно похожи; можно даже сказать — различны, когда вполне похожи.
Дело не в том, что в одно я верю, а в другое — нет. Разница проста: одно — реально, другое — нет. Я хочу сказать, что миф никогда и не считали реальным в таком смысле. В каком смысле он реален, я пытался описать, но вряд ли смог, слишком это неуловимо — так неуловимо, что ученые этого не уловили. Но мы, неученые, знаем лучше их, что звучит в гулком крике над мертвым Адонисом и почему у Великой Матери дочь обручилась со смертью.
Мы проникли глубже, чем они, в Элевсинские мистерии, которые, дверь за дверью, охраняли то, что ведал Орфей. Мы знаем последнюю тайну, которую слышит человек на высшей ступени посвящения.
Он слышит не голос священника или пророка, возвещающий: «Это — есть», но голос мечтателя и поэта, взывающий: «О, если бы это было!»
Продолжение следует...
P.S.
✒️ Я перестал читать комментарии к своим постам и соответственно не отвечаю на них здесь. На все ваши вопросы или пожелания, отвечу в Telegram: t.me/Prostets2024
✒️ Простите, если мои посты неприемлемы вашему восприятию. Для недопустимости таких случаев в дальнейшем, внесите меня пожалуйста в свой игнор-лист.
✒️ Так же, я буду рад видеть Вас в своих подписчиках на «Пикабу». Впереди много интересного и познавательного материала.
✒️ Предлагаю Вашему вниманию прежде опубликованный материал:
📃 Серия постов: Вера и неверие
📃 Серия постов: Наука и религия
📃 Серия постов: Дух, душа и тело
📃 Диалоги неверующего со священником: Диалоги
📃 Пост о “врагах” прогресса: Мракобесие
Жили по соседству язычник и христианин. Христианин всю жизнь плоть усмирял, усердно молился, все мощи обсосал где только смог, деньги попрошайкам раздавал — сам голодный сидел, другую щеку подставлял если били — в общем, страдал и мучался. А язычник в поле Даждьбога поприветствует и живет в свое удовольствие. Вот померли оба, и попали в рай. Смотрит христианин, что язычник с Богом за одним столом сидит, а его посуду мыть поставили.
Говорит:
— Господи! Он же ничего не соблюдал! А ты его с собой за стол сажаешь?
А Бог отвечает:
— Так он всю жизнь считал себя внуком божьим, а ты рабом. Каждому по вере его!
Он происходил из знатного рода. При завоевании Навуходоносором Иерусалима в 606 году до Р.Х. пятнадцатилетний Даниил вместе с другими иудеями попал в вавилонский плен. Там его и других самых способных юношей определили в школу для подготовки к службе при царском дворе.
С Даниилом учились три его друга: Анания, Мисаил и Азария. В течение нескольких лет они изучили местный язык и разные халдейские науки. При поступлении в школу этим трём юношам дали новые имена: Седрах, Мисах и Авденаго. Однако с принятием языческих имён юноши не изменили вере своих отцов. Боясь оскверниться языческой пищей, они упросили своего воспитателя давать им пищу не с царского стола, окроплённую кровью животных, принесённых в жертву идолам, а простую, растительную. Воспитатель согласился, с условием, что после десяти дней питания растительной пищей он проверит их здоровье и самочувствие.
В конце пробного периода эти юноши оказались здоровее других, питавшихся мясом с царского стола, и воспитатель разрешил им вкушать пищу по своему усмотрению. За преданность истинной вере Господь наградил юношей успехами в науках, и вавилонский царь, присутствовавший на экзамене, нашёл, что они сообразительнее даже его вавилонских мудрецов.
После окончания школы Даниил с тремя друзьями был определён на службу при царском дворе и оставался в звании придворного сановника во всё время царствования Навуходоносора и его пяти преемников. После покорения Вавилона он стал советником царей Дария Мидийского и Кира Персидского.
Бог наделил Даниила способностью понимать значение видений и снов, и эту способность он проявил, дав толкование двум снам Навуходоносора, которые сильно смутили царя.
В одном из снов Навуходоносор видел огромного и страшного истукана, сделанного из четырёх металлов. Камень, скатившийся с горы, разбил истукана в прах, а сам вырос в большую гору. Даниил объяснил царю, что истукан символизировал четыре языческих царства - начиная с вавилонского и кончая римским, - которые должны были сменить друг друга. Таинственный камень, сокрушивший истукана, символизировал Мессию, а образовавшаяся гора - Его вечное Царство на земле (Церковь Христову).
В своей книге (являющейся частью Библии) пророк Даниил повествует о подвиге своих трёх друзей, которые отказались поклониться золотому идолу (Мардуку), за что, по приказу царя Навуходоносора, были брошены в раскалённую печь. Но ангел Божий сохранил их невредимыми в огне.
Подробностей о деятельности пророка Даниила в течение семи лет царствования трёх преемников Навуходоносора не сохранилось. В первый год правления Валтасара, сына Навуходоносора на этом посту, пророк Даниил имел видение о четырёх царствах, после чего он увидел Бога в образе «Ветхого Днями» и грядущего к нему «Сына Человеческого», т. е. Господа Иисуса Христа.
В своей книге Даниил записал несколько пророческих видений, относящихся к концу мира и ко второму пришествию Иисуса Христа. По своему содержанию его книга имеет много общего с Откровением святого Иоанна Богослова (Апокалипсисом), завершающим Библию.
При Данииле во время царствования Валтасара мидийский царь Дарий завоевал Вавилон (539 г. до Р.Х.), тогда же погиб и Валтасар. Сбылось предсказание Даниила, объяснившего значение надписи на стене, сделанной таинственной рукой: «Мене текел упарсин» (ты ничтожен, и твоё царство поделят мидяне и персы).
При Дарии Мидийском Даниил занял важный правительственный пост. Завидуя Даниилу, языческие вельможи оклеветали его перед Дарием и добились, чтобы Даниила бросили на съедение львам. Но Бог сохранил своего пророка невредимым. Разобравшись в деле, Дарий повелел подвергнуть клеветников Даниила такой же казни, и львы моментально растерзали их. Вскоре Даниил получил откровение о семидесяти седьминах, в котором указывалось время первого пришествия Мессии и основания его Церкви.
В царствование Кира Даниил остался в том же придворном звании. Не без его участия в 536 году царь Кир издал указ об освобождении евреев из плена. Согласно преданию пророк Даниил показал Киру предсказание о нём в книге пророка Исайи, который жил за двести лет до этого.
Поражённый пророчеством, царь признал над собой власть Иеговы и повелел евреям построить в честь него храм в Иерусалиме. При этом же царе Даниил был снова спасён от смерти, которая угрожала ему за умерщвление дракона, обожествлявшегося язычниками.
В третий год царствования Кира в Вавилоне Даниил удостоился получить откровение о дальнейшей судьбе народа Божия и четырёх языческих империй. Предсказания Даниила о гонениях на веру относятся к гонениям Антиоха Епифана и одновременно к пришествию антихриста. О последующей судьбе пророка Даниила ничего не известно, кроме того, что он скончался в глубокой старости. Его пророческая книга состоит из 14 глав. Господь Иисус Христос в своих беседах с иудеями дважды ссылался на пророчества Даниила.
Местами захоронения Святого Даниила были сам Вавилон и город Сузы (в настоящее время город Шустер). Считается, что Тимур перевёз часть останков Даниила, а именно его руку, в Самарканд. Над местом захоронения был построен прекрасный мавзолей, который перестроили в начале XX века. Рядом с мавзолеем расположен водный источник с невероятно вкусной водой, которая является святой. Каждый, кто захочет ступить к мавзолею, должен испить этой воды и омыть открытые участки тела. Само место просто покоряет своим покоем и красотой, особенно в тёплое время года, когда здесь много зелени, а в нескольких метрах от источника по реке Сиаб плавают лебеди.
Место давно стало объектом паломничества как местных жителей, так и путешественников со всего мира. В 1996 году прибывший в Самарканд Патриарх Московский и всея Руси Алексий II навестил мавзолей и освятил его. Говорят, что после этого близ мавзолея снова зацвело фисташковое дерево, считавшееся засохшим. Есть у местных жителей поверье: если загадать желания и завязать ленточку на этом древе, то они обязательно сбудутся.
Любопытный факт: многие паломники, прибывшие в это святое для ортодоксальных религий место, используют зороастрийские традиции - обращаются с молитвой к останкам святого и повязывают тряпочки на растущие рядом деревья.
«100 великих феноменов», Непомнящий Николай, 2007г.
(Кеметизм - неоязыческая реконструкторская религия, стремящаяся возродить мировоззрение и ритуалы древних египтян. Предлагаю вашему вниманию фрагмент текста, который возможно уместить в один пост на Пикабу. Прим. GreyHorse)
Настоящая методичка не претендует на максимальную историчность. Все ритуалы и молитвы были выполнены на базе источников, однако не являются полной их копией. Они адаптированы под современного человека. Прошу это учитывать.
Данный материал существует для свободного и бесплатного распространения. Я лишь прошу вас указать авторство этой методички и закрепляю его за кеметическим проектом Sun above my head.
Любая продажа какого-либо материала из методички строго запрещена
Всё, что я делаю - для моих богов и последователей.
Ваша, Цира.
1.Алтарь. Необходимое кеметисту.
1.1 Что такое алтарь?
Наши алтари - это наш маленький храм.
Есть ли какие-то правила у алтаря?
Абсолютно нет. Алтарь - это отражение нашей жизни и наш маленький храм, который вы вольны оформлять так, как вам хочется.
Вы можете посмотреть на фотографии алтарей участников кеметического чата Ремит Нечер (рис 1-6) и увидеть, что каждый из них - уникальный и индивидуальный.
Мои дальнейшие слова являются лишь рекомендацией и советами к вашей организации алтаря и к практике.
Алтарь - это место вашей практики и работы. В древнем Египте были домашние алтари, однако они очень отличаются от современных. Древнеегипетский домашний алтарь - это выступ с тремя ступеньками, ширина которого могла достигать 160 см. К сожалению, сохранившиеся алтари находятся в плачевном состоянии и у нас нет никакой информации о том, как на них производили практику и кому.
Однако мы можем предположить, что в основном обычный древнеегипетский человек почитал на своем домашнем алтаре своих предков и домашнего бога Бэса.
Сейчас, в век доступности информации, на домашних алтарях присутствуют боги королевской власти. Я призываю вас не забывать о почитании своих предков и Бэса, поэтому рекомендую поставить его изображение.
Плоскостью алтаря может выступать что угодно. Я считаю, что в первую очередь человек должен руководствоваться собственным комфортом и возможностями. Если у вас нет возможности поставить отдельный стол, так как в доме просто-напросто нет места - вы можете организовать алтарь там, где вам будет удобно.
Также, у нас нет информации о том, важно ли расположение алтаря по сторонам света. Несколько из найденных домашних алтарей в Дейр Эль Мадина располагались на Запад, что логично, так как обычный человек чтил своих предков, а Запад считался землей умерших. Но из всех найденных, таковыми были всего несколько образцов.
Я же вновь рекомендую вам ориентироваться на собственное удобство и возможности. По моему опыту, хорошим местом для алтаря является та часть дома, где больше всего солнечного света.
Можно ли совмещать на одной алтарной поверхности богов разных пантеонов? Или можно ли ставить в одном месте богов, которые по мифам “конфликтуют” друг с другом?
Можно. Ориентируясь на свой опыт и опыт других кеметистов, я не увидела никаких проблем с тем чтобы размещать изображения богов разного пантеона. Если у вас есть возможность для каждого панетона выделить отдельный стол и вы хотите так организовать свою практику - прекрасно.
Если вы чувствуете дискомфорт от размещения богов разных пантеонов на одном алтаре, то вы можете “разграничить” зоны их размещения свечой, линией, краями скатерти и т.д.
Говоря о “конфликтах” богов друг с другом в мифах, мы должны понимать, что мифы описывают столкновение аспектов богов. Так человеку становились понятны их аспекты и их реализации в мире. Это не означает, что боги друг с другом находятся в конфликте. Почитая Сетха, вы можете обратится к Осирису, почитая Осириса, вы можете обратиться к Сетху.
1.2. Организация алтаря.
Условно, алтарь можно разделить на две зоны - божественную и нашу. Чаще всего эти зоны разделяются свечой/лампадой - за свечой находится божественная зона, куда мы оставляем подношения, перед свечой - наша зона, где мы можем что-то положить, работать и т.д. Наглядно это показано на рис. 7,8 и 9.
Что особенно важно для алтаря, так это красота и чистота.
Красота в древнеегипетском мировоззрении пробуждает Ка - жизненную силу, а вместе с ней приходит желание жить. Вы верно скажете, что красота субъективна, и именно поэтому вы вольны украсить свой алтарь так, как вам хочется. Алтари всех кеметистов уникальны и разнообразны в своей эстетике и подаче.
Чистота - это уважение к богам. Боги находятся в чистоте и красоте, поэтому и наш маленький храм необходимо держать в чистоте. Регулярно протирайте алтарь и статуэтки от пыли, не бойтесь пересобирать алтарь, если вы чувствуете в этом необходимость и желание.
1.3. Временные алтари.
Временный алтарь должен быть
А) удобным;
Б) надёжным.
Мы любим украшать наши алтари, но в условиях поездок украшения становятся лишними и усложняющими процесс. В сухой выжимке вы берёте все самое-самое нужное и главное - образ и свечи. Иногда просто образ.
В качестве образа вы можете брать фотографии с изображение богов. Их удобно транспортировать и они легко помещаются в багаже.
Что касается свечей, то я часто говорю, что в кеметизме их можно заменять благовониями. В нашей культуре это очень важное составляющее, но! Часто в отелях и квартирах стоят сигнализаторы дыма, поэтому лучше взять вместо благовоний свечи, либо вообще обойтись без них.
Временный алтарь
Использование изобр. оракула в качестве временного алтарного образа
1.4. Список необходимого инвентаря для кеметиста.
Кеметисту может понадобится:
* Атам(ритуальный нож);
* Натрон;
* Вода;
* Благовония;
* Кадильница/Бахурница;
* Уголек;
* Алтарная колода;
* Систрум;
* Менат
Атам или ритуальный нож заменит вам Нуа (ритуальное тесло для отверзания уст);
Натрон в древнем Египте - состав, используемый для очищения и во время процесса бальзамирования. В его основе лежит обычная пищевая сода, поэтому вы можете использовать её. Учтите, что сода замечательно сушит кожу и оставляет следы на поверхности.
Вода - символ океана Нун, предвечных вод.
Благовония используются чаще всего ладан и мирра. Вы можете использовать любое любимое благовоние, делать свои собственные композиции, либо использовать аромалампу
Кадильница/Бахурница используются в том случае, если вы пользуетесь благовониями в виде смол. Отдавайте предпочтение бахурницам с деревянной ручкой, чтобы удобно ее транспортировать, выбирайте большой диаметр.
Уголек, опять же, нужен, если вы используете смолы. Берите самовоспламеняющийся уголь, который сам разгорается от спички. Учитывайте диаметр вашей бахурницы, если возьмете слишком крупный уголь в соотношении с бахурницей, то уголь быстро потухнет.
Алтарная колода - это любая колода Таро/оракула, которую вы посвящаете богам. С помощью неё вы можете коммуницировать с богами и трактовать знаки, если вам тяжело дается понимание символов. Расклады на алтарных колодах трактуются интуитивно.
Систрум - ритуальная погремушка, используемая в культах большинства женских богинь. Систрум помогает открыть магическое пространство, поддерживать его, необходим в ритуалах умиротворения. Звуком систрума вы можете подчеркивать свое присутствие в пространстве.
Менат - широкое ожерелье из множества маленьких бусин. Менаты были также распространены в культах женских богинь, у них схожая роль с систрумом - однако звук мената более тихий и “шипящий”.
2. Базовые (универсальные) подношения
Мы стремимся принести богам самое лучшее подношение, однако часто кеметисты теряются, и вместо лучшего пытаются найти подходящее. Из этого возникает вопрос, а что лучше всего принести тому или иному богу?
Какие подношения лучше не нести чаще всего носят характер НЛГ(неподтвержденного личного гнозиса). Это неплохо, однако следует помнить, что НЛГ - это индивидуальный личный опыт, который может не подойти разным людям.
Так или иначе, есть универсальные подношения, которые приносили всем богам в древнем Египте. К ним можно отнести:
* Вода;
* Хлеб;
* Молоко;
* Букеты цветов;
* Благовония;
* Пиво/вино;
* Фрукты;
* Мясо птицы, утки, баранина, говядина;
* Лазурит, бирюза, яшма, аметист;
* Словесные подношения.
Самое базовое, доступное и при этом замечательное подношение - питьева вода, хлеб и благовоние.
3.Утилизация подношений
Вы принесли подношения, они побыли на алтаре некоторое время. Что с ними делать теперь?
Выкинуть.
Здесь я поясню несколько моментов:
* В древнем Египте подношения употреблялись жрецами. Это так. Но на то было несколько причин. Во-первых, принесенная прихожанами еда могла стать платой жрецу. Жрецы жили на то, что принёс прихожанин. И так как с едой всегда были проблемы - ее просто отправляли дальше по назначению.
Сейчас у нас, у каждого из нас, базовая потребность в пропитании закрыта. Мы можем себе позволить и богам принести дар, и себе купить еды. Поэтому необходимость есть подношения отпала.
* В западной кеметической практике есть неоднозначная практика «возвращения подношений». Используются специальные заклинания для того, чтобы «вернуть» принесенное богам себе.
Можете использовать, я не запрещаю. Да и кто я, чтобы запретить?
Мое личное мнение такого : что произойдет дальше с подношениями вас точно не должно тревожить, как вас не тревожит вопрос, куда девается ваша еда после того, как вы её съели. Специальных правил по утилизации нет. Поэтому решайте этот вопрос так, как вам будет удобно.
Однако важно сказать то, что пищевые подношения точно не рекомендуется отдавать животным или закапывать в землю. Первое может навредить живому существу, а второе - просто загрязнение нашей природы.
Будьте ответственны за свою практику и за свою веру, друзья
4.Базовые принципы составления ритуалов
У кеметических ритуалов есть структура:
* Открытие алтаря;
* Взывание и призывание необходимого божества;
* Приношение подношений в порядке : подношение благовония, питьевое подношение, подношение пищи;
* Суть просьбы/цель ритуала;
* Завершение, благодарность богам, закрытие алтаря.
В ритуалах ниже вы можете увидеть эту структуру.
Во время взывания к божеству используете его титулы, подходящие под цель вашей просьбы и ритуала. Например, если вы взываете к Сехмет для исцеления, логично будет использовать такие ее титулы, как Подательница Жизни, а не Воинствующая.
В пункте “суть просьбы/цель ритуала”вы можете использовать миф, подходящий под задачу вашего ритуала. Например, если вы составляете ритуал защиты и обращаетесь к Нефтиде, вы можете воззвать к ее аспекту сокрытия через титул Сокрывающая, а также вспомнить миф, где Нефтида помогает скорыться Исиде и Хору от Сетха (...защити меня так, словно я - младенец-Хор, которого ты сокрыла от преспешников Сетха, защити меня так, словно я - Исида, которую ты сокрыла от преспешников Сетха…). Древнеегипетская ритуальная практика активно использовала миф, а также было нормальным назвать себя именем бога (...Вы не имеете надо мной власти, вы не причините мне вреда, ибо Я есть Ра, явившееся в ваших глазах! Я появился как Сехмет, я появился как Уаджит…)
Также я рекомендую использовать свое имя в ритуалах и начинать с обозначения себя в пространстве через имя (...я (ваше имя), дочь/сын (имя вашей матери) прошла по своему пути…). Использование имени матери конкретизирует вас и отсылает к памяти роду.
Имя - это вместилище сущности. Имя содержит не просто смысл, а саму суть называемого. Поэтому, зная имя субъекта или объекта, вы можете моделировать его реальность.
Важное, касатально ритуалов : они могут не сработать. В этом нет ничего плохого, следует предпринять следующие тактики действий:
Если ритуал ваш
Проанализируйте, почему он мог не сработать. Могла быть ненужная часть заклинания/действия, божество могло отказаться выполнять вашу просьбу, вы могли быть не настроены. Не переживайте, устраните ошибки и попытайтесь вновь. Практика на то и практика;
Если ритуал чужой
К вышесказанным пунктам добавляется особо интересная деталь : чужой ритуал мог не сработать, потому что вы не поняли его символизма.
Что вверху, то и внизу - это принцип, по которому живет магия, особенно древнеегипетская. Я стараюсь дать подробный комментарий к своим ритуалам, если таковой требуется, но если у вас возникли вопросы (вы не поняли, почему здесь “вот это” заместо “этого”) - спросите. Возможно, будет лучше заменить символизм на тот, который подходит вам.
5. О ритуальной чистоте
Понятие ритуальной чистоты и способы ее поддержания у египтян менялись и могли отличатся в зависимости от региона. В целом, для ритуальной чистоты было характерно воздержание от некоторых продуктов, таких как свинина и рыба, ношение одежды из шерсти, омовения и воздержание от секса.
Воздержания проходили сроком от 7 до 9 дней, иногда давалось время на три дня. Это помогало практику/священнику сконцентрироваться на задаче и очистить не только тело, но и душу.
В храмах были свящённые озёра для омовений, священнослужители полоскали рот и промывали уши раствором воды и натрона. Место для ритуалов тоже очищалось - жрецы Уаб, жрецы чистоты, мыли место водой и подметали специальными для этих целей вениками. Окуривание пространства благовонием не только очищало, но и помогало от нежелательных насекомых. Такая дымовая завеса помогала создать магическое пространство, в котором маг или священнослужитель отсекался от физического мира и оказывался хотя бы маленькой частью себя в пространстве богов.
А чтобы защитить себя в таком пограничном действии, практик мог рисовать на своём теле, на папирусе или на песке изображение Бога-защитника, или носил амулеты.
Сейчас я рекомендую вам перед ритуалом провести следующие действия:
0.Провести небольшую подготовительную аскезу для концентрации (при необходимости)
1.Провести тщательную уборку помещения, где будет проводится ритуал;
2.Омыть себя, если нет возможности - ополоснуть рот и помыть руки до локтей.
6.Мини-словарик терминов
Аспекты (к примеру, аспекты богини Сешат…) - сторона божества, то, чему оно покровительствует. Когда вы видите фразу “Анубис - бог бализамирования”, это также может значить “аспект Анубиса - бальзамирование”. Также, “Сехмет - богиня гнева” = “аспект Сехмет - гнев”
Дуа - (с древнеегипетского) - Хвала
Исефет - искривленная правда, кривда. Владыка Исефет - Сетх.
Кеметизм - реконструкция древнеегипетской религии.
Маат - Миропорядок, который защищают и поддерживают боги.
НЛГ - Неподтверденный Личный Гнозис. Ваш личный опыт, полученный в ходе контакта с богами, который может не совпадать с опытом других людей.
Нечер/Нечерет - (с древнеегипетского) Бог/Богиня
Раздел II. Ритуалы
1.Вступление на путь Маат
Зачем нужен этот ритуал?
В кеметизме нет ритуала инициации для последователя, однако, понимая необходимость для человека сделать некое приветствие - был создан этот небольшой ритуал. В нем содержатся основные постулаты кеметизма - следовать пути Маат.
Для ритуала потребуется:
* Изображения Джехути и Маат;
* Алтарь;
* Подношения;
* Благовония.
Перед ритуалом необходимо омыть тело и надеть чистые белые одежды
(Открытие алтаря)
Двери неба открыты, двери храма открыты. Я вступаю на порог обители богов дабы открыть им свое сердце, свое сокровенное, дабы узрели они, что в моей груди нет темноты.
Я (ваше имя), дочь/сын (имя вашей матери) прошла по своему пути и вступаю в вашу обитель. Я вступаю на путь Маат, дабы радовать Ка богов также, как и будет радоваться моё Ка.
(Обращение к Джехути)
Мудрый павиан Джехути, Господь великих богов и великолепная Маат, услышьте меня (ваше имя), дочь/сын (имя вашей матери) ибо я прошу вас быть здесь и сейчас свидетелями моих слов.
Я не упреку смиренных и неповинных.
Я не буду лжесвидетельствовать.
Я не буду подделывать речей богов.
Я не украду.
Я не отвернусь от своих братьев и сестер в час нужды, я помогу когда смогу помочь ибо мне помогут, когда смогут помочь.
Я не нарушу своего внутреннего Маат и не пойду против своей воли.
Я уважаю Маат других людей.
Я уважаю Маат своей страны.
Я уважаю Маат богов.
Я уважаю свое целостное тело и буду оберегать его целостность.
Великие и Таинственные Нечеры святой обители, посмотрите, что в моем сердце, что в моем сокровенном: моё сокровенное открыто, в моей груди нет темноты.
(Обращение к Маат)
О владычица Маат, чья мудрость безгранична, а красота великолепна, позволь мне следовать Твоим путем и путем моих Нечеров, чья мудрость безгранична, а красота великолепна. Джехути, добрый бог вечности, держи мою руку своей мудростью и наставлением следовать пути Маат, ибо Маат приходит, чтобы быть с нами, потому что она повсюду. Мы соединяемся с Маат, мы живем в Маат. Она наполняет наши тела, она покоится в нашей голове, она садится на наш лоб; дыхание нашего тела от Маат, наше сердце живет в Маат. Все, что мы едим, все, что мы пьем, все, чем мы дышим, это Маат.
(Преклоните колени)
Моё сердце живет в Маат, ибо лишь в Маат есть умиротворение. Я умиротворен как Сехмет. Я умиротворен как Хор. Я умиротворен как Сетх.
Я умиротворяю своим путем моих великих и таинственных нечеров, что находятся в святой обители, ибо я встал на путь Маат.
2.Ритуал отверзания уст и очей
Зачем нужен этот ритуал?
Для древнеегипетского человека зрение и слух были невероятно важными составляющими жизни, так как через эти органы осязания получалась информация о мире. Всё что человек увидел, услышал или почувствовал хранилось в его памяти. Эти воспоминания помогают быть включенными в жизнь, то есть быть живыми. По это причине ритуал отверзания уст и очей проводился и с мертвыми – им возвращали возможность видеть, чтобы они могли жить в Дуате.
В контексте статуэток и рисунков это означает сделать искусственные глаза, рот и уши «настоящими», то есть наделить их способностью видеть, слышать и чувствовать.
Нам это может быть актуально не только по причине того, что мы через ритуал отверзания уст и очей поддерживаем древнюю традицию, имеющую философский подтекст, но и потому что так мы вступаем в первый контакт с божеством.
Для ритуала потребуется:
* Ритуальный нож атам или предмет, выполняющий его функции;
* Миска с водой;
* Натрон
* Ритуальное/алтарное масло(не обязательно)
* Благовония;
* Изображение божества;
* Подношения
Благовония предпочтительно брать мирру или ладан. Желательно не смешивать.
Я здесь, чтобы увидеть тебя! Взываю я к милости богов Джехути, Сетха и Хора, дабы стали они свидетелями очищения!
(Возьмите миску с водой и произнесите)
Чистый, чистый, чистый, чистый. Это очищение - очищение Хора, Сетха и Джеухти, которые освящают эту воду
(Возьмите натрон)
Чистый, чистый, чистый, чистый. Это очищение - очищение Хора, Сетха и Джеухти, которые освящают этот натрон.
(Смешайте 4 щепотки натрона с водой).
(набираем кончиком атама каплю воды и подносим к глазам)
Глаза образа этого очищены, твои глаза омыты (набираем кончиком атама каплю воды и подносим к губам)
Уста образа этого очищены, твои уста омыты (набираем кончиком атама каплю воды и подносим к ноздрям)
Ноздри образа этого очищены, твои ноздри омыты (набираем кончиком атама каплю воды и подносим к ушам)
Уши образа этого очищены, твои уши омыты
Чистый, чистый, чистый, чистый.
Ты омылся, Хор омылся
Ты омылся, Сетх омылся
Ты омылся, Джехути омылся
Будет лик моего Бога очищен. Будешь ты вместилищем для божества.
(Возьмите зажженное благовоние и окурите им образ)
Благовоние для носа твоего. Это благовоние - это твое Ка, ты окутан его дымом, его дым пронизывает тебя. Твое тело в дыму благовоний, твоя речь в дыму благовоний, ты очищаешься. Прими око Хора, пусть аромат достигнет тебя.
Я пришел/ла в твой объятие, я Хор,
Я твой сын/дочь, которого ты любишь
Я здесь, чтобы увидеть тебя!
(Указываем атамом на глаза)
Я открываю глаза твои /имя и титулы вашего божества/ для тебя, пусть прибудет твой Ка!
(Указываем атамом на губы)
Я открываю губы твои /имя и титулы вашего божества/ для тебя, пусть прибудет твой Ка!
(Указываем атамом на ноздри)
Я открываю ноздри твои /имя и титулы вашего божества/ для тебя, пусть прибудет твой Ка!
(Указываем атамом на уши)
Я открываю уши твои /имя и титулы вашего божества/ для тебя, пусть прибудет твой Ка!
Открыто лицо (здесь проговариваете титулы вашего божества, чей образ очищаете), чтобы видел он красу мира
Открыто лицо (здесь проговариваете титулы вашего божества, чей образ очищаете), чтобы было вечно довольно сердце его
Открыто лицо (здесь проговариваете титулы вашего божества, чей образ очищаете), чтобы видел и слышал он меня
(умаслить ритуальным маслом глаза и губ, если есть масло)
Открыто лицо (сюда проговариваете титулы вашего божества, чей образ очищаете), чтобы вкушал и принимал он дары, что приношу я(умаслить ритуальным маслом ноздри и уши)
Я прижал/ла твой рот к твоим костям ради тебя,
(имя вашего божества), для тебя я возвысил/ла над тобой Нут,
которую Хор сделал своей Великой по Силе,
которую Сетх сделал своей Великой по Силе
(имя вашего божества)! Я открыл для твоего Ка рот
(имя вашего божества)! Я открыл для твоего Ка глаза
Я открыл твои глаза и рот клинком, открывающий уста богов.
Хор — открыватель уст (имя вашего божества); Хор открыл уста (имя вашего божества).
Хор открыл уста (имя вашего божества) так же как он открыл уста своего отца; он открыл уста Осириса железом, пришедшим от Сетха.
(Приносим подношение еды, напитка и благовония)
Далее образ ставиться на свое место. Рекомендуется прочесть гимн вашему божеству
Все боги находятся в гармонии. Я очистил образ и открыл его уста и рот. Хор открыл его уста и рот. Сетх дал железо, которым Хор открыл уста и рот. Джехути видел, как Хор открыл уста и рот железом, которое дал Сетх.
Джехути закрыл дверь храма. Дверь закрыта, дверь установлена
3.Ритуал почитания предков
Зачем нужен этот ритуал?
Важная часть кеметической практики - почитание своих предков.Предки ценят нас, какие бы отношения у нас с ними не были при жизни, потому что мы продолжаем род и славу семьи. А добрый знак хоть чуточку уменьшает боль от неизбежного.
Ритуал можно проводить в любое время, однако самое подходящее - это 15 лунные сутки(ориентироваться можно по современному кеметическому календарю проекта Sun Above my head)
Для ритуала потребуется:
* Алтарь с изображением предков и с изображением Инпу;
* Пищевое подношение;
* Вода;
* Натрон.
(Открываем алтарь)
Великие боги этого храма и этой обители, я пришел/ла в ваше присутсвие и вступаю на порог этого храма. Я, (ваше имя) прошел/ла по своему пути и вхожу в ваше присутсвие. Я, (ваше имя) пришел/ла к вам, дабы почтить память моих предков : сильных и великих, благодаря которым я нахожусь здесь, здоровый(ая) и целый(ая).
О, Инпу, могущественный и великий, я возношу хвалу любви твоей. Господин Запада и Хранитель Некрополя, Владыка Священной Земли, Тот, кто позволяет дышать в царстве мертвых, Кто сидит высоко на своей горе.
Я пришел/ла в твое присутствие почтить моих почтенных предков, сильных и великих, благодаря которым я нахожусь здесь, здоровый(ая) и целый(ая).
(Очищение алтаря и пространства)
(берется вода в емкости)
Вода, чистая и первая, смой всё нечистое и грязное, что мешает моему присутствию в священном храме
(берется натрон)
Мой Натрон – это Натрон Богов, а Натрон Богов – это мой Натрон. Мой Натрон – это Натрон Сетха , а Натрон Сетха – это мой Натрон Мой Натрон – это Натрон Джехути, а Натрон Джехути – это мой Натрон. Мой Натрон — это Натрон Геба, а Натрон Геба — это мой Натрон.
(смешивается натрон и вода)
(полученной смесью окропляется алтарь и говорится)
Инпу, Первый на чистой земле, очищает это пространство от всякой скверны, грязи и нечистого, дабы мог я почтить моих почтенных предков, сильных и великих, благодаря которым я нахожусь здесь, здоровый(ая) и целый(ая). Очищено место почтения моих предков господином Запада! Никакое зло не помешает мне!
(Почитание)
(зажигается огонь)
Почтенные предки моей семьи и моего рода : предки моей матери и моего отца, предки матери и отца моих матерей и отца, предки этих матерей и отца… Я (ваше имя) пришел/ла почтить моих почтенных предков, сильных и великих, благодаря которым я нахожусь здесь, здоровый(ая) и целый(ая).
(берутся ваши подношения)
Подношение, данное царем Инпу, Господину священной земли, Великому в Тайне, Господину Запада, чтобы мог он принести молитвенную жертву в виде (перечисляете что принесли) и всякой хорошей и чистой вещи для Ка почитаемого и уважаемого (имя вашего значимого предка*), Истинного Голоса моих предков. (здесь следует ваша личная молитва, просьба, или же можете спокойно побыть у алтаря)
Хвала моим почтенным предкам, сильным и великим, благодаря которым я нахожусь здесь, здоровый(ая) и целый(ая).
(Закрытие алтаря)
Уважаемые, уставшие сердцем мною,(ваше имя) были умиротворены. Я пребываю в гармонии. Джехути закрыл дверь храма. Дверь закрыта, дверь установлена
Если вы хотите почтить предков быстро - берёте подношение и читаете следующее:
Подношение, данное царем Инпу, Господину священной земли, Великому в Тайне, Господину Запада, чтобы мог он принести молитвенную жертву в виде (перечисляете что принесли) и всякой хорошей и чистой вещи для Ка почитаемого и уважаемого (имя вашего значимого предка), Истинного Голоса моих предков.
Значимый предок - особый умерший родственник, который был для вас важен, либо же родственник, который чем-то прославился
(Дальнейшее уже не умещается, см. первоисточник)
Конкурс мемов объявляется открытым!
Выкручивайте остроумие на максимум и придумайте надпись для стикера из шаблонов ниже. Лучшие идеи войдут в стикерпак, а их авторы получат полугодовую подписку на сервис «Пакет».
Кто сделал и отправил мемас на конкурс — молодец! Результаты конкурса мы объявим уже 3 мая, поделимся лучшими шутками по мнению жюри и ссылкой на стикерпак в телеграме. Полные правила конкурса.
А пока предлагаем посмотреть видео, из которых мы сделали шаблоны для мемов. В главной роли Валентин Выгодный и «Пакет» от Х5 — сервис для выгодных покупок в «Пятёрочке» и «Перекрёстке».
Реклама ООО «Корпоративный центр ИКС 5», ИНН: 7728632689