Небесные люди 15
Начало Небесные люди
Продолжение https://pikabu.ru/@p.ingvin
Кавор кивком указал на Мию — она догнала Сана и теперь бурно ему что-то втолковывала.
— Не жена, сразу видно. Наложница или консерва?
— Кто? — не понял Энт.
— Еда в дорогу. Ты ведь, как понимаю, из людоедов?
Другие называли племя Энта именно так, но за последнее время он отвык от слова, что вдруг приобрело зловещий оттенок.
— Вы…
— Не выкай, не на официальном приеме. Вот что значит воспитание. Эх, какие времена были… Ты тоже из старого мира, а люди ныне делятся на две категории: которые до и которые после. Какая бы ни была разница в возрасте, а мы с тобой поймем друг друга лучше, чем ты ее или она тебя когда бы то ни было. — Кавор вновь указал на Мию. — Красивая. Давно не был с женщиной, даже не видел их. Нгоно, собака, любую поблажку заставлял новым планом отрабатывать. Я его богачем сделал, а ему все мало… Что-то я отвлекся. Сыграем на нее?
Энта передернуло вторично. Собеседнику явно не хватало такта.
— У вас… тебя жена есть.
Кавор застыл:
— Что Банга рассказал о семье?
— Сестер сосватали, супруга ждет. — Энт мотнул головой в сторону племени контейнерных крыс, где после ухода королевы-провидицы началась смута.
По пути к азарам Энт в основном молчал, Мия занималась Саном, а Ош ничего не скрывал — выговориться кому-то, с кем никогда не пересечется, стало для него отдушиной. Теперь Энт знал все о соседнем племени. Ко времени побега Оша дела там обстояли плачевно, неожиданный денежный поток иссяк — с тех пор, как провидица стала королевой, количество паломников быстро редело. Обычная провидица помогает всем, а правительница в первую очередь печется о собственном племени, ее действия направлены на его процветание — даже в ущерб справедливости. Для настоящего правителя справедливо то, что выгодно племени, и ничто другое. Нора, о которой Ош говорил с великим пиететом, была истинной королевой. Но она не справилась.
Ош поведал многое, но только не о своей особенности. Энт кое о чем догадался, но до конца не понял, в чем фишка. Главное, что с ее помощью Ош легко обыграет ночью любого соперника. Оставалось только ждать.
Когда Ош перед игрой сказал им уйти, Кавор свернул с асфальта сразу же, как их скрыла темнота. Он повел всех за собой в пески, чтобы никто не увидел их с Дороги, а возможная погоня чтобы прошла мимо.
— На всякий случай, — объяснил Кавор. — Мы имеем дело с азарами.
Они познакомились, и вот разговор привел к логическому финалу: в Каворе проснулся азар. Сообщение про жену сбило его с настроя только на миг.
— Ждет, говоришь? Это хорошая новость, но она не отменяет игру. Давай так: подорожная против женщины.
Они сидели на земле, Энт подогнул под себя одну ступню, Кавор, с удовольствием вытянув ноги, опирался на руку. Сан, видимо, не хотел возвращаться в общество чужака, и Мия осталась с ним в стороне.
— Твой документ не рассчитан на троих, — напомнил Энт. — Хочешь нас разлучить?
— Хочу дать тебе то, чего у тебя нет, разве это плохо? Подумай: с документом ты…
— Даже не рассматривается.
— А если не игра, а обычная сделка? — не сдавался Кавор. — С документом ты сможешь беспрепятственно пойти куда угодно, а за Калашникова дадут целый гарем.
— Закрываем тему.
Кавор вынул подорожную и повертел в руках.
— Если женщина тебе настолько дорога, больше ее не трогаем. Сыграем на автомат.
— Моло мне за него подорожную на троих обещал.
— Мало ли что обещал азар неазару. Моло обещал, а я даю. Вот она. Смотри, это твой путь в легальность, это твоя свобода, твои покой и безопасность!
Кавор помахал перед носом Энта листом бумаги. Похоже на книжный лист с печатью посередине.
— Можно глянуть?
— Пожалуйста, — с улыбкой произнес Кавор, но пропуск не протянул. — А можно глянуть на автомат?
Энт чуть было не отдал оружие. В последний момент что-то заставило прижать автомат к себе.
— Нет. Не принимай за недоверие лично к себе, дело в другом. Мы никому не верим.
— Банге вы поверили и пошли с ним.
— Мы не верили ему до конца, и автомат он у нас не просил.
Кавор рассмеялся.
— Пусть я не согласен с этой логикой, но понимаю тебя. Держи.
Впервые настоящая подорожная оказалась в руках Энта. Князь выдавал их только приближенным, которые периодически шпионили у соседей под видом купцов. Обычные люди не знали, как выглядят пропуска, а пограничниками на Дороге были те же ставленники вождя.
— Это же просто лист бумаги, причем дырявый. — Энт рассмотрел документ со всех сторон. Вырванный из книги лист выделялся только печатью с орлом и идеально круглым отверстием в правом верхнем углу, если смотреть со стороны печати. — Что делает его пропуском? Как вообще работает система пропусков?
— Так понимаю, что в твоем племени вождь народу вольностей не давал. Обычно люди в курсе, что требуется для беспрепятственного хождения по Дорогам. Запреты означают, что вожди боятся ухода народа к другим правителям. Но без купцов, без торговли, без переманивания специалистов племена остаются без средств к существованию, и людям еще сильнее хочется сбежать оттуда. Замкнутый круг.
— Люди действительно могут сбежать к соседям, если за границей жизнь лучше. Другое дело, что без документа не побежишь — нарушителей законов не жалуют нигде, потому наказаний для шатунов всего два — смерть или рабство. Будь у людей выбор…
— У людей всегда есть выбор. — Кавор пристально поглядел на Энта. — Ты шатун, это значит, что однажды сделал выбор. Скажи: сейчас ты более счастлив, чем когда жил у лю... при князе?
Энт бросил взгляд на Мию и Сана. Сан играл сухими веточками, Мия склонилась над ним, защищая от превратностей мира.
— Я повторил бы этот выбор не задумываясь.
— Вот тебе подтверждение, что выбор есть, и запреты ни к чему не ведут. Спрашиваешь, как работает система пропусков? Начну издалека, в старых понятиях. Племена сложились на источниках воды или просто закрепились на нужной многим территории, вроде стражей Ворот-в-Небеса. Слабые погибли и исчезли, остальные пользовались удачным расположением или обретали специализацию: есть племена коневодов, кузнецов, механиков, ткачей, оружейников, химиков… список бесконечен. Где-то готовят хороших бойцов, у кого-то обитают нужные остальным лекари или ведуны. Азары нашли собственный путь, и люди, сколько их не обыгрывай, несут и несут нам деньги в обмен на эмоции. Чтобы купить или продать что-то — товар, ощущения или информацию — нужен беспрепятственный транзит. При этом каждое племя по-прежнему боится соседей. Особенно бедных. Чтобы выжить, такие пускаются на любые аферы. Первое время было множество перебежчиков из племени в племя, как истинных, так и подставных, пока всюду не заработал единый закон «Перебежчику — смерть». Предавший один раз обязательно предаст второй, и, выпотрошив такого в плане принесенных ценностей и информации, перебежчика прилюдно казнили в назидание прочим. Шатуны — иное название перебежчиков, тех, кто личное ставит выше общего. Для живущих по закону устроили сеть Дорог — с патрулированием и постами на границах. Долго не могли договориться о единой системе пропусков. Что только не использовалось на первом этапе! Подделать оказалось возможно все. Предлагаемые системы требовали всеобщей грамотности или больших затрат. В конце концов устоялась нынешняя система — пусть не идеальная, но работоспособная. Помнишь, раньше в любой конторе были разнообразные печати? «Оплачено», «Совершенно секретно», «Входящие», «Упаковщица №26», «Отделение полиции», «Жирпромсмрад-лимитед», «Касса №3», гербовые на любом языке… Ныне сделать печать невозможно, а все, что нашлись, собрали у себя правители. Если кто-то обнаружит в заброшенных городах новые, то воспользоваться не сумеет — соседи-правители сами или через полномочные посольства договариваются, у кого какая печать действует на сегодняшний день, и подорожным документом становится любой лист бумаги, если на нем стоит печать племени, из которого ты идешь. Печать ставят посередине листа. Кроме печати атрибутом власти — не смейся — стал дырокол. На подорожных делаются дырки-отметки по полу, возрасту и количеству «вписанных» в документ людей. Дырка в верхнем правом углу — мужчина, в нижнем правом — мальчик. То же самое по левой стороне для женщин и девочек. Чем ниже, тем моложе, по нижнему краю отмечают грудничков. Подростков определяют визуально, к какой категории отнести, или, чтобы не возникли сомнения, соответствующая дырка делается ближе к печати. Подорожную показывают на посту при входе и выходе из племени, а если честные прохожие идут дальше, в обмен выдается документ собственного племени. Периодически между правителями происходит обмен использованными подорожными для повторной выдачи, все же бумага — товар часто встречающийся, но трудно возобновляемый.
Выходит, у убитого князя тоже были печать и дырокол, и он их где-то прятал. Закапывал, наверное, чтобы не украли в отсутствие хозяина. Уходя из племени, Энт взял то, что знал — автомат. Всплыла фраза из детства: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек». По этой части ничего не изменилось. Бумажка и ныне оказывалась дороже и надежнее оружия.
— Теперь ты понимаешь мощь этого клочка бумаги. — Кавор последний раз показал подорожную и спрятал в карман. — Как насчет игры на нее против автомата?
— Вам… тебе не приходит в голову, что я могу ее просто отобрать?
Энт направил ствол на сидевшего рядом мужчину. Тот улыбнулся:
— Не можешь. Ты не такой. Рядом женщина и ребенок. Твои женщина и ребенок. Ты хочешь казаться в их глазах героем и не позволишь себе опуститься до бесчестного поступка. Азары хорошо разбираются в людях. Если я о чем-то с тобой говорю — значит, вижу, что об этом с тобой говорить можно. Итак: играем на автомат против подорожной?
— Нет. Без вариантов.
Кавор немного подумал.
— А на патрон? Всего один патрон.
Он замер. Жилки на шее напряглись. В нос Энту ударило запахом пота. У Кавора вся одежда пропахла невообразимой смесью остатков пищи и химии, но сейчас пот перебивал все.
— Нет.
Кавор вздохнул и поднялся.
— Тогда я пошел.
— К сыну? Зачем? Он же…
— К жене. Ты сам сказал, что она в соседнем племени. Нехорошо заставлять себя ждать. Документ у меня с собой, играть ты отказываешься, значит, меня здесь больше ничто не держит.
— А как же Ош?
— Ты всерьез надеялся, что Банга… то есть, Ош, как вы его называете, вернется? Какая наивность. Он не вернется. Дили — самый быстрый бегун племени, у него ноги особенные. Думаю, начни он прыгать кузнечиком, даже здание поста не будет преградой. Когда парня обвиняли, что он мутант (а это случалось постоянно), осмотр показывал обычные ноги, то есть доказать ничего нельзя. Банга или проиграет ему, или будет обвинен в жульничестве и сожжен как мутант.
— Из-за зрения?
— Он вам рассказал?
— Мы не слепые.
— Вот и азары не слепые. Моло о чем-то договорился с Нгоно. За Бангу уже выплачен задаток, а меня посадят обратно на ошейник. Если Банга вернется, это будет чудо, а я неверующий. Азары играют только когда уверены, что выиграют, и очень не любят тех, кто случайно или большей, чем у них, хитростью их побеждает. Я иду к жене и дочерям. Когда накоплю деньжат — выкуплю Бангу или сыграю на него. Точнее, это сделает кто-то от моего имени — мне теперь возвращаться опасно. Прощайте. Жаль, что вы не азартные. Надеюсь, в новом племени мне повезет больше.
Глава 2
Прежде Энт не отходил от княжеских владений настолько далеко. Пустыню — песчаную, каменистую и покрытую хилой растительностью — он знал хорошо. Многие годы это был его мир, единственный, изученный вдоль и поперек. О том, что существуют горы, леса, реки, моря, океаны, и как они выглядят, он помнил только из детства. Слова, которые ничего не говорили новому поколению — телевизор и интернет — показывали места, где никогда не был, но о которых многое узнал. В представлении соплеменников телевизор — это большой пластиковый прямоугольник, которым можно прикрыть дыру в стене, но не в полу, поскольку пластик хрупкий и ненадежный. Про интернет вообще не объяснить, тем более, что это явление (а ведь это явление, а не предмет) самому непонятно. Для выросших в новом мире телевизор и интернет были просто словами, а озеро ничем не отличалось от океана: то и другое — много воды, то есть невообразимая лужа, которая не высыхает в промежуток между дождями. В племени таких луж никто не видел, их относили к заграничным чудесам или сказкам.
Энт знал правду о мире, но не приходило в голову, что даже пустыня может удивить. Внимание привлек разноголосый щебет, будто воздух звенел, а вскоре впереди раскинулся край земли — так воспринималась кромка провала глубиной в добрую сотню метров. На стенках кое-где росли кустарник и карликовые деревца, кривые ветки тянулись из тени к солнцу. Энт выбрал место покаменистее и склонился над пропастью.
— Как красиво, — едва слышно выдохнула рядом осторожно заглянувшая вниз Мия.
— Да. Сейчас прекрасное — редкость.
— А раньше?
— Ну… раньше, вообще-то, тоже. Впрочем, неважно.
— А что важно?
Энт не ответил.
Давно рассвело, и яркие лучи показали тысячи углублений в породе, где жили птицы. Широкий провал эхом усиливал невероятные многоголосые песни, и ветер разносил их по округе. Песни, прославлявшие жизнь. У людей таких давно не было. Теперь пели грустно, протяжно, и состояли песни целиком из тоски и печали. Радоваться было особо нечему, даже в счастье люди не забывали о его скоротечности и горевали о неизбежном. Или пели другое — о крови, девках и деньгах. Но разве это песни? Песня — это когда поет душа.
После ухода Кавора Энт с Мией решили не дожидаться Оша. Какой смысл, если даже отец-азар не верил в его возвращение? И неизвестно, что задумает Моло, когда придет с очередным предложением. Жизнь дороже игр по чужим правилам. Пока есть возможность, нужно уйти как можно дальше, лучше к какому-нибудь процветающему торговому племени. Хороший купец всегда сменяет ценнейший действующий артефакт на бумажку, а большего для счастья не требовалось. На жизнь себе они заработают, главное, чтобы эту жизнь не отняли.
Лесные земли прекрасно подходили на роль такого островка благополучия. Мия стремилась именно туда, и Энт обещал ее отвести. При этом вел между лесоземельным союзом племен и племенами, которые их окружали. Она об этом не догадывалась. А он просто не хотел расставаться. И не знал, как сказать, что сдержать слово не сможет. История была проста как все в этой жизни, если не заморачиваться.
В тот раз он прошел по грани. Грань отделяла жизнь от смерти. Чужой смертью он купил себе свободную жизнь, иначе смерть показалась бы раем по сравнению с тем, что ему готовили.
Торгаш, гордо именовавшийся купцом и гостем, был непохож на других. Он был слишком наглым. Его — старого, но ощущавшего себя королем мира — сопровождали женщина со свитой из нескольких человек и шестеро телохранителей. Такое тело не то чтобы хранить, а даже перенести потребовалось бы больше людей, чем его охраняло — торгаш был толст, как бочка, если положить ее набок, и предельно уродлив. Он позволял себе разгуливать в золоте — цепочки в пять рядов спускались с шеи на колыхавшуюся грудь, на обоих запястьях красовались золотые часы, как символ несметного богатства. Торгаш обсуждал что-то с князем. Прибывший из Лесных земель по Дороге, именно этот купец лишал племя денег, увозя их в обмен на ерунду. За фонарик, горевший от нажатия на рукоять, Рыжий отдал свою наложницу. На дополнительный патрон к автомату деньги собирали всем племенем, и князь грозился продать в рабство того, кто что-нибудь утаит. Собственно, за рабами торгаш и приходил, но уводил не всех, кого ему предлагали. В куче шлака он выискивал жемчужины. Энт не раз схлестывался с князем из-за происходившего в племени. Тот останавливал и менял тему. Энт смирялся. Князь — это князь, и этим все сказано.
Бывало так: сначала торгаш задумчиво глядел на крепкого мальчика или расцветавшую девочку и спокойно уезжал, а через некоторое время ребенок по непонятным причинам исчезал. Иногда вместе с родителями, считавшими, что причины не столь непонятны. Их объявляли подавшимися в шатуны. Очень удобная схема, и, наверняка, она работала не только в их племени.
В тот раз торгаш, как обычно, собирался пройти по хижинам и землянкам. Князь привычно самоустранился — вроде как ушел по своим княжеским делам. Процессия, за которой наблюдали десятки глаз, двигалась по поселку. Работорговец вел себя так, будто князь здесь именно он. Без спросу открывались двери и занавески, внутрь заглядывали телохранители, затем обитателей хижин соизволял осмотреть сам толстяк. Жители встречно с любопытством разглядывали его, и никому не приходило в голову, что чужака можно не пустить и даже прогнать. Потому что не пустить и прогнать было нельзя. Все понимали: князь этого не простит.
Постепенно торгаш с челядью приближались к лачуге, где жила чудесная девочка — на нее положил глаз сам князь. Только возраст не позволял сделать ее княжеской наложницей, но в будущем все шло к этому. Родители не возражали — на некоторое время их ждала бы сытая жизнь.
Энт встал на пути заграничного купца перед домом девочки.
— Сюда нельзя.
Телохранители схватились за ножи — более серьезного оружия чужакам вносить на территорию племени не разрешалось, князь боялся за собственную жизнь. Луки и прочее, что было чересчур опасного, оставалось на посту, там же приезжих гостей ждали их запряженные лошадьми повозки — условные дороги между жильем в поселке покрывал песок, колеса просто увязли бы.
В останавливающем жесте толстяк приподнял руку, и клинки вернулись в ножны. По Энту пробежал цепкий взгляд, что застрял только дважды: на широких плечах с осанкой воина и на положении ног, готовых бросить скопище мускулов на опасность или от опасности — в зависимости от развития событий.
— Хороший солдат, такие всегда в цене. Как звать?
Энт промолчал. Торгаша это не смутило.
— Не надоело жить в грязи и питаться объедками?
— Я своей жизнью доволен.
— Это не жизнь. Я покажу тебе жизнь. Теперь ты здесь не задержишься.
— Я не был и не буду рабом.
— А лизать задницу прохвосту, который продает вас с потрохами — это разве не раб…
На середине слова толстяк всхрюкнул, глаза выпучились, из горла хлестнуло красным. Телохранители ничего не успели сделать. Орудовать заголенищным тесаком Энту было привычнее, чем противостоящим ребятам их узкими ножами — они явно привыкли к более действенному оружию вроде луков и арбалетов, фехтовать не умели или не хотели, и ножевому бою, как стало понятно, предпочитали стрельбу с безопасного расстояния. Сейчас телохранители замерли в ступоре, пытаясь сообразить, как реагировать на непоправимое.
Толстяк завалился набок. Женщина из свиты завопила. Оказалось, торгаш — ее муж. Что же, не повезло дважды — быть отданной за такого и так рано его потерять. А возможно, что все к лучшему, теперь глава семьи — она. Пусть радуется.
Окровавленный тесак не позволял направленным ножам приблизиться. Телохранители не нападали — ждали команды хозяйки. Она же зашлась в надрывном плаче над рухнувшей тушей супруга — непонятно, с показными слезами, демонстрируя поведение, которого от нее ожидали, или все же с натуральными. Плач Энт слышал, содрогания видел, но эмоции на красном женском лице выражали, скорее, злость, чем скорбь.
Князь явился сразу же — с автоматом в руках, в сопровождении охранника.
— Убейте его!!! — Женщина вдруг бросилась на Энта.
В последний миг ее перехватили телохранители. Спасибо, иначе трупов было бы два.
— Что произошло? — Князь недовольно покосился на тело.
— Убей его!!! — брызгая слюной, визжала женщина.
— На чужой земле нельзя оскорблять ее жителей, — спокойно парировал Энт.
Князь уже собирался высказаться, когда Энт добавил:
— Тем более нельзя говорить гадости про ее правителя.
Князь облизал губы и промолчал. Что именно говорил толстяк, его почему-то не заинтересовало.
— Что же теперь?!.. — причитала женщина. — Как же?!..
С трупами дел не ведут, и князь брезгливо указал на тело:
— Убирайте. И убирайтесь.
— Он пришел официально! — не успокаивалась женщина. — Вы убийцы!
— Он нарушил закон. За оскорбление правителя полагается смерть. Мой человек исполнил закон.
С тех пор Энт даже не думал о Лесных землях. Теперь пришлось.
Мия и Сан отстали уже на несколько шагов. На семь, как подсказал глазомер. До темноты останавливаться не хотелось, но все уже выдохлись. Горизонт был чист. Они ушли достаточно далеко, песчаник сменился камнями и скалами, местами их покрывали редкие кусты и столь же скудная трава. Чем безжизненней пейзаж, тем меньше шансов пересечься с неприятностями.
— Привал, — сказал Энт, когда Мия и Сан нагнали его.
— Если это из-за нас, — Мия посмотрела ему в лицо, — то…
— Я сказал «привал», значит, привал. — Энт сел.
Мия опустилась рядом на нагретую солнцем землю. Когда Сан примостился около нее, Энт заметил у него на шее нитку — под тряпками прятался какой-то медальон.
— Что это у тебя? — он протянул руку. — Можно посмотреть?
Мальчик вдруг сжался и прижал кулачки к груди — защищал свою драгоценность. Весь его вид говорил, что никто, ничто и ни за что не заставит отдать это кому бы то ни было. Мия улыбнулась:
— Котенок, Энт только посмотрит. Покажи ему сам.
Как величайшее сокровище Сан достал из-за пазухи потертый алюминиевый крестик на синтетической нитке.
— Это все, что осталось от очень дорогого ему человека. Санни с чего-то решил, что крестик снимать нельзя, иначе с близкими ему людьми произойдет что-то плохое. Он никогда его не снимает и никому не дает. — Мия вздохнула то ли печально, то ли радостно — выражение на лице было непонятно, потому что глаза остались грустными. Взгляд вдруг оживился: — Смотрите, дикий картофель!
Она ткнула пальцем в спрятавшийся у подножия скалы травянистый куст. Скала создавала тень, и растение цеплялось за жизнь под ее защитой.
— Дикий? — Энт даже не слышал про такое.
Впрочем, в новом мире бывало всякое. После того, как взорвались ракеты и станции…
Пожелтевший от постоянного зноя, жалкий кустик ничем не выделялся среди жухлой растительности этих мест. Мия принялась копать голыми руками, и скоро у нее в ладонях оказались несколько грязных клубеньков. Санни аккуратно спрятал крестик и с приоткрытым ртом вертелся возле матери.
— Котенок, поищи, здесь должны быть еще.
Мальчик кивнул и с важным видом отправился выполнять ответственное задание.
— Ты никогда не видел дикий картофель?
Энт развел руками:
— В прежнем мире был просто картофель, он был крупнее и выглядел не так.
Мия протянула два клубенька, перепачканные пальцы при этом коснулись ладони Энта.
Словно током ударило. Она специально? Смотрит в сторону. Почему не в глаза? Стало быть, все же случайно? Но не смотрит она тоже как бы специально, значит…
По телу прокатилась теплая волна.
Нет. Рядом Сан. Что бы ни значило прикосновение, сейчас оно значит только то, что Мия дотронулась до Энта, не больше.
Энт опустил глаза и потер дикий картофель о край камуфляжной куртки, очищая от налипшей земли.
Они сидели рядом, шумно хрустя дарами пустыни. Вкуса не было, зато не надо разводить костер. Костер для беглецов — худшее, что можно придумать, это все равно, что залезть на гору и кричать: «Вот они мы, все сюда!»
Когда последний кусочек был проглочен, Энт осторожно подвинул руку и накрыл опиравшуюся о землю ладонь Мии.
— А непло…
— Где Санни?! — Мия побледнела.
Мальчик рядом не было. Значит, он ушел за скалу, но дальше — провал…
— Сан! Котенок! — Мию подбросило. Через миг долетел крик отчаяния: — А-ааа!!!
Энт в два прыжка преодолел разделявшие метры.
Санни, вцепившийся в колючку, медленно сползал в пропасть. Его ставшие огромными глаза блестели от слез, ноги болтались в пустоте, а на далекое дно было страшно смотреть даже Энту. Справа от Сана висела Мия — она пыталась держаться за край обрыва, вновь и вновь перехватывая руками за казавшиеся твердыми крошившиеся гребни. Те рассыпались под нажимом ладоней. Удивительно, что крик вырвался только у Мии. Сану много раз объясняли, как опасно выдать себя чужакам, и он молчал даже когда сорвался и начал медленно соскальзывать вниз. Молчал и сейчас. И только сосредоточенно пытался подтянуться вверх. Не получалось.
С другой стороны на сына как в последний раз глядела Мия — такими же невероятно большими влажными глазами. Энт не представлял, что у людей бывают такие глаза. И такой взгляд. Только у святых со старинных икон.
Он упал животом на землю и ухватил обоих за руки. Намерение было похвальное, оно казалось единственно верным, но именно, что только казалось. Вес двух человек потащил Энта к краю. Иссушенная земля расслаивалась под грудью и ногами, колючий кустарник впивался в лицо, но был слишком мелким и хрупким, чтобы затормозить продвижение в бездну.
— Держитесь, — прохрипел Энт. — Хватайтесь за ветки.
Он мотнул головой, стряхивая с глаз едкий пот. Край обрыва неотвратимо приближался.
— Энт!
— Мия…
Так вот он какой, прощальный взгляд людей, у которых было, что сказать друг другу, а они молчали. Теперь вместо слов все сказали глаза.
— Отпусти меня. — Мия разжала хватку со своей стороны, ее взгляд погас. — Прощай. И — спасибо. За все.
— Нет. — Энт еще крепче сжал ее запястье.
— Все кончено.
— Не все. — Его глаза перестали видеть, все заволокло соленой пеленой. Слезы? У него?! — Мы живы и еще поборемся!
Сан все же немного подтянулся, но не вцепился в Энта двумя руками, что было ожидаемо, и не стал хвататься за бесполезные при его весе колючки. Он со всей силы укусил державшую его напряженную кисть Энта.
Ладонь дрогнула и непроизвольно разжалась. Сан с визгом покатился вниз. Энт зажмурился. Он больше ничего не видел — мутная пелена скрыла все.