У нас на улице стоит заброшенный дом. Жила в нем нищая старуха с сыном-пьяницей. Запустили они двор дальше некуда, а когда оба умерли, дом и вовсе развалился, никто его таким покупать не хочет.
- Жаль домик, без хозяина совсем разваливается, - сказала я соседке тете Тане, проходя с ней вместе мимо этого дома.
- И это хорошо, что разваливается, значит нет в нем призраков. Хуже, если дом годами целым остается - верный признак что нечисто там, - произнесла тетя Таня.
- Почему это? - спрашиваю.
- Мне еще моя бабушка рассказывала. Жила она в Белоруссии в небольшом селе. Время было послевоенное, много домиков стояло заколоченных - ничьих. В одном из таких домиков и поселилась семья цыган. Поселились на беду соседям. У цыгана и цыганки было шестеро детей - мал мала меньше. Отец семейства частенько вместо хлеба угощал их оплеухами да затрещинами, и во дворе их частенько стоял крик и плач. Дети были вечно голодные и грязные, на людей смотрели исподлобья и воровали все подряд в садах да в огородах людских. Сердобольные люди жалели детей, но открыто это делать боялись, - это еще больше сердило цыгана, поэтому прятали кусочки хлеба где-нибудь в траве или сене, а дети находили поклажу.
Так и жили, пока одна молодка не зазвала к себе крохотную цыганочку и не подарила ей старое платье своей дочери. Малышка радостная побежала домой, где ее встретили совсем не ласково. На другой день цыгане собрали свои пожитки в узлы, запрягли подводу и уехали, ни с кем не попрощавшись. Дом их опустел, и люди вздохнули с облегчением. Но через время люди стали замечать странные вещи: нет-нет, да и слышалась в доме цыганская речь, что-то падало, скрипело, стонало. По вечерам в грязных окошках прохожие видели огонек, а если мимо дома проходил чей-то пес, он обязательно поднимал к небу свою морду и протяжно завывал. Дом очень скоро приобрел славу проклятого места и его стали обходить стороной. Дом зарастал сорняками, а в его трубе поселились совы, но в остальном он оставался цел и не гнил, не ветшал, не рушился и так целых десять лет.
Но вот однажды повздорили муж с женой, женщина и выдворила своего мужика из дома. Деваться тому было некуда, вот и решил он переночевать в проклятом цыганском домике, все-таки крыша над головой. Залез он в дом, разгреб мусор, да и завалился спать, так как был пьяненький. Проснулся от того, что ему на лицо что-то капает. Смотрит - девочка возле него сидит лет пяти и плачет, слезы ему на лицо капают. "Холодно, дяденька, ой холодно", - сказала она и, подойдя к противоположной стенке, исчезла. "Чур, меня!" - заорал мужик и из дома выскочил как ошпаренный. Хмель, как рукой сняло, и он долго рассказывал своей жене, что с ним произошло в том доме. Жена его разнесла весть о призраке девочки по всему селу. Люди кто верил, кто нет, и тут одна бабка, которая ближе всех жила к цыганскому дому вдруг вспомнила.
- А ведь когда цыгане уезжали, детей на бричке было пятеро, а не шестеро, - сказала она.
- Чего ж ты сразу-то не сказала, - напустились на нее все.
- Да побоялась я, мало ли как у них у цыган то, - ответила баба.
Собралась толпа, да и двинула к дому. Двор зарос и одичал. Внутри хаты полно паутины и пыли, старая печь, осталась даже кое-какая кухонная утварь. Видно было, что хозяева собирались впопыхах, взяв самое необходимое.
- Где видел девочку? - спросили у мужика.
- У этой стены.
Стена была поштукатурена добротно в отличии от остальных, и это было подозрительно. Кувалдой стали разбивать ее и вскоре наткнулись на детский скелет. На нем сохранились остатки платьица и длинные волосы. Люди ошеломленно смотрели на находку и крестились.
- Вот ведь сукин сын, перестарался избивая дочь. - прошипела женщина, узнавшая платьице, которое подарила цыганочке много лет назад. Найти бы его да посадить.
- Нужно похоронить дитя по-христиански, - сказала бабка.
И тут вдруг вспомнили, что даже имени девочки не знают. Назвали ее Ксюшей, и похоронили на местном кладбище. Люди после этого ходили сами не свои, им ничего не оставалось, как носить полевые цветы на могилку Ксюши. Дом с тех пор успокоился и стал медленно умирать, в нем больше не слышалась цыганская речь, не блестел огонек, и собаки больше не выли, проходя мимо. Провалилась крыша, отошли углы, просел фундамент. Никто не знал, почему дом вдруг так резко разрушился. Вот такую историю рассказала мне бабушка, а я потом где-то прочла, что при строительстве замков и крепостей в стены обязательно замуровывали живых людей, считая, что такое строение будет стоять нерушимо.

- Ой, теть Тань, у меня от Вашего рассказа мороз по коже, - сказала я, косясь на заброшенную усадьбу.
- Так я же и говорю - хорошо, что дом разваливается, значит не на костях стоит, - как-то даже весело ответила Татьяна и, махнув мне рукой, ушла к себе во двор.
l

Историю я услышала в дороге, в плацкартном вагоне поезда «Москва-Волгоград». Напротив меня на боковых местах ехали двое мужчин, видимо, спутники. Описывать их внешность не вижу смысла: простые заурядные лица, фигуры, одежда. Время они коротали тоже вполне заурядным способом — пили пиво и закусывали таранькой, которую неторопливо, но ловко лущили. Время от времени из-за спин доставалась «пол-литра» и звякала потихоньку горлышком об края стаканов.

Вот уже лампы притушили по всему составу и большая часть пассажиров уснула. А я всё ворочалась с боку на бок: было душновато, к тому же я хорошо выспалась днем, и сон не шел. Невольно я начала прислушиваться к разговору, точнее — к рассказу, который вёл неторопливо старший из спутников.

"…В общем, приговор окончательный, обжалованию не подлежит. Моей маме все тогда говорили, мол «лиха беда — начало» - в том смысле, что судимость эта у меня первая, но явно не последняя. Да и я, признаться, тоже так думал: ну а что ты хочешь, с шестого класса я другой компании не водил, это вроде как само собой разумелось. Но отсидел. Вышел.

Вместе со мной откинулся один вор в законе, Баркан. Вроде как из цыган он был: черный, кудрявый, нос крючком, во рту в два ряда фиксы золотые. Встретились мы в привокзальной пивной. Я там время до поезда коротал, а что он делал — я не знаю. Может, кого ждал. А может, и меня. И предложил он мне сыграть в карты. Я согласился. Что-то выиграл, что-то проиграл, но больше, конечно, второе. И вышло так, что оставалось у меня только-только до дому добраться. Тогда Баркан предложил:

- А давай на судьбу сыграем?

- Это как?

- А вот так: выиграешь ты — станешь вором в законе. Большим авторитетом будешь, все тебя станут уважать. А проиграешь — проживешь жизнь простым работягой, тихо и неприметно.

- Годится! - кивнул я.

И проиграл.

- Как же ты с судьбой моей договариваться будешь? - спросил я, вроде как с поддевкой, а на самом деле обидно мне было, что в авторитеты не выйду!

- Не твоя головная боль, - усмехнулся Баркан. - Договорюсь, не сомневайся. Хочешь еще сыграть?

- Это на что же? Вроде я уже всё спустил, даже жизнь мою лихую воровскую будущую! - во мне всё обида играла.

- Давай сыграем на то, что ты первым в своём доме увидишь! - предложил Баркан. Мне б, дурню, за ум взяться, сказки детские вспомнить — нет, даже не тюкнуло ничего в темечко. И снова мы взяли карты, и снова я проиграл. А тут и состав мой подошел.

- Адрес запиши! - сказал я.

- Не нужно, - усмехнулся Баркан. В углу рта фиксами блеснул... - Когда понадобишься — тебя найдут.

Ну я подхватил свой сидор с монатками — и в вагон.

Доехал. Захожу во двор и вижу: стоит у калитки пацанчик махонький. Может, два годика, может, чуть поменьше. Из одежки — только труселя да крестик нательный. Я даже припух малость от неожиданности. А потом маманя моя вышла из дому с веником. Сперва она меня вроде как не признала. Ну потом опомнилась, и пошло обычное бабье оханье да причитанье, слёзы там, само собой. Я ее спрашиваю:

- Мам, это чей такой?

- Маруси, - ответила мама и вроде как осердилась немного. - Она на заработки уехала, а мальца со мной оставила.

Маруська - соседка наша - разведенкой была, на сколько-то лет меня постарше. Замужем была за каким-то работягой с цемзавода, а года через три он ее бросил — не беременела. Ну я с ней немного до зоны хороводился.

- Из детдома, что ли, взяла? - не понял я.

- Родила.

- Платит она тебе хоть за него? Или даром возишься?

Тут мама моя совсем осердилась и даже веником меня по заду треснула — мол, не болтай ерунды. Прошли мы в дом, пацанёнок на меня поглядывает: новый человек, может, гостинцем каким угостит? А у меня какие гостинцы — одни только мыльно-рыльные принадлежности в сидоре.

Я сперва-то хотел монатки бросить и сразу к ребятам: новости узнать, показаться. Но маманя меня уговорила хоть первый день дома с ней побыть. На стол накрыла, четвертинку достала из шкафчика — всё чин-чином! Посидели. Постелила она мне на обычном моём месте, под репродуктором. Славка (сына марусиного Вячеславом, оказывается, назвали) — насупротив меня на диванчике лёг, мама его стульями припёрла с краю, чтобы не скатился во сне. Сама за занавеской у печи легла. Ну я кручусь потихоньку, а сон нейдет. И тут меня как по темечку тюкнуло! Ё-моё! Я вскочил, подбегаю к мамане, тормошу ее тихонечко:

- Мам, это что, мой сын, что ли?

А мама ровно еще сильнее озлилась: то ли спросонья, то ли еще почему, но ответила очень сердито:

- Сообразил, наконец!

И на другой бок перевернулась: мол, не мешай спать.

А я по хате забегал. И не пойму, то ли радоваться мне, то ли печалиться. И что делать, вообще? Наконец, не выдержал: засветил потихонечку лампу, что над столом висела: она тускленькая была, может, двадцать свечей, может, и того меньше. Залез в буфет — там маманя всякие бумажки хранила; достал свою карточку детскую. Мне на ней три годика, с оборота подписано. Подошел к дивану и сличаю. Похож! Вот как если бы не меня, а Славку сфотографировали! И нос похож, и подбородок, и бровки так же растут: сперва кустик, а потом пореже. Только уши маруськины.

Вышел я на крылечко перекурить это дело. Долго курил, всё думал, как дальше быть. Ну не получалось у меня от родного сына отказаться. Да и маму мою знать надо.

В общем, с утра надел я всё свеженькое и пошел в ментуру отметиться: так мол и так, бывший зе-ка такой-то срок свой полностью отбыл и по месту прописки прибыл. А навстречу мне — Михан, мы с ним вместе служили. Остановились, разговорились, то-сё. Ну я честно сказал: сидел, теперь вот освободился, а что делать — не знаю. И Михан мне предложил:

- А ты иди к нам в бригаду, мне как раз человека не хватает на подхвате. Я же помню, как ты на генеральской даче кирпичи кидал!

Ты не смейся, ну и служил я в стройбате! Не всем же в десантуру идти. В общем, довольно быстро попал я к Михану в подмастерья, так сказать. А была у него бригада крепкая. С весны до осени шабашили: кому колодец выкопать, кому венцы поднять, баньку срубить, а кому и целый дом поставить из кирпича или бруса. Хорошо заколачивали! А зимой нанимались на оклад в какое-нибудь СМУ: хоть деньги и не такие большие, но всё при деле, а если есть желание — можно и квартиру выработать.

Маруся вернулась с заработков под осень, и мы пошли с ней Славку оформлять: не дело это, когда при живом отце пацан под мамкиной фамилией числится. Стал я к ним захаживать: то гостинца Славке принесу, то просто — посидеть. Компания моя, с которой я до отсидки дошел, к тому времени развалилась: кто на юга подался, а кто и на севера, да не по своей воле. Получалось, что время провести мне не с кем. Ну стали мы с Марусей посиживать. А к весне — смотрю, она округлилась.

Мама моя, как увидела — снова за веник взялась. Приступает ко мне: «Твоя работа?» А я что? Отпираться буду? И расписались мы. К осени дочка родилась — Лиза. А еще через три года — принесла мне Маруся двойню, Женю и Аню, парня и девочку.

Вот как раз она с ними лежала — меня мать в область отправила. Приданого мелким закупить, то-сё. Наказала посмотреть двойные коляски — в нашем-то захолустье их днем с огнем... Ну мы со Славиком сели с утра на рейсовый — и айда! Посмотрели, что требуется, и решил я своего сынка в парке на каруселях покатать. А то шутка ли — парень в первый класс скоро пойдет, а на аттракционах ни разу не был!

Пришли мы в парк, гуляем, наслаждаемся. Вещи я заблаговременно в камеру хранения сдал. И тут подходит ко мне... А та игра с Барканом у меня давно уже из головы вылетела. В общем, подходит ко мне какой-то шестерка и говорит:

- Слыш, мужик, тебе Баркан передает, чтобы подходил к бывшей бильярдной!

Тут я, конечно, игру нашу сразу вспомнил. И сердце у меня в пятки ушло — понял я всё!

- Пойдем, - говорю, - сынок, меня тут один дядя хочет увидеть, поговорить.

Бормочу ему таким манером, зубы заговариваю, а у самого сердце сжимается! И не в том дело, как я на глаза матери да жене покажусь, а люблю я Славку! Кровинка он мне родная!

Но дошел. Бильярдную я эту еще помнил, а теперь — окна покоцаны, дверь сорвана. Заходим. Славик мой за мной шкерится, боится. А у окна стоит Баркан, фиксами блестит.

- Пришел, - говорит. - Трусишь, но пришел. Да ты не теряйся — я же тебя насквозь вижу, все твои мыслишки, все страхи. Не хотел ты идти.

Я — молчу. А он продолжает.

- Ну что, договорился я с твоей судьбой? Или не веришь?

Тут уже не отмолчишься.

- Верю, - отвечаю. А у самого зубы стучат.

- Правильно делаешь, что веришь! - а сам подходит и всё на моего мальца косится. Я бы и рад убечь, подхватил бы Славика подмышку — фиг бы он нас догнал. Но я ж воровские законы помню: карточный долг свят. Если я сейчас Баркана кину — всю мою семью на ножи поставят. Губы кусаю, креплюсь. А Баркан всё ближе.

- Да ты не бойся! - скалится. Присел на корточки, тянет руку к моему сыну, по голове норовит погладить. Всё.

Вдруг — вижу! - словно бы отшатнулся. Выпрямился, а лицо такое стало — синее и злое. Но ухмылку еще держит. А Славик смотрит из-под руки. Отошел Баркан обратно, в глубину. И хрипло так произносит:

- Не трусь. Не заберу его. С тобой уйдет.

А я только слышу — зубы у него лязгают. А почему — понять не могу. И какое-то вдруг облегчение накатило — чуть не уписался. Начали мы потихоньку на свет выбираться. Даже оглядываться не хотелось. Я только шептал всё:

- Спасибо! Спасибо, Баркан! Спасибо! Спасибо!

Вернулись. А через какое-то время я стал замечать, что мой Славик вроде бы меняется. По чуть-чуть, по чуть-чуть... Год прошел, другой, третий — не узнать пацана. Вроде бы мой, а вроде и нет. Посуровел, замкнулся. Волос потемнел. И взгляд такой... словно издалека смотрит. На рыбалку позовешь — идет, но улову не радуется, бесед о снастях не заводит. Поговоришь — отвечает, не увиливает, но интереса не показывает. Книжки, правда, много читал. Я многое на них списывал. Но не всё — засела у меня та встреча в бильярдной — занозой засела.

Я как-то не выдержал, спрашиваю как дурак:

Наш старый дворик состоял из четырех серых пятиэтажек. Люди в нем жили дружные, приветливые. С детских площадок с утра до вечера доносились крики и смех детворы. До сих пор помнится то всеобщее ликование, когда во двор заезжал огромный самосвал, полный мокрого песка, который он вываливал в песочницу! Через час из песочницы были видны крепости, замки, домики. И не загнать нас было до самой темноты! Скрип железных, чудовищно травмоопасных качель, разрисованный «классами» асфальт, пыль, стоявшая столбом от гоняющих в футбол пацанов, старшие девчонки, причудливо прыгающие на скакалках, старушки на скамейках и соседка Любка, развешивающая цветастое белье на веревках, растянутых под окнами первого этажа нашего дома – вот что представлял из себя наш дворик середины 90-х.
Любка. Высокая, худосочная женщина в синем трико, рубашке и вечной сигаретой в зубах. Общительная, хозяйственная, разведена, трое детей. Старший из них - Вовка, восьми лет. Отзывчивый паренек, этакий «бандос»: и подраться может, и в магазин сбегать, если какая старушка–соседка попросит, и перепуганного кота с дерева снимет.
Но порой в их семье наступали дни, когда Любкины полотенца, наволочки и детские одежки так и оставались сиротливо висеть на бельевых веревках. Дни напролет их трепал ветер, поливал дождь, снова сушило солнце и вновь трепал ветер. Означало это то, что Люба ушла в загул. Вовку теперь было не сыскать на улице. Однажды мы зашли к нему, чтобы позвать гулять, и тогда нас поразил другой, преобразившийся Вовка. На плите в кастрюльке варилась какая-то крупа, а он, восьмилетний пацан, собирался жарить лепешки. Этим нехитрым обедом он хотел накормить младших брата и сестру – Ольгу и Сережку. Идти гулять он наотрез отказался - детей, мол, оставить не с кем, «мамка опять водку пьет».
Но всем нам выпадает хотя бы один шанс изменить свою жизнь. Выпал он и Любке. Через пару лет вышла она замуж за достаточно приличного мужчину. У него была даже красная «копейка»! Он заботился и о Любке, и о ее детях. А вскоре наш двор и вовсе облетела новость – Любка с детьми и мужем уезжает аж под Владивосток!
Провожали, как в той песне, всем двором. Детвора, соседи обнимались, хлопали по плечу, желали успехов. Но только на Вовке лица не было. Он был весь зареван, ни с кем не прощался, лишь вцепился в родную бабушку, которая была уже почти слепа и плакала, плакала, целуя Вовку в вихрастую его голову.
Всю дорогу в поезде Вовка закатывал истерики. Просил, умолял вернуться назад. Ревел, твердил матери, что только она заснет, как он сойдет с поезда на первой же станции и уйдет по рельсам обратно в П-р. Снова ревел. Когда же поезд зашел на железнодорожную станцию г. Владивосток, Вовка вдруг потерял сознание.
Шло время. Они купили крепкий, добротный дом. Развели хозяйство. Вовка пошел в новую школу. Одним субботним утром Люба, управлявшись со скотиной, с удивлением увидела, что Вовка выходит за калитку со школьным ранцем за спиной. «Куда ты, сынок?» - крикнула мать. «В школу, мам!» - ответил Вовка и прикрыл калитку. «Странно. Суббота ведь. Может, уроки какие-нибудь в расписание добавили», - пожала плечами женщина.
Через некоторое время к Любе прибежала соседка. Бледная, в слезах и трясущимися губами прошептала только: «Иди, Любонька, туда тебе надо...» Выронив ведро с водой из рук, Любка побежала за соседкой.
Люба видела, что бегут они на окраину деревни, к дому местного бизнесмена. Дом его был обнесен глухим забором. Видела толпу людей, собак, машины. Увидела в траве синий ботинок с торчащей из него костью... Видела клочки кожи с русыми Вовкиными волосами... Курточку его, учебники, кровь... И темноту.
Оказалось, что в тот день Вовка перепутал (?!) дни и пошел в школу, думая, что день недели - пятница. Путь его пролегал через дом местного воротилы, который держал четверых бультерьеров и время от времени выпускал их погулять без намордников за ограждение дома. Самой кровожадной из них была белая сука. Она и порвала Вовку в клочья...
Мой рассказ не о том, что бизнесмена так и не наказали, даже не усыпив его собак. Не о том, что Любка вернулась обратно на родину с навсегда трясущимися руками. Что Вовкина бабушка умерла по истечении совсем короткого времени, узнав, что случилось с ее внуком. Что вскоре Любка снова начала страшно пить. Это не мистика, это реалии нашей жизни, которые вроде бы не так страшны, как привидения. Я хотела поведать Вам о необъяснимом предчувствии, которое испытывал ребенок и которое так и никто не принял всерьез.
Спасибо за внимание

Куклу Настюшу подарили нашей дочке Оксане на день рождения – ей тогда исполнился годик. На коробке так и было написано – «Настюша», дочь же, немного научившись говорить, сократила ее имя до более оригинального и удобного - «Тюша». Так и повелось. Тюша была обычной куклой советского производства: пластмассовое туловище, приделанные к нему резиновые ручки, ножки и голова, светлые кучерявые волосы, голубые глаза, которые закрывались, стоило придать игрушке горизонтальное положение, белое платье в красный горох… Но, несмотря ни на что, эта белокурая барышня сумела стать для нашей Оксанки настоящей любимицей. Малышка буквально не расставалась с куклой: с ней спала, с ней ела, и даже в детский сад с собой норовила утащить.

Беда пришла откуда не ждали. Как-то летом, во время очередной поездки к бабушке, Оксана (ей в то время было уже четыре) так утомилась за день, что ушла спать, оставив свою любимую Тюшу во дворе. И вот ведь как совпало - как раз в ту ночь Дружок, молодой и резвый бабушкин пёс, сорвался с цепи и, решив, видимо, что куклу оставили специально для него, вволю с ней поиграл. Итог оказался очень и очень неутешительным: несчастную Тюшу нашли утром за баней. С многочисленными следами зубов, полуоторванными волосами и, что самое неприятное, практически разгрызенным на две части лицом. Конечно же, изуродованное тело Тюши показывать ребенку было просто нельзя. Поэтому, соврав Оксанке, что ее подружка улетела на самолете в отпуск, мы приступили к поискам идентичной куклы.

Увы, очень скоро нам стало понятно, что найти новую Тюшу – задача не из простых. Обегав добрый десяток игрушечных магазинов, мы узнали, что кукол этого вида еще два года назад сняли с производства и в продаже их почти не осталось. Интернета, где теперь можно отыскать любой каприз, в то время не было, а посему поиски нам предстояли долгие и сложные…

Выход из положения, как всегда, предложил наш находчивый папа. Он тогда как раз увлекался фотографией и незадолго до трагической гибели Тюши сфотографировал их вдвоем с дочкой крупным планом. Идея, в общем-то, была проста: отнести фото в местную газету и дать объявление – так, мол, и так, срочно ищем вот такую куклу, купим за любые деньги.

Неделю после появления заметки никаких откликов на нее не поступало. Оксанка то и дело спрашивала, когда Тюша наконец вернется из отпуска, и мне уже порядком надоело врать ей. И тут вдруг – телефонный звонок! Женщина на том конце провода приятным голосом сообщила, что у нее есть абсолютно такая же кукла и отдать ее она готова даром. Дескать, дочь все равно взрослая, игрушки ей уже давно без надобности.

Уже на следующий день Надежда, так звали нашу спасительницу, пригласила нас к себе, где и вручила белокурую красавицу. Кукла действительно как две капли воды походила на нашу Тюшу, только выглядела новее. Видно было, что даже если ей и играли, то значительно меньше и бережнее. Впрочем, объяснить эти различия маленькому ребенку было довольно легко: Тюша, мол, хорошо отдохнула на море и выглядит теперь еще лучше, чем прежде.
Афера удалась на отлично! Оксана радостно встретила любимую куклу из отпуска и стала относиться к ней даже трепетнее, чем раньше. Только формат их, так сказать, общения несколько поменялся. Если раньше дочка носилась с Тюшей по всей квартире – кормила ее из кукольной посудки, купала, переодевала, расчесывала – то теперь просто садилась с ней куда-нибудь в уголок и разговаривала. Со стороны все это выглядело как вполне обычный диалог (если, конечно, не считать, что слышно было только одного из его участников): Оксанка задавала своей любимице вопросы и как будто получала на них ответы, потом наоборот – словно что-то отвечала ей. Поначалу меня это нисколько не напрягало, но через некоторое время стало настораживать. Уж слишком «живыми» были разговоры дочери и куклы!

- О чем ты так подолгу болтаешь с Тюшей? – не удержавшись, спросила я однажды.

- Да так, о многом… Я ей о себе рассказываю: про садик там, про бабушку, про Дружка… А она мне… Про больницу и про то, как вот тут, - Оксанка ткнула пальчиком в район сердца, - сильно болело…

Я опешила. Какая еще больница, и что там у кого болело?

- Это она тебе сама рассказывает? – пытаясь казаться невозмутимой, уточнила я.

- Да… Ты знаешь, у нее глаза иногда бывают живыми… Ну, вот прямо как у тебя.

Слегка ошалев от услышанного, я выхватила из рук дочери куклу и внимательно посмотрела на нее. Глаза как глаза. Кукольные, пластмассовые… Да нет, моя малышка наверняка фантазирует, и не более того!

Однако очень скоро я отметила одну нехорошую закономерность. С момента появления двойника Тюши в нашем доме, Оксана начала болеть раза в три чаще, чем раньше. То ни с того ни с сего температура поднимется, то живот разболится так, что скорую приходится вызывать, то еще что-то, не лучше… Но и это не все. Дочь начала ходить во сне, чего раньше за ней никогда не замечалось.

Опасения мои подтвердил эксперимент. Укатив с Оксанкой на 24 дня в дом отдыха, я «забыла» положить в чемодан Тюшу. Дочка была расстроена, но тем не менее – за все время никаких болезней, никакого лунатизма. Стоило же нам вернуться, все началось снова: проблемы со здоровьем, бессонные ночи, долгие диалоги с куклой…

Подобные проверки я проводила еще пару раз. Не буду подробно их описывать, дабы не отнимать время, скажу только, что от их результатов у меня началась самая настоящая паранойя. Я сама стала бояться эту резиново-пластмассовую Тюшу, временами мне действительно казалось, что она смотрит на меня осмысленными, живыми глазами.

Честно сказать, я не знала, что делать. Ведь отобрать у Оксанки эту чертову игрушку просто не представлялось возможным. Однажды, в выходной день, проснувшись рано утром, когда все еще спали, я оделась, положила куклу в пакет и вышла из дома. Скудная фантазия не подсказала ничего лучшего, чем дойти до церкви, которая находилась в одной автобусной остановке от нашего дома. Несколько минут постояв возле храма, я просто положила пакет с Тюшей около входа и как можно быстрее зашагала прочь… И знаете что? Можете считать меня ненормальной, но с того самого дня все действительно прекратилось. Болезни, ночные хождения – все! Оксане же пришлось сказать, что Тюша навсегда улетела в космос…

История эта получила неожиданное продолжение через пару лет. Я сменила работу и на новом месте сдружилась с женщиной, которая оказалась бывшей соседкой дамы, отдавшей нам когда-то Тюшу-двойника. Как выяснилось из ее рассказа, у Надежды была не одна дочь – та, взрослая, о которой она говорила. Катя, ее младшенькая, умерла за год до вышеописанных событий. Малышка была всего на два года старше моей Оксанки и страдала врожденным пороком сердца. Перед смертью бедняжка долгое время провела в больнице. Врачи боролись за ее жизнь, но, к сожалению, спасти не смогли. Год Надежда мучилась тягостными воспоминаниями, после чего, чтобы окончательно не тронуться умом, приняла решение – раздать вещи умершей дочери. Подробностей не знаю, ибо моя коллега с соседкой близкими подругами все же не были, но, по всей видимости, Тюша-дубль и оказалась одной из Катиных игрушек.

Все бы ничего, все бы логично, только вот по моей коже все равно пробежал холодок. Вспомнился мне рассказ дочери о том, что Тюша рассказывает ей о больнице и о болях «вот тут»… Кстати, Оксане уже тридцать лет. Странно, но она совершенно ничего не помнит из тех событий. Помнит только, что была кукла, а потом ее не стало…

Эта история мне всегда казалась странной, полной недосказанности. Потребовалось прожить некоторое время, приобрести подходящий опыт, чтобы запутанный клубок событий, имён и фраз обратился в причудливый узор связанного повествования. Сложности добавляло и то, что каждый из свидетелей придерживался своей версии случившегося. Один видел бытовую драму с кровавой развязкой, другому нравилось задавать странные вопросы, а третий вообще забирался в философские дебри. Однако, мне удалось из разговоров вынести кое-что любопытное. И так, по порядку… названия и имена, пожалуй, изменим.

В качестве пролога стоит рассказать о молодой учительнице, которая по распределению отправилась в один отдалённый таёжный поселок. Назовём её Мариной. Очень заметная и интересная девушка. Родители были против её решения отправиться в лесную глушь, чтобы обучать русскому языку немногочисленных ненецких и русских ребятишек. Но что могут мама и папа сделать против комсомольской клятвы? Верно. Только смириться. И вот поезд уходит на восток. Потом перелёт из Свердловска в Норильск. И оттуда на вертолётах с тремя пересадками к затерявшемуся в болотах посёлку Знамя.

Лето 1959 года. Поселок насчитывает сто человек постоянных жителей. Но в зимнее время неподалеку обустраивают свои стоянки местные оленеводы-кочевники. Вместо школы используют один из бараков, в котором и класс и дом для новоприбывшей учительницы. До открытия учебного года остаётся еще пара месяцев. Подготовка к занятиям сводится к косметическому ремонту барака. Чтобы не скучать, Марина начинает самостоятельно знакомиться с местными жителями, будущими учениками и окрестностями. Лес и река поражают воображение городской девочки. Романтика, да и только. Разумеется, приезд такой красавицы привлекает всеобщее внимание. Мужички, вне зависимости от своего семейного положения, стремятся угодить ей. Кто с обустройством поможет, кто дров нарубит, кто рыбки свежей с реки принесёт. Женщины зазывают в гости и набиваются в подруги. Всем без исключения хочется пообщаться с умной и интеллигентной учительницей. Советская идиллия, однако.
Но вот в посёлок приходит один охотник из коренных обитателей этого края. Ненец по прозвищу Варакта. Угрюмый сорокалетний дядька, в понимании местных уже старик. О нём и знали только то, что среди соплеменников считался изгоем, живущим на отдалённой заимке в лесу. К посёлку выходил очень редко, покупал спички, табак, патроны и уходил обратно к себе. У странного охотника даже собаки не было. Только нож и ружьё. С виду безобидный мужичок, грубое худощавое лицо, раскосые глаза, плоский нос, оттопыренная нижняя губа. Кособокая фигура, непропорционально длинные руки, почти ниже колен и широкие плечи, на которых покоилась маленькая голова. И вот этот самый Варакта, на улице случайно повстречал Марину. Красавица только увидела это «чудовище» и испуганно поторопилась домой. Но охотник, оставив свои дела, отправился следом за ней. Говорят, он постучался к ней в барак и что-то тихо сказал в дверь. Что именно, никто не знает. Однако, к вечеру Марина собрала свои скромные пожитки и как на привязи пошла за Варактой в лес. Ушла, как в воду канула. И объявилась снова только через пять лет.

Заезжие охотнички подстрелили в тайге медведя. И зверь уходил от преследователей целый день. Кровавый след тянулся в сторону болот, где, кстати, и была заимка того самого Варакты. Только трофея в тот день взять не получилось, зато навстречу вышла женщина с ребёнком и попросила вывести её к посёлку. Думаю, вы уже догадались, кто была эта незнакомка?
Марина, как ни в чем ни бывало, поселилась в школьном бараке со своим пятилетним сыном Андреем. О жизни в лесу она никому не рассказывала. Про Варакту больше никто ничего не слышал, пропал, словно, и не было его. Только сын остался. Мальчишка рос крепким и сильным. На две головы выше любого из сверстников. Внешне он не был похож на ненца. Черты лица более выразительные. От матери достался тонкий длинный нос и большие глаза. Так что, если не приглядываться, то вполне себе русский парень. Характер был лютый, даже свирепый. Ни с кем не уживался Андрей. Вечно лез в драку, и всегда выходил победителем. Сельчане его сторонились, а ненцы вообще боялись как чёрта – они его называли Нэгилк (может быть и иное прочтение, так мне показалось на слух). В это имя они вкладывали весьма зловещий смысл, сравнивая Андрея, со злым духом.
Марина не дожила до совершеннолетия сына. Умерла и была похоронена на окраине поселка, на местном кладбище. И Андрей дальше жил сам по себе. На работу устроиться не мог, ввиду своего неуживчивого темперамента, зато быстро освоился с охотничьим промыслом, и как отец, стал жить, добывая пушнину и выменивая на неё в поселке припасы и вещи. Надо признать охотник он был удивительный. Мог подолгу один в тайге выслеживать любого зверя. Не боялся ни волков, ни медведей. Собак с собой не брал – да и не терпели парня собаки. В посёлке о его возвращении с охоты узнавали сразу, такой вой поднимали псины, что на душе холодно становилось.
Но были у парня и другие странности. Например, зверей он часто приносил не стрелянных, а задушенных, только не от силков, а как будто руками душили – шеи переломаны, а то и хребты. Когда это мелочь какая-нибудь, не так заметно, а вот увидеть волка, убитого таким образом - зрелище не для слабонервных. А еще он страшно любил выпить и по девкам шастал, и всего ему мало – и баб и водки…
Пока история с приездом молоденькой учительницы не повторилась снова.
Только приехала медсестра, а точнее фельдшер, на пункт открывшейся геологической базы. Звали девушку Елизаветой. Лиза быстро стала популярной барышней среди местных женихов. И Андрей был в числе первых. Всех от неё отвадил: кого угрозами «встретить в тайге», кого просто избил, а кто и сам отступился. Период свиданий был коротким. Поженились скоро. Только семейный покой был недолгим. Андрей страшно ревновал молодую жену. А как приревнует, так просто неуправляемый становится. На весь посёлок слышно как он в бараке на Лизу орёт, хотя домик их стоял на окраине. Что конкретно орёт не понятно, просто слышен нечеловеческий рёв и вопли. Наутро Лиза в синяках и царапинах. Вся одежда – сплошная рванина, как ножом исполосована. Андрей же, словно ничего не произошло, уходит на охоту.
Девушка бросила работу. Сидела дома безвылазно, только бы не провоцировать приступы бешенства у мужа. Родила двух детей-погодок, мальчика и девочку. И как на беду, оба ребёнка светленьких – ни один не похож на отца. Надо ли говорить, что приступы ревности стали еще более ожесточёнными? А после каждой экзекуции – муж уходит в лес, и пропадает по неделям.
В это же время в лесу пропало несколько человек. Всё списывали на волчьи свадьбы, такое сезонное явление, когда волки особенно опасны. Поисковые команды ничего не нашли. Зверей отстреливали с вертолётов. Но люди продолжали исчезать.
В какой-то момент у Лизы возникло желание сбежать от мужа изувера. Она стала тайком готовиться, через соседей договорилась с вертолётчиками, чтобы вывезли её в Норильск, а там купит билет и к родителям уедет. Но Андрей словно звериным чутьём разгадал замысел жены.
Пришёл домой раньше запланированного, закрылся с семьёй и стал пить. Что было дальше? Каждый свидетель тех событий говорит своё. Но одно достоверно известно. Ночью посёлок проснулся от дикого звериного рёва. Мужики спросонок решили, что медведь забрался в один из бараков. Похватали ружья и как есть выбежали на улицу, чтобы разобраться с беспокойным мишкой. Не сразу поняли, что шум и крик идёт с окраины, от дома Андрея и Лизы. А когда добежали туда, то застали такую картину.
Женщина с рваными ранами по всему телу сидела на крыльце с окровавленным охотничьим ножом и молча смотрела на свои руки. Дверь была открыта нараспашку. В коридоре, в набегающей лужице крови, лежал абсолютно голый Андрей. Стены и пол как будто исполосованы когтями. Внутри дома ураган прошёл. Детишек нашли не сразу. Судя по всему, мать, защищая самое дорогое, спрятала малышню в шкаф. Там они и сидели тихонько как мышки.
Вызвали участкового из райцентра. Засвидетельствовали смерть от множественных колотых ножевых ран. Забрали тело и опечатали барак. Следствие и суд были не долгими. Лизу оправдали, посчитав произошедшее самообороной. Приписали ей «невменяемость», особенно за рассказ про мужа-зверя, который пообещал живьём проглотить собственных отпрысков.
Вскоре она забрала детей и уехала из посёлка. Куда именно никто не знает.
Таинственные исчезновения в лесу прекратились. А еще через два года, охотясь в тайге, местные набрели на пустующую заимку Варакты. Внутри нашли рваные сапоги, патронташи и ружья, одного из без вести пропавших. Сапоги явно кто-то жевал, а вот остальные вещи аккуратно лежали в углу.
Всё.
автор:Ловчий

Это произошло почти десять лет назад. Случившееся не изменило мою жизнь, не вселило вечный ужас в мою душу и не переросло в фобию (хотя, в какой-то мере я стала всерьез опасаться ночных окон частных домов). Это просто было, сохранившимся в моей памяти, потускневшим со временем событием. Я знаю, что вряд ли подобное повторится со мной, так как оно приходило не ко мне, я просто была, хоть и невольным, но активным свидетелем.

После веселой вечеринки я осталась ночевать у подруги. Мы вернулись домой около трех часов ночи, уставшие, почти трезвые после долгой прогулки по ночному городу. Наш город маленький, после одиннадцати транспорт уже не ходил, а на такси денег не было. Да и откуда у подростков из небогатых, даже бедных, семей деньги? Район, где жила, да и сейчас наверное живет, моя подруга Зина (имя вымышленное), состоял из частных домов и был, мягко сказать, нехорошим. В народе еще называли его цыганским. Там и вправду жили цыганские семьи, приторговывая наркотиками и крадеными вещами. Наркоманы были не редкостью, но вели они себя спокойно и не доставляли неприятностей жителям. Наверное, побаивались цыган.

Был конец февраля, морозный воздух безжалостно щипал нос и щеки, но, тем не менее, мы весело щебетали о том, о сем. Когда мы были уже у ее дома, пошел снег. Мы зашли в дом. Зина сразу же заварила чай, чтобы согреться. Родителей Зины дома не было: и отец, и мать работали в ночные смены. Он - сторожем на каком-то объекте, она - швеей на фабрике. Зина, которая почти на два года старше меня, уже привыкла ночевать одна, да и всех соседей знала. К тому же, дом ее ограждал высоченный забор в метра два с тяжелой железной калиткой.

Мы устроились за столом на кухне, ели бутерброды с вареньем, запивая их горячим чаем и поглядывали в окно, выходящее во двор: снег валил крупными хлопьями и вскоре земля, только недавно избавившись от старого снежного покрова, снова облачилась в белый саван. Было так уютно находиться в теплом светлом доме, пить горячий напиток и обсуждать только что закончившееся веселье. Вскоре нас разморило и мы решили готовиться ко сну.

Легли вдвоем в зале на раскладном диване-книжке еще советских времен, по шею укутавшись каждая в свое одеяло. Перед тем, как лечь, Зина вставила кассету в магнитофон. Заиграла какая-то спокойная музыка, напоминавшая церковный хор. Я еще шутила, что мне представляются белые овечки, ведущие хоровод на зеленой полянке и поющие голосами из этой песни. Немного посмеявшись, Зина устало зевнула и поднялась, чтобы выключить магнитофон, находящийся на другом конце комнаты у самого окна. В наступившей тишине у меня еще почему-то в ушах пел тот хор. Поежившись, я отвернулась к стенке и собралась спать, как тут услышала шелест, доносящийся снаружи. Звук, напоминающий шелест плотной клеенки, был ритмичный и настойчивый. Я повернулась на спину, чтобы лучше расслышать звук.

- Что это? - спросила я у подруги спустя несколько секунд.

- Клеенка на окнах шебуршит. - Ответила она, но в ее голосе почувствовалось напряжение.

- Наверное, ветер, - предположила я.

- Не знаю, утром проверяла, она была кнопками к раме прижата. Ветер бы не оторвал.

Звук ни на минуту не прекращался и я решила посмотреть, что же там происходит. Приняв сидячее положение, я уставилась на окно, находившееся прямо напротив нашей кровати. Оно было действительно завешено клеенкой на внешней стороне стекла, наверное, чтобы во время зимы не пачкалось. Клеенка была плотной и непрозрачной, практически не пропускающей света уличных фонарей, но я смогла разглядеть темный силуэт человека. Он стоял прямо за окном, дергая оторванный нижний угол клеенки, словно пытался полностью содрать ее.

Я резко вернулась в лежачее положение.

- Там кто-то есть? - шепотом спросила немного напуганная Зина.

- Да, - выдавила я.

Страх сковал мою грудь. Я даже боялась вздохнуть, чтобы не нашуметь, а то вдруг он услышит меня. Подруга, казалось, испытывала такое же чувство.

"Что делать?" Мысли судорожно метались в моей голове.

Телефона у нее не было, мобильные же были в те времена непозволительной роскошью и имелись далеко не у каждого. Кричать было бессмысленно - соседи все равно не услышат из-за толстых стен дома и широкого каменного забора. Убегать мы бы не решились - это означало открыть входную дверь, дав шанс попасть незваному гостю внутрь, да и проскочить его мы бы не смогли: окна зала упирались в забор на расстоянии двух-трех метров. Калитка тоже была с этой стороны, а это означало, что в любом случае мы попадем в поле зрения грабителя.

"Грабителя ли? - подумала я. – Ну, конечно же! Кто же это мог быть еще в такое время? Да и наверняка не один - самостоятельно перемахнуть забор он бы не смог, а калитка была заперта, иначе бы мы услышали, как ее открыли по неприятному громкому скрежету поржавевших петель". Мои размышления длились всего несколько секунд, когда Зина решилась заговорить.

- Воры? - словно прочтя мои мысли, спросила она.

- Ну, а кто же еще, нариков здесь хватает.

Я отметила, что шелест прекратился и снова села. Силуэт продолжал маячить у окна, правый угол клеенки был приподнят. Послышался легкий скрежет металла, словно что-то не слишком тяжелое и железное тянули по асфальту. Звук был коротким и приглушенным из-за только что выпавшего снега. Теперь села и Зина. Мы продолжали смотреть в окно, не отрываясь ни на долю секунды, словно наш взгляд мог удержать того, кто находился снаружи дома.

- Как они узнали, что мы одни? - тихо произнесла Зина, продолжая напряженно смотреть в окно.

- Следили, наверное, - ответила я без всякой интонации в голосе.

- Но как? За нами никто не следовал?

И действительно, по направлению к дому мы не встретили ни единой души. Вокруг был пустырь, а улица была прямой, как стрела, без единого дерева и кустика. Да и улицей ее было сложно назвать, так, длинный и узкий проулок.

- Что он делает? - в голосе подруги почувствовалась паника. - О боже, это лестница!

Я вспомнила, что видела короткую ржавую лестницу у стены, в паре метров от этого окна. Оказывается, он притащил ее и приставил прямо к окну.

"Так вот, что за звук это был", - поняла я и вдруг меня осенило.

- Зинка, может они и не знают, что мы здесь. Может, видели, как мы уходили вечером, прождали пару часов, а когда поняли, что мы ушли на долго, вернулись позже, чтобы беспрепятственно забраться в дом.

- Бред! Они не могли не подумать, что кто-то может вернуться в любое время, - фыркнула она. - Кстати, они могли и во дворе все это время прятаться.

- Ну тогда почему же они не напали на нас, когда мы зашли во двор? Да и где тогда второй?

Наш диалог превратился в тихую перепалку. Все доводы выглядели как-то нелепо и глупо.

- Все же не пойму, что он делает,- покачала головой Зина.- Притащил лестницу, но зачем? Почему просто не разобьет окно?

Как бы отвечая на вопрос, силуэт, который в это время исчез из светлого оконного пятна, снова появился и забрался на середину лестницы, заглядывая в окно. Затем снова спустился и принялся заново шелестеть углом клеенки, туда-сюда, отдергивая угол и заглядывая в освободившуюся часть окна.

- Он смотрит, - констатировала я дрожащим голосом. Теперь я была уверена, что он знает о нашем присутствии. - Он высматривает нас!

- Ты представляешь, что он может с нами сделать, когда пролезет сюда? - голос Зины дрогнул.

- Изнасилует, убьет,- коротко перечислила я, и страх снова сковал меня. Мы продолжали сидеть на кровати и притуплено пялиться в окно в ожидании верной гибели. Такие, как он, наверняка свидетелей не оставляют.

- Помощи нам ждать неоткуда,- Зина повернулась ко мне лицом. Даже в полумраке комнаты я увидела, насколько она бледна и напугана. - Родители вернутся только к шести-семи.

Мы снова повернулись к окну. Грабитель, как ни странно, продолжал трепать угол клеенки, непонятно почему, до сих пор не содрав ее полностью. О лестнице он словно и забыл.

Я медленно, стараясь не шуметь, слезла с кровати, и попятилась к двери, не спуская глаз с него.

- Ты куда? - Зина еще больше испугалась. - Не оставляй меня одну.

- За ножом, - шепнула я. - Если залезет внутрь - кричи.

На мое движение он не отреагировал и продолжал с механической периодичностью то трепать клеенку, то заглядывать в комнату. Что-то в его действиях было жуткое, ненормальное, но от страха мы не могли рассуждать рационально, трезво. Мы были уверены, что это вор, и что он непременно заберется в дом. Вопрос только времени.

Не включая свет и пригибаясь каждый раз, как проходила мимо окон, а их было два, я добралась до шкафчика на кухне и достала нож. Ночевала я здесь далеко не впервые и знала дом очень хорошо. На обратном пути я прохватила маленькую табуретку, о которую перед тем споткнулась. По возвращении я отметила, что силуэт пропал.

- Он ушел? - с надеждой спросила я и тут же запнулась. Тень снова появилась но, как мне показалось, стояла на несколько шагов поодаль от окна и что-то теребила руками.

- Тебе не кажется странным, что он до сих пор не разбил стекло? - прошептала Зина, которая сидела уже не на кровати, а рядом с дверью прямо на полу.

- Может, шуметь не хочет? - предположила я.

- Но ведь он даже не подергал за ручку окно! Ко второму же вообще не приблизился!

Я пожала плечами. Не думаю, что Зинка увидела этот жест, тем более, мы обе следили за ним, не отрывая взгляда.

- Кать! - тихо воскликнула Зина, подпрыгнув, как ужаленная. - А окно ведь не заперто! Там шпингалет сломан!

Я почувствовала, как мурашки пробежала по моей спине. Действовать нужно было немедленно. Он не проверил до этого момента, закрыто ли окно, но может догадаться сделать это в любую минуту. В полусогнутом положении я посеменила к дальней стенке, где располагались два широких окна, и прислонилась к стенке между ними. В правой руке я сжимала табуреточку, в левой - большой кухонный нож. Мой вид был по-своему комичен, когда я пресекала комнату и, представив эту картину со стороны, я нервно засмеялась.

- Ты что!? Тише! С ума сошла, что ли!?- возмущенн

Игорь – давний друг моего отца. Когда я была маленькая, мне довелось с ним пройти пару сеансов, на то время он только заканчивал Пироговку и планировал пойти на практику. Он приводил меня в чувства после того, как родители усыпили мою старенькую собаку, очень милого рыжего пуделька, его звали "Альф". На тот момент я была агрессивна по отношению к родителям, так как не понимала, что собака мучилась, и это надо было сделать. Но все наладилось.

Мы до сих пор дружим, и время от времени я звоню ему и спрашиваю какого-нибудь совета.

И буквально 2 недели назад мы встретились и болтали по душам. Я зацепила тему, что читаю кучу мистических историй, на что он мне решил рассказать свою...

Далее от его лица.

Мне было тогда 29 лет, я еще работал в Научно-практическом центре, работал с детьми и подростками, и, поверь мне, чего только я там не видел.

Мне позвонил Андрей, друг одной семьи, у которых была маленькая 4-хлетняя дочка, и сообщил, что родители крайне напуганы невидимым другом своего чада.

Я не придал особого значения проблеме, так как "невидимый друг" у детей – весьма распространённое явление. Назначил с родителями девчушки встречу.

Я приехал к ним домой сам, так как не хотел, чтобы родители привозили малышку в научный центр, потому что вид любого медицинского учреждения замыкает в себе ребенка. Первое впечатление от визита - взгляд отчаяния родителей, они описывали такие вещи, что я было подумал, что психиатр нужен и им тоже.

Слова матери: "Мы купили эту квартиру 2 года назад, дом новый, до нас здесь никто не жил. Первый год был прекрасным, новые друзья, соседи. Настенька - вообще общительный улыбчивый ребенок, но с недавнего времени Настенька разговаривает с кем-то, она называет ее Аллочка. Я особо не придавала этому значения, пока Настенька не стала странно себя вести: перестала общаться с детьми в саду; как сказал воспитатель – она играет сама с собой, вечно что-то бормоча под нос; пару раз ночью кричала, забравшись на спинку детского диванчика, говорила, что Аллочка злится. А однажды, когда мы сидели с ней в обнимку, читая "Незнайку на луне", резко подняла голову и сказала, что Аллочка сейчас стоит в углу и злится, она хочет играть. Конечно, там никого не было, но мне стадо дико жутко. Иногда я внезапно просыпаюсь, уже глубокая ночь, а Настенька хихикает у себя в комнате. Я иду к ней, а она спит и не притворяется".

Я сидел за столом, пытаясь адекватно воспринимать слова Настиной матери - все напоминало какой-то фильм ужасов. В голове я уже перебирал психиатров для родителей тоже, но решил упустить этот момент.

Перебив мать, я сказал, что суть понял и хочу познакомиться с Настенькой лично.

Настенька - белокурая, кукольной внешности девчушка, приняла меня с осторожностью, но очень мило заулыбалась, как только я сказал какая она красивая.

Она сидела на игральном коврике и перебирала малюсенькую одежду для куклы.

В нашу первую встречу я просто решил с ней поговорить обо всем: о ее образе жизни, что она любит или не любит и т.д.

Она оказалась очень смышленым ребенком и с увлечением отвечала на все вопросы, пока я не спросил, много ли у нее друзей? Она посмотрела на меня исподлобья и молча скомкала всю кукольную одежду, которую столько времени складывала, небрежно кинув в сундучок для игрушек, затем ушла на кухню.

На этом я решил окончить нашу первую встречу, посчитав, что для размышлений у меня достаточно информации.

Мы договорились с родителями, что я буду приходить 3 раза в неделю на 3 часа, попросил их на это время уходить из дома, дабы быстрее морально приблизиться к ребенку.

Последующие 2 сеанса не дали особого продвижения в решении проблемы. Только на 3 сеансе Настенька решила поделиться со мной секретом о какой-то маленькой, стащенной из детского сада игрушке, понравившейся Аллочке – об этом родители не знали, как я догадался. После этого я понял, что девочка прониклась ко мне доверием, и я могу задавать вопросы, на которые она так упорно не хотела отвечать; со следующего визита я решил начать.

Настюшка встретила меня радостно, мы немного поболтали о проведённом времени вне сеансов, и я предложил ей порисовать. Я нарисовал 2-ух человечков и сказал: "Смотри, это я и мой друг, я с ним дружу. Нарисуй своего друга". Она нарисовала некую девочку: учитывая художественные способности 4-хлетнего ребенка, не девочку, а "Чупакабру".

- Насть, а почему у нее глазки закрытые?

- А они у нее всегда закрыты, она их открывает только когда злится, они у нее черненькие.

- Настюш, это Аллочка?

- Да! Мы с ней дружим.

- А мне можно с ней дружить?

- Нет, ей не нравится, когда с нами еще кто-то играет, потому что ее никто не видит, а я вижу.

- А расскажи о ней что-нибудь.

- Она не разрешает о ней говорить.

- Получается, ее сейчас нет?

- Почему? Она всегда со мной.

- А покажи, где она сейчас.

Она отвела взгляд за мою спину и ухмыльнулась.

И тут начался экшен.

Я - скептик, но все равно было жутко: буквально через секунды 3 я почувствовал, будто шелк проскользнул от плеча к локтю, прям через рубашку. Все внутри сжалось и замерло, но я держался, как мог, а Настенька захихикала. Я не знаю, как так вышло, может все мышцы на лице были напряжены, но я как-то сурово посмотрел на Настю, и она быстро поменяла улыбку на грустную гримасу. Я подумал, что она сейчас заплачет, и все труды насмарку. Я, как мог, быстро улыбнулся и принялся щекотать Настюшку, дабы разрядить обстановку. Я смеялся вместе с ней, пока не почувствовал какой-то невидимый груз на спине, как будто мешок на спину положили: затруднилось дыхание, а я с перепуга откинулся от Насти и сел на пол.

Настя приподнялась, посмотрела в сторону и с серьезным видом сказала, что Аллочке не нравится, что я ее щекочу.

К этому времени пришли Настины родители. Я не стал делать поспешные выводы, попрощался с Настей и пошел домой. Весь вечер думал о произошедшем, пытаясь найти рациональное научное объяснение, но все равно склонялся к варианту парапсихологической активности. В моей профессии данный вариант не исключается. Всю ночь снилась какая-то дребедень, от которой я просыпался весь в холодном поту и даже не мог понять, что же все-таки снилось.

Утром позвонил знакомому парапсихологу, он был преподавателем у меня в университете, также изучал и сталкивался на практике с паранормальной активностью. Вечером мы договорились, что он приедет обследовать квартиру Насти.

Через день я вернулся в их дом, лишний раз убедить себя, что в этой проблеме не могу помочь.

Все было как обычно: разговаривал с Настей и нарочно задавал много вопросов об этой Аллочке, периодически замечая изменения при этом рядом, – стуки, шелест, даже какой-то звук, похожий на рычание. Спустя некоторое время Настюшка захотела кушать, мы пошли на кухню, я сделал себе и ей пару бутербродов с чаем. Мы продолжили беседу на кухне.

До поры, пока со стола в мою сторону – слава богу, рукояткой – не полетел нож, которым я резал хлеб. Он ударил в грудь, отчего мое мужество быстренько превратилось в детскую панику. Я вскочил, взял вещи и вместе с Настей буквально убежал из дома на детскую площадку. Настюшка тоже испугалась, но по какой-то причине была поспокойней: меня в это время колошматило внутри как цуцика.

Я просидел на лавке в детском дворике, смотря на то, как Настя играет, почти полтора часа. К нам подошли родители Насти, я коротко все рассказал, утешая их тем, что я нашел специалиста, который им поможет. Мы, уже вчетвером, посидели еще где-то час, когда приехал парапсихолог. (Имя не скрываю, просто не помню.) И они пошли в квартиру, я не стал идти, подумал, что там и не нужен, и был прав.

Спустя полторы недели профессор позвонил мне с рассказом, что эта Аллочка была, как они называют, «Пиявкой», которая питалась энергией девочки. А это могло быть чревато для Насти болезнями и, в худшем случае, смертью. Духа, который, как выяснилось с помощью спиритических сеансов, был ранее человеком мужского пола, прогнать труда не составило.

Все-таки психика у ребенка пошатнулась, и я провел с ней еще несколько сеансов, но уже не спрашивал про Аллочку.

Жуть, конечно, и смахивает на фильм ужасов, но моему другу 38 лет, взрослый мужчина с серьезной профессией – я склонна верить