На реплее
Утром разговор с коллегой:
- Знаешь, что случится через 53 дня?
-Чтооо?
- Наступят 20-е годы.. Мы будем из 20-х.. Помнишь фото людей из 1920-х?
- Да.. Невероятно.. Кстати, так это что получается, война скоро?? О_о
Утром разговор с коллегой:
- Знаешь, что случится через 53 дня?
-Чтооо?
- Наступят 20-е годы.. Мы будем из 20-х.. Помнишь фото людей из 1920-х?
- Да.. Невероятно.. Кстати, так это что получается, война скоро?? О_о
Мы заходим в дом на Васильевском острове. Старый фонд, просторные лестницы, маленький узкий лифт, в который мы с коллегами сесть не решаемся.
От меня сегодня зависит успех очень важного дела. Сопровождающие будут, конечно, молчать; один из них и вовсе стажер, посланный начальником учиться говорить с клиентами. Коллеги мои веселы и перешучиваются – по адресам они ходить не привыкли, им это в новинку. А сам я нервничаю и мучаюсь плохим предчувствием.
Дверь в коммунальную квартиру распахнута. Мы заходим в коридор – страшный, занавешенный тряпьем, заставленный пакетами и шкафами, изрезанный желтыми полосками света из комнат. Пахнет супом, доносятся разговоры и бубнение телевизоров, где-то сверлят стену дрелью. В конце коридора – облупленная дверь. Нам туда.
Я стучусь. Мы долго ждем, но ответа нет. Я стучусь еще раз.
Наконец, мне открывают. Из двери выплывает, покачиваясь на ходунках, огромная старуха.
- Здравствуйте, Валерия Сергеевна! – Говорю я, - Компания Базик-М! Мы звонили Вам сегодня, помните?
- А? – Переспрашивает старуха и жмурится, вытягивает к нам голову, поднося свое ухо поближе.
Я повторяю. Валерия Сергеевна, наконец, начинает отползать от двери и пропускает нас внутрь.
И вот мы уже сидим в ее комнатке – такой страшной и темной, что даже садиться на стул не хочется. По стене бегает таракан. На косом столике — несколько грязных тарелок, блюдце с засохшим лимоном, мутная папка с документами, мятые коробочки лекарств. На потолке - черная паутина. Окно так грязно, что стекла его похожи на слюдяные пластины ,а кровать даже и не видно под слоями тряпья, одежды и пакетов. Календарь старый висит — еще за 2020-ый, на январе застрял. Везде мухи — маленькие и большие. Пол такой липкий, что подошвы ботинок прилипают.
-Итак, - Начинаю я. – Как мы сообщали уже Вам по телефону, мы… - Замечаю, что начинаю от нервозности странно строить предложения – и волноваться еще больше. – Мы хотим сделать интерактивное кино по мотивам вашей биографии.
Старуха садится на свою кровать, напротив меня, и смотрит. Я чувствую, что звучу очень нелепо. Но мои коллеги вполне уверены – один из них, которому не хватило стула, стоит в дверном проеме, теребит пальцем отклеившуюся обоину и глупо улыбается. Я оглядываюсь на него и продолжаю.
-Вклад Вас и ваших друзей в нашу культуру сложно переоценить. Множеству соотечественников в наше время хотелось бы увидеть то, как создавалась Ваша группа, ощутить дух того времени. Как вы знаете, наша команда уже бралась за подобные проекты, и всегда делала качественный продукт. Но Ваша биография представляет для нас особенный интерес.
Я говорю это, и сам себя ловлю на ошибках.
«Как Вы знаете… Зачем я сказал это? Она же ничего про нашу контору не слышала… Интерактивное кино? Это тоже зачем… я ее только запутал… сказал бы просто: кино…»
Ругаюсь я, в общем, сам на себя и думаю, что даже и стажер лучше бы выступил. Но коллеги мои слушают и все так же уверенно улыбаются.
Я ожидаю, что старуха сейчас ответит что-нибудь язвительное. Но она молчит. Я продолжаю.
-Что потребуется от вас? Быть нашим консультантом. Я попрошу Вас максимально точно воспроизвести события тех лет. Вы должны будете подробно всё описать... Частично нам помогут фото и видеозаписи, но, как Вы и сами знаете, снималось далеко не все. Мы же хотим, что бы любой мог бы прожить те дни, словно бы он – вы…
-Не думаю, что буду вам полезна. Я ничего не помню. – Грубо оборвала меня старуха.
И разговор затянулся. Я все пытаюсь найти какую-нибудь зацепочку, чем-нибудь старуху заинтересовать — а она половину слов не слышит и на все отнекивается. Уже половину часа сидим, в глазах от вони режет, таракан на ботинок залезает — думаю, что больше тут не выдержу. И вдруг стажер выдал:
-А это ваша дочь?
Мы все развернулись, я чуть на него не шикнул — в разговор влез, бабку сбил. Стажер фоторамку с тумбочки взял и тычет пальцем. Но старуха оживилась.
-А это моя дочь на фотографии, - Говорит она.
Коллеги замерли. Стоящий в дверях перестал колупать обои.
-Она за вами приглядывает? - Продолжает стажер.
И давай ее расспрашивать про дочь. Оказалось, что она болеет, что нужны деньги на лечение. Тут уже коллеги подключились и начинают предлагать решение: вы в нашем проекте поучаствуйте, а мы и лечение оплатим, и ремонт в комнате проведем. Старуха тут же и согласилась.
И когда мы вышли, я очень гадко себя почувствовал.
-Какой стажер у нас молодец, далеко пойдешь! - Кричит коллега, - Эко он тебя, Захар! Ты полчаса не мог ничего добиться, а он за минуту!
-Я, - Отвечаю, - Эту фоторамку раньше вас заметил. Но нельзя так. Мы ее вынудили, а не...
-Да вечно ты проблемы выдумываешь! Что же нельзя? Что плохого мы сделали? У нее проблема, а мы ей решение! Всем хорошо будет!
А я не могу уже объяснить, что мы нехорошо сделали, да и устал, и просто отмахиваюсь. А стажер идет, светится от радости, дурак.
А фоторамку я и вправду раньше заметил.
***
И вот старуха сидит в нашем офисе, вокруг неё бегают наши специалисты. Девушка-стажер брезгливо морщится: пахнет. Я грозно смотрю на нее, что бы она поменьше выражала свое недовольство. Клиента нельзя ничем обидеть.
Тут же суетится наш медик — студентишка, который все криво и косо делает, но его держат, ибо не болтливый. Говорить о том, что у нас в офисе происходит, никому нельзя — иначе всей конторой в тюрьму уедем. Студент шприцем закачивает в распухшую руку старухи препарат-воспоминатель. Штука запрещенная, психоделик, но люди от нее вспоминают действительно все до мельчайших деталей. Сам я его не пробовал.
Мы включаем голограмму. Пустая комната с зелеными стенами, в которой мы находимся, преображается. Старуха удивляется.
-Мы воссоздали вашу комнату в коммунальной квартире по фотографиям и видео, - Объясняю я, - Именно тут ведь зарождалась Ваша группа?
-Да, - Отвечает Валерия Сергеевна, - Вот там я сидела… Там компьютер стоит… Я там монтировала наши первые клипы… А там…
-Скажите, видите-ли Вы какие-нибудь неточности?
Старуха замолкает ненадолго.
-Вид из окна – совсем не тот, - Говорит она, - Того здания еще не было…
Процесс пошел.
- А как же люди это кино смотреть будут? - Спрашивает она.
- В видеошлемах, - Отвечаю я, - будут одевать их на голову и видеть. Или, как мы, голограмму запускать. Но это дорого и мало у кого проекторы дома есть.
Слышу, как коллеги шепчутся:
- Ничего себе она заболтала! У себя дома еле говорила, а теперь - вон как оживилась!
Вскоре мы создаем черновые варианты нескольких сцен. Квартира Валерии Сергеевны, студия записи, первые концерты. Нас больше всего интересует не Валерия Сергеевна (о чем мы ей, конечно, не говорим), а знакомый ее молодости – Константин Егоров, фигура в музыкальных кругах культовая и по сей день. Этого музыканта уже нет в живых - он ушел давным-давно от передозировки опиатами, и единственный способ подкопаться к его ранней биографии – эта забытая всеми старуха.
Будущий интерактивный фильм будут смотреть именно из-за Егорова, и нам получается воссоздать его узнаваемый образ с новыми, неизвестными большинству деталями.
Еще до начала работы над проектом я прочел несколько биографических книг про Егорова. Из них выходило, что он дружил с Валерией и ее будущим мужем, и, действительно, начинали они вместе, в той самой комнатушке. Но Валерии не нравилось, как Константин влияет на ее жениха, и дошло дело до ссоры такой, что больше они в жизни не виделись ни разу. Валерия с мужем создали свою группу, которая тоже была достаточно известна в свое время, но ныне забыта. Егоров тоже продолжил заниматься музыкой, стал легендой и пришел к своему печальному финалу.
И выходило так, что Валерия Сергеевна (которая, впрочем, расчувствовавшись от наплыва оживших воспоминаний, попросила звать ее просто Лерой) рассказывала больше именно про свою с мужем группу. А нам нужен был Егоров.
Черновые заготовки я показываю начальнику. Начальник надевает шлем, смотрит. Я сижу напротив, смотрю на его бородатое лицо и пытаюсь понять, что он сейчас думает. Начальник сжимает губы, чему-то усмехается, потом серьёзнеет и будто бы злится. А потом говорит:
- Что это такое? Я в это не верю. Она недоговаривает. Херня!
-На мой взгляд, Валерия очень честна. Столько деталей вспомнила… - Возражаю я.
- Слишком чисто. История глянцевая получается. Мы ведь знаем, что Егоров был наркоманом. А у тебя об этом – ни слова, какая-то жизнь королевской семьи вместо подпольной группы. Где грязь?
-Ну… - Удивляюсь я, - Нам что же, в их нижнем белье копаться?
-Именно! С головой туда залезай, - Говорит начальник, снимая шлем, – То, что ты принес – это мог и человек с улицы снять. Нам не вид из окна важен. Нам люди важны. Что у тебя опять за принципы?
- Не будет она грязь рассказывать, - Отвечаю я, - Мне у неё и спросить о таком страшно.
-А ты препараты используй! Мы когда про войну делали сюжет, нам пришлось вещества специальные вводить, что бы рассказчик откровенней был. Вдобавок к воспоминателю. Что у тебя лицо такое – разве ты не знал? Мы тогда пять бывших солдат собрали, спрашиваем про войну – а они так рассказывают, словно бы в пеинтбол играли. Они же пытаются острые углы сгладить, выбелить всё… Мы им вещество ввели – и сразу же чернуха пошла, у нас два сотрудника аж уволились после. Не выдержали таких историй. И проект у нас получился – бомба! Потому что мы всю суть раскрыли, показали всё правдиво. Нам и про этого Егорова правда нужна, а не вот эта вот хрень, которую старуха втюхивает под видом своих воспоминаний. И я не думаю, что там хуже, чем про войну будет – так что ты за свои нервы не бойся. Или я вместо тебя стажера кину — слышал уже, как он отличился. Смотри — подсиживают тебя!
В итоге, препараты я все-таки подмешал. И дело пошло. Лера больше не сдерживалась, и рассказала нам все гадости, какие только знала о легендарном музыканте.
Начальник был доволен и даже заговорил торжественно:
- Вот он, неизвестный Егоров! – Радовался он. – Противоречивый характер! Измены, наркомания, предательства – и, при этом, безусловный, редкий талант. Вот ради этого и будут покупать наш фильм. Правда нам нужна, правда!
Проект разрастался. Сцены детализировались. Противоречивый характер Егорова становился всё ужаснее. Я начинал подозревать, что на Валерию препарат неправильно действует, и она, от этого человека явно натерпевшаяся разного, специально очерняет бывшего друга. Я студента-медика подозвал и спрашиваю:
-А что эта ваша сыворотка правды — действительно только правду заставляет говорить?
-Ну, смотря что человек считает за правду, - Отвечает студент, и из запуганного в надменного превращается, как и всегда, когда речь заходила о том, в чем только он понимает, - Люди же по-своему видят... У каждого это... своя правда, да? Ну вот.
«Да она же очерняет его!» - Думаю, - «Понапридумывала себе про Егорова, додумала — и теперь транслирует. Какая же это правда?!».
Иду с этой мыслью к начальнику, а он мне отвечает:
-Неправда — это то, как вы музыкальные инструменты нарисовали! Гитара – это вообще кусок дерьма, чего она у вас блестит постоянно?! Вазелином намазана, или что?! Кто там у вас модель рисовал, стажер этот же? Пускай переделывает с нуля!
Ничего, в общем, он мне не ответил, кроме того, что бы мы продолжили старуху расспрашивать.
А старуха, чувствую, путается уже сама. То Егоров колется прямо при ней, то стыдливо в ванной прячется. Я уже сомневаться начинаю — кололся ли он вообще?!
А еще наша Лера начала постоянно съезжать на свои личные воспоминания - о знакомстве с мужем, о рождении ребенка и тому подобное. Я пытался ее намеками вернуть к Егорову.
- А что мы, не про меня ваше кино делаем? - Шипела она в ответ, - Витя - очень важная в моей жизни часть, и...
- Да, но фильм ведь про вашу группу, а не про личную жизнь, - Отвечаю.
Впрочем, мы позволяли Лере баловаться воспоминаниями - так или иначе они приводили к её бывшему другу.
Проект был завершен. Мы полировали последние детали. Я был уверен, что он, после релиза, вызовет скандал, и даже обсуждал это с нашим маркетологом — тот уже готовил текста-болванки, фильм оправдывающие. Мы разослали рабочую версию фильма журналистам, и тут же случилось нечто куда более неожиданное.
Ранним утром к нам в офис пришел некий разгневанный человек, кричавший так, что я даже с третьего этажа его услышал и спустился вниз. Консьерж не пропускала старика.
Это был вылитый постаревший Егоров.
- Где главный ваш? - Кричал старик, проходя через турникет на входе, - Зови главного? Кто у вас тут главный?
- За фильм о вас ответственен я, - Говорю.
Конечно, я не сразу смог поверить, что к нам пришел давно покойный легендарный певец. Для краткости опустим момент принятия мной случившегося – скажу только, что человека этого я хорошо уже знал по его кинокопии. Но пришлось проверять паспорт и даже показывать Егорова Валерии. Та была, к своему счастью, как раз под препаратами, и приняла его появление безразлично — но опознала его.
Через полчаса я затащил старика в офис.
- Идиот, - Закричал Егоров, - Тебе насколько похер, что ты даже не удивился, что я, тридцать лет назад умерший, к тебе пришел? Ты вообще знаешь, что меня нету?! Каким местом ты про меня свой фильм делал?!
- Я, вообще-то, удивился, - Отвечаю, и делаю шажок назад, - Я вашу биографию хорошо знаю. Так, получается, вы живы все это время были?
Старик, увидев, что к нему относятся хорошо, смягчился и даже стал болтлив.
Со слов Егорова выходило, что он вовсе и не умирал, хотя и был к тому близок. После очередной передозировки Константина его родители - к которым, как я уже сам прекрасно знал, Егоров был привязан очень и до старости боялся их ослушаться - увезли сына реабилитироваться в глухую деревню, подальше от его круга. Друзьям и знакомым ничего не сказали, и появились слухи, что Егоров приступа не пережил (потому как видевшие его в последний раз так и подумали). Родители, сами тогда уже старички, о популярности сына толком не знали и не понимали ничего, а звонки за розыгрыши принимали и на чьи-то расспросы злобно гаркнули, что он и вправду умер. После этого все и поверили.
- Я только месяц назад вернулся в Петербург, - Сказал Егоров, - Нашел журналиста, хотел объявить: вернулся я! А он мне не поверил сразу даже. А потом звонит звонит и говорит: «фильм про тебя сделали. Вот только показывать я тебе его боюсь, ты человек пожилой, мол, как бы плохо не стало». А я не трусливый, за жизнь и не таких издевательств пережил - посмотрел, что вы там понаклепали. И что же это такое вообще? Вы, конечно, все ожидания превзошли. Кто вас консультировал? Лера, идиотка эта? Она одна и осталась! Кто еще такого понагородить мог?! Неправда! Засужу и её, и тебя, и начальника твоего! Не жили мы так никогда!
Зову начальника. Десять минут его готовлю, потом завожу в комнату с Егоровым. У начальника глаза загораются.
- Раз вы такой живой оказались, то давайте Ваши правки в наш сюжет внесем! И к Вашему возвращению как раз и фильм выпустим! Бомба будет! И Вам денег выплатим! И родственникам Вашим, кто там у вас есть…
И старик, конечно, долго сопротивлялся, но денег захотел. Этим начальник его и поймал.
- А как же бета-версии, что мы разослали? - Спрашиваю я потом, когда мы вдвоем с шефом остались.
- Да скажем, что это шутка была. Пусть только попробуют эти копии слить - засудим! Глупо, конечно, вышло, но все лучше, чем с ожившим Егоровым судиться!
Фильм стал меняться. Острые углы сглаживаться. Выходило, что главный злодей в этой истории вовсе не Егоров, а Валерия Сергеевна: она, мол, группу разрушила, с лучшим другом рассорила и творчество никогда не понимала. Я уже терялся, кто из них прав, а кто виноват — Егоров и вправду оказался характера ужасного, постоянно ныл и язвил. Но некоторые места прояснились — вовсе он не пытался друга на опиаты подсадить, и в квартире вообще не кололся. Начальнику это не нравилось:
-Вот что он ожил, зачем? Старуха столько моментов ярких рассказала, это хит был! А теперь — нудятина. Пропали!
А я радовался, потому что Егоров свое имя смог спасти и явно честней был, чем старуха.
И вот, когда мы почти все переделали, и готовились высылать журналистам новые бета-версии, я вдруг получаю еще одно известие. И иду с ним к начальнику.
- Егоров-то всё. - Рассказываю я, - По-настоящему умер.
- Что?! - Вскрикивает начальник, – врешь! Врешь! Не мог!
- Мог, - Отвечаю, - кажется…
Мы подключили свои связи, начальник сделал пару звонков… Понимаем: правда, Егорова второй раз не стало.
- И что теперь будем делать? - Спрашиваю.
Начальник только ходит по кабинету, стулья пинает и матерится. А потом вдруг просиял:
- У тебя же болванки старые остались? Ну, то, что мы из Валерии Сергеевны, из старухи то этой вытянули? Она-то еще во здравии, надеюсь, тараканья королевна наша?
- Да, конечно, - Отвечаю, - Да ведь в старой версии, по старому сюжету, Егоров умер давным-давно. А сейчас наверняка новость разлетится, что он жив был.
- Ну... тогда оставляй то, что было до его правок, там сюжет-то правда поживее был, - Задумчиво, медленно, говорит начальник, - Но добавляй момент, как Егоров в нашем офисе объявился. Но пускай он... это... не ругается на нас. Пускай он нас благословляет и фильм ему нравится.
-А разве это можно? - Спрашиваю, - Проблем точно не будет?
-А кто нас теперь засудит? Не оживет же он второй раз?!
Я после этого разговора пошел в свой кабинет, посидел, подумал, да и пошел в отдел кадров за бланком для увольнений.
Знакомые говорили, что проект закончили при активной помощи того самого стажера. Фильм выпустили. Скандал разгорелся. Егоров больше не оживал. А я совсем другую работу нашел, не с людьми связанную, больше с биографическими интерактивными фильмами не водился. Не мое это.