Вернувшись домой сам не свой Дима в смятении пометался из угла в угол, потом упал на диван и застыл. Он снова и снова переживал события сегодняшнего дня, то впадая в отчаяние, то вновь обретая надежду.

О, чурбан неотесанный! — казнился он. — Как теперь смотреть Лене в глаза? Что она будет думать о нем?

Наверно, сейчас обо всем рассказывает своей маме. А вдруг та посоветует Лене не оставаться больше с ним наедине? Что тогда делать? И ведь не к кому даже обратиться за советом. Это она может своей маме рассказывать все — даже самое сокровенное. А он... попробовал бы рассказать своей... о том, что наделал. О, он такого бы наслушался! Что он последняя дубина — самый ласковый эпитет, прозвучавший бы из ее уст. Да как он мог! Да как он посмел посягнуть на честь девушки?! Без ее согласия!

Интересно, а как его спрашивать? Лена, ты согласна на... что? Да у него язык бы не повернулся. А вдруг она бы ответила: “Ай-я-яй, как тебе не стыдно?”

Хотя нет — Лена бы так не ответила. А как бы она ответила? Ой, об этом невозможно даже думать!

Но как же теперь вести себя с ней? Папа? А если с ним посоветоваться? Нет, это еще хуже. Запросто может по роже съездить. Интересно, как они с мамой... в первый раз? Ну, конечно, — после свадьбы. Они же такие примерные!

Он снова вскочил и пометался по комнате. Ужасно хотелось ей позвонить, но он никак не мог решиться. Что, если Лена не захочет с ним разговаривать? Но ведь она при своей маме сказала, что любит его. Как же поступить?

Вдруг он обнаружил, что одна его рука держит трубку, а другая уже набирает ее номер.

Вот это да! — поразился Дима. — Мои конечности зажили своей жизнью. Для чего тогда мозги, если они им не подчиняются?

Пока он размышлял, рука поднесла трубку к уху, и он услышал ее голос.

— Лена, я хочу тебя увидеть! — сам собой произнес его язык. Язык тоже жил своей жизнью — Дима ему вовсе не давал такой команды.

— Дима, — начала Лена и посмотрела на маму. Та сделала пальцем отрицательный жест. — Димочка, извини, давай завтра? На нашей скамейке в Театральном саду. В десять часов, хорошо?

Испытывая сложное чувство сожаления и облегчения, Дима положил трубку. Опять побегал по комнате, не находя себе места. Счастье, что родителей не было дома. Мама из него душу бы вытрясла, чтоб узнать, что случилось. Она мгновенно угадывает, когда с ним что-то неладно. Пришлось бы выкручиваться — непонятно только как.

Вдруг он почувствовал, что больше не может находиться в четырех стенах. Надел куртку, вышел на улицу и побрел, куда глаза глядят. Живущие своей жизнью ноги привели его прямехонько к ее дому. Плюнув на приличия, он зашел во двор и сел на скамейку под начавшим зеленеть кленом.

Так он сидел на виду у всего дома около часа, втайне надеясь, что она увидит его в окно и выйдет под каким-нибудь предлогом — в магазин или еще куда. Но она не вышла.

Наконец, он встал и побрел обратно, ничего не замечая вокруг, весь погруженный в свои мысли. И по дороге налетел на столб, внезапно выросший у него на пути.

Столб взял его за плечи и хорошенько встряхнул. Дима поднял голову. Перед ним стоял его приятель по классу Саша Оленин.

— Ты хоть смотри, куда идешь, — осуждающе сказал Саша, — а не внутрь себя. Так и под колеса угодить недолго. Что случилось?

— А ты чего в наши края забрел? — задал Дима встречный вопрос.

— Да я Ирку проводил и решил пошататься. Голова кругом идет. Влипли мы с ней. Вроде, все делали, как надо, и вот... Теперь главное, чтоб ее родители не пронюхали. Они же ей голову оторвут, а меня по осям координат разложат. Для них ее золотая медаль — священная корова. Если не получит, они ее из дому выгонят.

— И что теперь? Как будете выкручиваться?

— Ох, не знаю. Ирка ревет, боится к врачу идти. Слушай, у тебя нет знакомого гинеколога?

— Откуда?

— Ну, не знаю. Может, у матери твоей есть? Она же завуч — знакомств много.

— Да, ей только скажи! Сразу Иркиным родителям доложит. А почему бы Ирке просто не сходить к районному врачу?

— Несовершеннолетняя. Обязаны родителей поставить в известность. Вот влипли, так влипли.

— Да, вам не позавидуешь. Постой! Я с теткой поговорю. Она в роддоме работает, может чего посоветует. Попрошу, чтобы матери не говорила. Она меня обожает.

— Спасибо!

Саша с чувством пожал Диме руку. Они помолчали. Потом Саша участливо спросил:

— А как у вас с Ленкой? Тоже не все гладко?

— С чего ты взял?

— Да вид у тебя. То все сиял, а сейчас — как в воду опущенный. Идешь — ничего не видишь. Случилось что?

— Да чуть было не случилось. Не знаю, как остановился. Вовремя она заплакала, а то не представляю, что было бы.

— А ты что... силком хотел? Смотри, за это статья! Надо, чтоб она была согласна.

— Понимаю. Просто накатило на меня. Я же ее люблю до ужаса. А тут такое. Но теперь — все! Пока не женюсь, не прикоснусь.

— Ну, это тоже глупо. Сейчас все до свадьбы живут.

Саша внимательно посмотрел на Диму, и, понизив голос, спросил:

— Димка, а ты вообще... имел дело с бабой? Хоть раз?

— А то как же, — солидно ответил Дима. — Хотя, если честно — нет, ни разу.

— Тогда радуйся, что у вас с Ленкой ничего не было. Потому что, не умеючи, можно такого натворить. Она бы потом могла надолго потерять охоту к интиму. Я же через это прошел. Это сейчас у нас с Иркой порядок. А в первый раз — как вспомню! Тоже... без всякого опыта. И я вел себя, как первый идиот, и она — как последняя дура. Но ей простительно — она девчонка. А вот мне — нет.

Запомни: прежде, чем иметь дело с порядочной девчонкой — особенно нетронутой, такой, как Ленка, — надо приобрести опыт. И не из книжек, а на деле.

— Интересно, где я его приобрету? К проституткам идти, что ли? Да ни за что.

— Ну и напрасно. Среди них есть очень даже ничего. Я двух студенток знаю — они этим подрабатывают. Могу устроить.

— А ты что — с ними... тоже? Ирке изменяешь?

— И не только с ними. Ты что же думаешь — у меня одна Ирка? Да она бы мне через месяц надоела. Это все равно, что все время есть одни шоколадки. Сегодня шоколадка, завтра шоколадка, послезавтра... В конце концов, тебе так захочется простого борща — на шоколад уже смотреть не сможешь. За мной же полшколы бегает. Есть такие, что на все согласны. Я их жалею.

— Нет, я Лене никогда не изменю. Мне никто, кроме нее, не нужен. Не хочу даже думать об этом.

— Ой, не смеши! Изменишь обязательно! Да это же нормально. Ты думаешь, твой отец матери не изменял? Или мой?

— Мой — никогда. Я в этом уверен.

— Наивный! Ну-ну, верь. Но помни: до Ленки найди опытную девку. Это не измена, а приобретение необходимого опыта. Без этого нельзя.

— А СПИД? Он, как известно, не спит. И другие нехорошие болезни можно подцепить. Нет уж, уволь.

— Да они же каждый месяц проверяются. У них свои врачи есть — знаешь, как за здоровьем следят.

— Ну да, сегодня — один, завтра — другой. Они после каждого проверяются, что ли? После этого проверилась, а после того — нет. И готово — заразилась. И скольких заразит, пока до врача очередь дойдет? Нет, приятель, я в эти игры не играю. Даже думать противно.

— Дело хозяйское. Но если ты с Ленкой... без опыта попробуешь, ох, как пожалеешь! Помяни мое слово. Большую ошибку сделаешь. Хорошенько подумай над моими словами — я же тебе друг.

— Ладно, подумаю. Завтра, если что узнаю насчет ваших с Иркой дел, вечером позвоню.

— Смотри, не забудь, я буду ждать. Ты же понимаешь — горит! Только больше — никому!

— Да понимаю. Можешь не волноваться.

И они разошлись. Каждый пошел своей дорогой. Но совет Оленя сделал свое черное дело. Он зародил в Диминой душе неприятное беспокойство. Будто червячок поселился в ней и стал ее точить и точить.

Ах, если б он знал, к чему приведет этот разговор! Он бы вообще перестал общаться с Оленем, он за три версты обходил бы его. Но, как известно, нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется. И только одна судьба знает, какие волчьи ямы подстерегают нас за ее поворотами.

Утром следующего дня Дима задолго до назначенного часа сидел на заветной скамейке. Выражение его лица было таким сложным — смесь страдания и ожидания — что прохожие, кто с интересом, кто с сочувствием, поглядывали на грустного молодого человека. Какой-то малыш подошел и протянул Диме мячик.

— Дядя, не плачь, — участливо сказал он. — На, поиграй.

— Спасибо, зайчик, — улыбнулся Дима. — Я не плачу. Иди, играй сам.

И погладил малыша по льняной головке.

Стрелки нехотя ползли к десяти. Дима не сомневался, что Лена придет. Но что она скажет ему? И что он скажет ей? Терзаясь, он пытался найти ответ, — но все слова, приходившие на ум, казались ему то глупыми, то откровенно пошлыми.

Две узкие ладошки закрыли ему глаза. Лена! Она пришла! Он счастливо вздохнул, поцеловал каждую ладошку, и ее руки обвили ему шею. Потом она обошла скамейку, села рядом и заглянула ему в лицо.

— Димка-невидимка! — пропела она. — Где твоя улыбка, полная задора и огня?

Она не сердится!

Гора Эверест свалилась с бедной Диминой души, и ему стало так легко, что, казалось, взмахни он руками — и полетит.

— Лена! — простонал он. — Леночка! Прости меня, я больше так не буду. Никогда, клянусь!

— Как никогда? — Она широко раскрыла глаза. — Что, совсем? Ой, Дима, не пугай меня!

Он посмотрел на нее непонимающе. Она закрыла лицо ладошками, и ее плечи затряслись от смеха.

Он терпеливо ждал, когда она насмеется. Наконец, она вытерла выступившие от смеха слезы и серьезно посмотрела ему в глаза.

— Дима, давай поговорим. Обо всем и откровенно.

— Давай, — послушно согласился Дима. — Только сначала ответь: ты своей маме рассказала?

— Конечно. Я ей обо всем рассказываю. И она мне.

— Тогда все! Я к вам больше — ни ногой. Воображаю, что она теперь обо мне думает.

— Ничего плохого она о тебе как раз не думает. Наоборот, она о тебе очень хорошо думает. Она думает, что ты меня очень сильно любишь, поэтому и не сдержался. Но она считает, что, поскольку это касается нас обоих, нам надо вместе решить, как быть дальше.

Димочка, я хочу того же, что и ты. Но не сейчас. Ты же понимаешь, какие могут быть последствия.

— Понимаю, — потупился Дима. И вспомнил Иру. Ох, не дай бог!

— Леночка, все будет, как ты скажешь. Я сам больше — ни-ни! Обещаю и клянусь!

— Димочка, вот представь: мы сдаем все экзамены, поступаем в институт и в августе едем в студенческий лагерь на море. Мама говорит: там так чудесно! И все у нас будет. Будем жить в одной палатке. Целый месяц вместе. И даже, если потом — малыш, ничего страшного. Мама говорит: вырастим.

Дима даже глаза зажмурил от такой сияющей перспективы. Неужели возможно такое счастье? Ох, дожить бы!

— Доживем, — заверила его Лена. — Всего каких-то четыре месяца. Сейчас главное, не сорваться. Дима, я все годы шла к этой медали, будь она неладна. Но теперь надо сделать последнее усилие. Да и тебе — столько надо поднять! В математике ты еще более-менее. А физика? Ты же ее ухватил только чуть-чуть, самый хвостик. В механике, я уверена, ты — по нулям. А электродинамика? Расчеты цепей — ты имеешь о них представление?

— Ни малейшего, — признался он.

— Вот видишь! А термодинамика? Все эти задачи на тепловой баланс. А на газовые законы? Их же тьма! А у тебя — апрель, май, июнь — все! Экзамены!

Мама говорит: конкурс будет бешеный. Пять-шесть человек на место. Это значит, из пяти проходит только один. Представляешь? Надо знать лучше остальных четырех. А из нашей школы на этот факультет идут почти все. Даже Венька с его тройками знает физику лучше тебя. Но ведь туда — не только из нашей школы стремятся. Половина ребят из физматшколы при университете тоже собираются на этот факультет.

— А они чего туда прутся? Шли бы в свой университет.

— Факультет больно хороший. Нравится.

— Ох, Лена, если ты хотела меня напугать, то своего добилась. Что же мне делать? Я уже дрожу.

— Заниматься. А что еще остается? Давай разделим всю программу по физике на количество дней до июля и каждый день, включая все воскресенья и праздники, будем вместе проходить определенный кусок. Заодно и я с тобой повторю. А то вдруг не сдам математику на пятерку — тогда мне все сдавать. Да и учиться на первом курсе будет легче.

— Давай, сегодня и начнем, — загорелся Дима. — Бог с ними, с каникулами. А то я чувствую — не успею.

— Давай. Пойдем ко мне. Только... знаешь, Дим. Если ты вдруг почувствуешь, что... что не можешь... без этого — ты мне скажи. Ладно? Я тогда соглашусь. Только не бросай меня. Я тебя очень люблю — я не смогу без тебя!

— Лена, да ты что? Леночка, как тебе в голову могло такое прийти? Чтоб я?! Тебя?! Бросил?! Да я без тебя не могу жить! Выбрось эти мысли из головы. Ты все правильно решила. Ты у меня — самая красивая, самая умная, самая лучшая девочка на всем земном шаре. И во всей Галактике. А целовать тебя можно? Хоть иногда?

— Можно, — засмеялась Лена. — Только осторожно!

— Нет, ну я же обещал.

— Тогда пойдем. Дел у нас с тобой — невпроворот.

Когда дома у Лены они распределили по дням все, что им предстояло повторить, то пришли в тихий ужас. Только одной физикой надо было заниматься не меньше, чем по два часа ежедневно. А остальные предметы? Их ведь никто не отменял.

Вечером Ольга сообщила им, что в их городе тестировать выпускников будут университет и металлургический институт. Но утверждает результаты Москва.

Все участники тестирования получат сертификат с указанием набранных баллов − и могут его сдать в приемную комиссию желаемого вуза вместо вступительного экзамена. У кого больше баллов, тот и будет принят.

— Со временем, — пояснила Ольга, — все вступительные и выпускные экзамены будут заменены такими тестами. Окончил школу, прошел тестирование, послал в выбранный институт свой сертификат и жди результата. Здорово, правда?

— А зачем это придумали? — спросил Дима.

— Чтобы вы не мучились два летних месяца. И чтобы все блатные дела свести на нет. А то на вступительных такое творится. Деньги крутятся, сравнимые с бюджетом страны.

— Чтоб у нас блатные дела — да на нет? — не поверил Дима. — Сильно сомневаюсь, Ольга Дмитриевна! Подделают эти сертификаты — только так.

— Не подделают — у них будет несколько степеней защиты. Как у денег.

— Тогда прямо на тестировании будут ответы подсовывать. Кому надо. Или вариантами торговать. Найдут способ.

— Откуда у тебя такой скептицизм, Дима?

— Мне мама рассказывала, что в вузах творится. Думаете, те, кто на экзаменах зарабатывает, успокоятся? Да никогда! Что-нибудь придумают.

— Не знаю. В нашем вузе все по-честному.

— Ну, может, только в вашем. Да и то... я уверен — вы не все знаете.

— Нет, знаю! Я столько лет была председателем экзаменационной комиссии. У нас экзамены прозрачные.

— Да, про ваш все так говорят. Но зато про другие... Особенно про мед и юрфак. И про торговый. Там — только плати. Это правильно, когда экзамены, как вы говорите, прозрачные. Только так и должно быть. Я бы даже журналистов на них пускал. И телевидение. Пусть все видят, как сдают, как баллы выставляют. Чтобы не за закрытыми дверями. И ответы — только компьютеру.

— Где же столько компьютеров взять? На всех не хватит.

— Ну, может, потом? Надо создать Центр тестирования. Большой такой, многоэтажный. И пусть люди не в один и тот же день сдают, а, например, в течение месяца. Пришел, получил тест, пообщался с компьютером и ушел. А потом забрал результат — и все.

— А что, Дима, идея хорошая. Я ее на августовских совещаниях озвучу. Головка у тебя светлая, молодец.

А вы, друзья, завтра же идите в университет и записывайтесь на тестирование. Я думаю — там порядка побольше будет. Немного надо заплатить — это ведь пока эксперимент. И готовьтесь, у вас всего месяц. Там будут только задачи, так что заучивать всякие определения, формулировки не нужно. Нужно решать, решать и решать. Но теорию, конечно, знать надо — без нее все равно ничего не решите.

Когда они ушли, Ольга позвонила на кафедру и попросила у Миши разрешения пропустить заседание. Тот, конечно, разрешил — знал, что без особой причины она бы отпрашиваться не стала.

— Давай поедим, — предложила она дочке, когда они убрали осколки зеркала и помыли руки, — а потом пойдем к тебе в комнату, и там ты мне все расскажешь. А то у меня кишки марш играют. Шесть часов у доски кого хочешь доканают.

— Ну, рассказывай матери, что случилось,— предложила Ольга, когда они расположились на ковре в своей любимой позе — носом к носу. — Или будешь переживать молча? Страсти, я вижу, тут разгорелись нешуточные. Может, все же поделишься?

И Лена рассказала. Со всеми подробностями.

Ольга молча выслушала ее, потом перевернулась на спину и долго глядела на люстру, подаренную им Отаром много лет назад.

— И что ты намерена делать? — наконец, спросила она. — Как у вас с Димой будет дальше? Ты же понимаешь, что эта история будет иметь продолжение?

— Понимаю, — вздохнула Лена. — Самое ужасное, что я вообще не представляю, как нужно вести себя в такой ситуации. Мама, ты должна мне все рассказать.

— Что рассказать?

— Все. Как у вас с папой было в первый раз. Мне это очень нужно.

О боже! — смятенно подумала Ольга. — Дожилась. Родная дочь требует рассказать, с чего началась ее жизнь.

— Леночка! — попробовала она увильнуть от предстоящего. — Я же тебе давным-давно все объяснила. И у тебя книжки такие есть — там обо всем написано в подробностях. И по телевизору... все эти ночные фильмы. Ты же все это видела на экране.

— Мамочка, там одна механика. С этим мне все ясно. А в фильмах — одни движения и никакого выражения. У них же нет лиц. То есть, лица есть, но они пустые. Никаких чувств, никаких эмоций. Никакого отношения к происходящему. Как будто это не живые люди, а роботы.

— А ты чего хочешь?

— Я хочу, чтобы ты рассказала все с самого начала. С того момента, как он тебя привез на "Золотой рыбке" на тот ваш пляж.

— И зачем тебе это нужно?

— Значит нужно, раз спрашиваю. Ну что здесь такого? Какие-то вы взрослые все... зажатые. Ведь это и меня касается.

— Да уж! — засмеялась Ольга. — Тебя это касается самым непосредственным образом.

— Ну вот. Я хочу знать, как все происходило. Что он говорил. Какие чувства ты испытывала. Все-все. Если, конечно, помнишь.

Их первая близость — самая большая драгоценность в сокровищнице ее памяти. Редко-редко в минуты нестерпимого одиночества она извлекала ее оттуда. Комната распахивалась, наполнялась солнечным светом, запахом сосен и моря, криками чаек. И над ней склонялось его божественное лицо.

Помнит ли она? Господи, еще бы! Каждое слово, каждый взгляд, каждое прикосновение.

Все, как вчера.

Нет, час назад.

Да только что!

— Забудь все,— сказал он, аккуратно укладывая ее на обе лопатки. — Во всем мире остались только ты и я.

— Посмотри на меня, — сказал он, отнимая ее ладошки от лица. — Не надо бояться. Не надо прятаться — это уже бесполезно.

И новый обжигающий поцелуй лишил ее последних остатков самообладания.

— Обними меня, — велел он. — Прижмись ко мне покрепче. Вот так. Привыкни ко мне.

Ну что − уже не страшно?

Какие чувства она испытывала? О, целую гамму чувств — счастье, страх, стыд, боль, полное самозабвение.

И все затоплено такой... такой любовью!

Всепоглощающей.

Этот человек с бесконечно милым лицом, с его небесными глазами, глядевшими ей прямо в душу, в те мгновения стал для нее центром Вселенной. Она забыла все: свой дом, отца с матерью, Юльку, всех друзей и подруг — она забыла самое себя.

Он стал для нее и небом, и солнцем, и звездами, самим воздухом, которым она дышала. Ее настоящим и прошлым, и будущим. Ее жизнью и смертью.

Как расскажешь об этом? Девочка ждет. Какое у нее странное выражение лица: испуганное, соболезнующее? Что она прочла в ее глазах?

— Мамочка, — сочувственно сказала Лена. — Не надо. Если не можешь, не рассказывай. Я у Танечки Окуневой спрошу — у нее с Боречкой Плетневым недавно все было. Она мне обещала рассказать в подробностях.

Танечка Окунева. Девочка с косичками и белым бантом. Да что они там все... с ума посходили — в своей школе? Куда торопятся?

— Не надо Танечку. Я сама тебе расскажу. Но ты ответь: у вас что — непорочность, целомудрие, чистота уже никакой ценности не имеют?

— Я тебя не понимаю. А что здесь грязного? Они давно любят друг в друга — почему им нельзя?

— Ну, в наше время... это считалось позором. В школе. Да и после... если до свадьбы — не приветствовалось.

— Вот-вот! Из-за вашего ханжества и погибли сразу три человека — Лизонька, ее парень и их малыш. Ведь их, по сути, затравили! А за что? Что они кому плохого сделали? У меня до сих пор сердце разрывается от жалости, как их вспомню. Мама, почему люди так плохо к этому относятся?

— Не знаю, Лена. Традиция, наверно. И церковь считает это грехом. Если до венчания.

— Церковь! Какой же здесь грех, если люди любят друг друга? Без любви — ладно, я согласна — это грех. А если любят, то почему нельзя? Ведь Бог — это любовь! Ну, рассказывай.

И Ольга рассказала. Как у них с Серго все произошло в первый раз. Ничего не утаила.

Заложив руки за голову, Лена лежала на спине и внимательно слушала. Когда Ольга закончила, она вздохнула:

— Здорово! Как я вам завидую! А теперь расскажи, что вы делали потом. Ты мне когда-то говорила, что вы в тот день пробыли на пляже до вечера, Что было дальше? Ты помнишь?

Помнит ли она? Еще бы не помнить!

— Отдохни, дорогая, — сказал он, прикрыв ее халатиком. — А я пока похозяйничаю.

И она сразу уснула − как сквозь землю провалилась.

Проснулась Оля от сказочно вкусного запаха, щекотавшего ей ноздри. Она почувствовала, что, если немедленно не съест кусочек его источника, то умрет с голоду. Никогда еще у нее не было такого зверского аппетита.

Оля приоткрыла один глаз. У самого ее носа покачивался на кончике шампура кусок сочного подрумяненного мяса, посыпанного зеленью и политого остро пахнувшим соусом. Шашлык!

Заурчав, она открыла оба глаза и впилась в него зубами. Улыбающийся Серго держал перед ней шампур. На песке между ними пестрела большая нарядная салфетка − на ней стояли длинная матовая бутыль темно-синего цвета и два бокала. Он открыл бутыль, налил в бокалы густую темно-красную жидкость и протянул один из них ей.

— Что это? — спросила Оля. — Похоже на кровь.

— Это кровь Земли и Солнца — чистый виноградный сок. Изабелла. Смело пей. В нем ни капли алкоголя.

Оля пригубила бокал. Рубиновая жидкость пахла садом и летом, и имела божественный вкус. Райский нектар!

— Оленька! — поднял свой бокал Серго. — Не жалей ни о чем. С тобой произошло замечательное событие — самое лучшее в жизни женщины. Его можно сравнить только с рождением ребенка. Я пью за тебя этот бокал, и ты выпей тоже. Сегодня твой день. "Золотая рыбка" обещала исполнить три твоих желания. Одно из них она уже исполнила. Ты хотела, чтобы мы остались вдвоем, и она привезла нас сюда. Теперь загадывай второе.

— Я хочу еще два дня, — быстро сказала Оля, замирая от собственного бесстыдства. Но после случившегося она вдруг поняла, что одних воспоминаний ей мало. Захотелось увезти с собой что-то более существенное.

Но что она могла увезти? Только одно.

— Серьезное желание! — засмеялся Серго. — Ну что, "Золотая рыбка", выполнишь желание девушки?

Он посмотрел на их катерок. Потом снова на Олю.

— "Золотая рыбка" согласна выполнить и это твое желание. Но надо немножко потрудиться.

И он стал водить своей большой ладонью над песком. Оля зачарованно следила за его пассами.

— Холодно, холодно, горячо! — Серго подмигнув Оле, указав пальцем в песок. — Ну-ка, девушка, поработай ладошкой! Выкопай здесь ямку — может, что в ней найдешь. Что смотришь? Давай копай!

Оля послушно стала копать. Сначала шел только песок. Но вдруг ее пальцы нащупали кольцо. Подцепив его, Оля потянула и вытащила серебряный ключик.

— Что это? — севшим от волнения голосом спросила она.

— Это ключ от квартиры, где счастье живет. "Золотая рыбка" дарит его нам. Мы с тобой будем там жить не два, как ты хочешь, а целых десять дней. До самого моего отъезда.

Да, Оленька, они пройдут. Но ведь все пройдет.

— Все?

— Все. И наша жизнь пройдет. Даже звезды погаснут. Вечного нет. Что имеет начало, то имеет конец. Но эти десять дней ты будешь счастлива, обещаю. Я буду любить тебя так, как больше никто и никогда тебя любить не будет. Я сделаю тебе сказку. Покажу красивейшие места побережья. Мы все время будем вместе. Скажи, ты согласна?

Видеть его поминутно. Дышать одним воздухом. Разговаривать с ним. Обнимать его. И целовать. Отдаваться ему. Десять долгих дней и ночей! Целая вечнось!

Она представила себе этот ослепительный ряд — день за днем — и от радости потеряла дар речи.

Он напряженно ждал ее ответа. Не дождавшись, повторил с тревогой:

— Оля, ты согласна? Почему ты молчишь?

Надо же ему ответить. А то еще решит, что я раздумываю.

И она энергично закивала.

— Очень! — вспомнила она, наконец, подходящее слово. — Очень-очень!

Он облегченно вздохнул.

— Ну, теперь загадывай свое третье желание.

— Я уже загадала. Только пусть это останется тайной. Ведь "Золотая рыбка" умеет угадывать тайные желания.

Он посмотрел ей в глаза, потом отвернулся и долго глядел на море. Потом спросил:

— Ты действительно этого хочешь?

— Больше жизни! — не раздумывая, ответила она.

— Даже так? Что ж, будь по-твоему. Только это неправильно. Не нужно бы тебе это — особенно сейчас.

Он что, ясновидящий? — испугалась Оля. — Если он догадался, то сейчас посадит ее на катер и отвезет обратно. И она его больше никогда не увидит.

— Я хочу, я хочу... — жалобно залепетала она, лихорадочно придумывая, чем бы его отвлечь. — Я хочу, чтобы ты меня поцеловал!

— О, я тоже этого хочу! — Он ринулся к ней, опрокидывая бутыль с бокалами.

И уже не чайки, а белые ангелы с криками радости летали над ними.

— А что вы делали потом? — не унималась Леночка, глядя на Ольгу блестящими от любопытства глазами. — Рассказывай дальше.

— Потом? Потом мы купались в море. Плавали, ныряли, ловили руками рыбок. Дурачились. Загорали. Потом... повторили, с чего начали.

В общем, по всем подсчетам тети Юли, да и врачей тоже, именно в тот день и появился во мне крошечный зародыш — ты, моя радость. И выходит, уехали мы оттуда вечером уже втроем.

— Ой, мамочка! — Лена бросилась на нее, как котенок, и принялась бурно целовать, приговаривая: — Спасибо тебе! Спасибо папе! Спасибо "Золотой рыбке"! Спасибо вам всем, что я есть. Мне так нравится жить!

— Хватит, хватит, ты меня зацеловала! — смеялась Ольга.

Лена оторвалась от нее, перевернулась на спину и закричала, глядя в потолок:

— Папочка, ты меня слышишь? Я люблю тебя! Я благодарю тебя! Так здорово жить на свете! Быть красивой и любимой. Я так счастлива!

Я тоже, — думала Ольга, любуясь своим созданием — этой прелестной девушкой с гривой золотых волос и синими глазами Серго.

Они помолчали, глядя влюблено друг на друга. Потом Ольга спросила:

— Что ты думаешь о словах Гены? О его обещании вывести Диму на чистую воду? О Диминых девушках?

— Ничего не думаю. Все это полная чушь. Мамочка, для тебя имело какое-нибудь значение, что у папы до тебя были женщины?

— Абсолютно никакого.

— Вот и для меня — не имеет. Никакого. Тем более, что я уверена: никого у него по-настоящему не было. Так − встречи, поцелуи, и все. Да даже, если и было — мне все равно. Сейчас он любит меня и я люблю его — это главное. Все остальное не имеет никакого значения.

— Ну и как у вас с Димой будет дальше? После сегодняшнего. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Ох, не знаю. Мама, девчата говорят, что им нельзя отказывать. Это правда? Ты когда-нибудь папе отказывала?

— Лена, о чем ты говоришь? Какие отказы? У нас было всего десять дней. Это вначале мне казалось, что их так много. А они пролетели, как один миг. Я безумно любила твоего папу. И очень хотела ребенка. И ведь с самого начала у меня не было никакой надежды, что мы будем вместе и дальше. Я твердо знала, что он на мне не женится — не может. Когда я пыталась заглянуть в будущее, то видела впереди сплошной мрак. Я тогда думала: это наша разлука. А оказалось — его смерть. Поэтому все, что было связано с ним, все его желания для меня были святы.

— Как же вы расстались? Представляю, как тебе было больно!

— Расстались мы — страшно! Наша последняя ночь — не могу ее вспоминать без дрожи. Он целовал меня так... исступленно! — я потом две недели ходила с распухшими губами. Пришлось врать, что обветрила. А когда они стали проходить, так было жалко! Я даже их потихоньку покусывала, чтобы подольше не проходили.

А утром он как будто надел железную маску. Лицо стало таким... неподвижным, мертвым. На меня не смотрел. Молча отнес мои вещи на старую квартиру и уехал.

— Даже не поцеловал на прощание?

— Даже не оглянулся. Зашел в автобус, двери за ним закрылись — и все. Я же говорю: он был, как неживой. На него было больно взглянуть. Поэтому я тоже не смотрела на него. Это была такая мука!

— Какой ужас! И вы больше так никогда и не увиделись?

— Нет, увиделись. Еще один раз.

— Ой, правда? Когда? Как это случилось? Расскажи!

— Это случилось в день нашего отъезда — через три дня, после того, как он уехал. Я сидела под сосной и смотрела на море. И вдруг мне стало так плохо! Я почувствовала, что если сейчас — немедленно! — не увижу твоего папу, то умру. Или свихнусь. Тогда я стала молить Бога дать мне увидеть его еще один раз.

— И что?

— И он вышел из моря.

— Кто? Бог?!

— Нет, твой папа.

— Как вышел? Он же уехал!

— Он вернулся. Не смог быть дома. Тоже очень захотел меня увидеть. Тетя Юля сказала ему, что я все смотрю на море, будто жду чего-то. Он разделся неподалеку, проплыл до того места, где я сидела, и вышел. Хотел сделать мне сюрприз. Как раз в тот момент, когда я молила Бога. Так совпало.

— И ты веришь, что это было простое совпадение? Я думаю — все-таки Бог есть. И он тебя услышал.

— Да, Лена, я тоже так думаю.

— Бедная мамочка! После такого счастья, такое горе! Как же ты пережила его гибель?

— Не спрашивай. Если бы не ты, не пережила бы. Но бог взамен папы дал мне тебя. Чтобы я жила.

— Мамочка, я всегда буду с тобой. Что бы ни случилось. Ты прости меня, что я тебя иногда огорчаю. Я постараюсь тебя поменьше огорчать теперь, после того, что узнала.

— Да я и не помню, чтобы ты меня хоть раз по-настоящему огорчила. Ты меня всю жизнь только радовала.

— Мамочка, посоветуй: как мне быть с Димой дальше? Я не хочу его терять. Я его очень люблю, очень! Все время у нас с ним так было хорошо! А сегодня — просто не знаю, что на него нашло.

— Ну то, что на него нашло, — улыбнулась Ольга, — это естественно. Рано или поздно это должно было случиться. И когда между вами все произойдет — решать только вам обоим. Но я хочу тебя кое о чем предупредить.

Знай, дочка, после того, как это случится, ты долго не сможешь без него обходиться. Тебе все время будет хотеться быть с ним рядом — каждую минуту. Видеть его, прикасаться к нему, обнимать. И ему тоже. Ваc будет тянуть друг к другу со страшной силой! Ни о чем другом не сможете больше думать.

И это — в самую ответственную пору. Программа вступительных экзаменов огромна. Надо повторить все, начиная с азов. Вдруг ты не получишь пятерку на математике. Тогда придется сдавать физику и русский — ведь ты включишься в общий конкурс − а он обещает быть большим, очень большим! Поднять физику за пять лет — дело непростое.

А Дима? Ему же сдавать все экзамены. Да, как победитель олимпиады, он пройдет со всеми тройками — вне конкурса. Но их еще надо получить. Я уверена: задач механики он в глаза не видел. А ты помнишь, какие там задачи? На наклонную плоскость, на блоки. Ему надо сидеть над учебниками всю последнюю четверть, не отрываясь.

И самое главное. А вдруг — беременность? Ты же не станешь травиться таблетками или убивать своего первенца. Если между вами все произойдет сейчас, то в июле, в пору вступительных экзаменов, будет четыре месяца — самый токсикоз. Это очень большая ответственность!

Леночка, тебе только шестнадцать лет! Не надо спешить — вы все успеете. Ведь вся жизнь впереди.

— Да, а если он меня бросит? Ведь бросил же Марину. Оказывается, она тоже не согласилась.

— Марину он покинул не поэтому. Он не любил ее — он же тебе сказал. Дима любит тебя, значит, он тоже должен думать, что делает. Тебе следует с ним обо всем поговорить. Открыто поговорить — не надо стесняться. Ведь это касается вас обоих и напрямую связано с вашим будущим. Он разумный мальчик — он все поймет правильно, я уверена.

— Хорошо, мамочка. Я поговорю с ним. Спасибо тебе! За этот разговор, за твой рассказ. Я будто побывала в вашей молодости. Как у вас все это было замечательно — море, "Золотая рыбка", чайки. Так красиво!

— У вас тоже может быть не хуже. Поступите в институт и в августе поедете на море, в наш студенческий лагерь. Там такая красота! Не как в Пицунде, конечно, но тоже очень неплохо. Море, горы, романтика. Тебе к тому времени исполнится семнадцать. Вы станете студентами, повзрослеете, поумнеете. На все будете смотреть другими глазами.

Главное, девочка, — чтобы вы продолжали любить друг друга. А любовь вам подскажет самое верное решение всех ваших проблем.

А в их далеком городе все каникулы умирали от обиды и ревности бывшие лучшие друзья Лены — Гена и Маринка. Внешне Гена выглядел спокойно, даже слишком спокойно. Но это было спокойствие мраморной статуи. Если бы кто-нибудь сумел заглянуть ему в душу, то поразился бы мраку, царившему там. Такой величины камень лежал на бедной Гениной душе, что как бы ярко ни светило солнце, ни один луч не проникал в нее.

Все каникулы он проработал грузчиком на складе у Алексея. Заработанные деньги хотел отдать Светлане — ведь ему больше не нужно было копить Лене на подарки. Но та неожиданно отказалась их взять.

— Купи себе, чего надо, — сказала мать, — а то ты все для других да для других. Хоть чем-нибудь порадуй себя.

Моя радость кончилась, — молча подумал Гена. — Навсегда.

Но деньги припрятал. Вдруг пригодятся для осуществления его замысла. Пусть пока полежат.

А Маринка жила, как заведенная. Вставала, ела, убирала квартиру, бегала в магазины − и все молча. Как будто в ней туго-туго закрутили пружинку, и та, медленно раскручиваясь, побуждала ее к привычным действиям. Но ведь завод когда-нибудь кончится. Что с ней тогда произойдет, Маринка не задумывалась. Жила по инерции — и все.

Пару раз она сходила на свидание со Стасом. Но даже юморному Стасу не удалось ее расшевелить.

— Что с тобой? — допытывался он. — Такое впечатление, что ты разучилась улыбаться. Ну-ка, улыбнись. Вспомни, как это делается.

Маринка послушно попыталась. Улыбка получилась кислой − как будто съела лимон.

Они сидели в парке на скамейке, где когда-то Дима ей читал ее же стихи. И деревья вокруг были те же, и кусты. Только все стало совершенно бесцветным − как будто мир покрыл серый несмываемый налет.

Она вспомнила, как маленькой девочкой родители ее возили в Москву. Сначала Маринке очень понравилось метро, особенно эскалаторы. Но однажды ей попалась на глаза табличка "Выхода нет". Безысходность этого объявления так поразило ее психику и врезалось в память, что метро ей решительно разонравилось, и она стала просить, чтобы ее впредь возили только на трамвае или троллейбусе.

— Неужели метро хуже трамвая? — удивлялись родители. — Оно ведь такое красивое! И быстрее намного.

— Там выхода нет, — загадочно отвечала дочь.

— Выхода нет, — повторила она эту фразу, забыв, что Стас рядом. — Нет выхода, вот в чем дело.

— Ты о чем? — не понял он. — Марина, что с тобой? Кто-то умер? Или ты неизлечимо больна? У тебя вид, будто ты только что потеряла близкого человека.

— Я потеряла близкого человека, — покорно согласилась она. — Ох, Стасик, как мне худо, если бы ты знал! Только ты ни о чем не спрашивай, ладно? Тебе эта правда будет неприятна.

— Ничего, переживу. Рассказывай, — потребовал он. — Не бывает безвыходных ситуаций. Из любой всегда можно найти выход. Даже если тебя съели папуасы — есть минимум два выхода. Выкладывай, и попробуем их отыскать вместе.

И она рассказала − про себя и про Диму. Он выслушал ее и долго молчал, рисуя прутиком черточки на снегу.

— Выходит, я у тебя, вроде отдушины, — наконец, произнес он. — Вот никогда не думал увидеть себя в этой роли. Очень, знаешь, несимпатичная роль.

— Я понимаю, — грустно согласилась Маринка. — Прости. Ты хотел правду — ты ее узнал.

И она поднялась, чтобы уйти.

— Постой, — остановил он ее. — Сядь. Давай поговорим серьезно. Ненавижу бессмысленные страдания. Так говоришь, он влюблен в ту девушку? А она? Она отвечает ему взаимностью?

— Да. Она сказала, что они любят друг друга.

— Тогда твое дело безнадежно. Он, конечно, к тебе не вернется. Тебе остается одно: забыть. Оттого, что ты будешь жить, посыпав голову пеплом, ничего не изменится.

— Легко сказать: забыть. А как? Ты бы забыл?

— Запросто! Думаешь, я не влюблялся? Сто раз! И я бросал, и меня бросали. И видишь — ничего. Живу.

— Ну научи меня. Как разлюбить?

— Есть только один способ. Клин вышибают клином. Поняла?

— Нет.

— Что ж тут непонятного? Надо влюбиться в другого. Срочно. Гулять с ним, целоваться... и все остальное. Время пройдет, и ты забудешь этого Диму. Еще и смеяться будешь над своими терзаниями.

— Стасик, да разве ж я против? Да я была бы счастлива в тебя влюбиться! Но не могу — все время он перед глазами. Ты вот поцеловал меня — и никакого впечатления. А когда он — я просто умирала от счастья. Вот... дали мне его фотокарточку. Ставлю перед собой и три часа не могу оторваться. А потом реву и реву.

— Тогда это клиника. Надо лечиться, раз такое дело.

— Видно, только и остается.

— Ну, ладно, — поднялся он, — с тобой все ясно. Случай тяжелый и запущенный. Но ты меня не забывай. А главное, подумай над моим советом. Все равно у тебя другого выхода нет. Если захочешь, звони — я еще какое-то время подожду.

Он крепко поцеловал ее в губы и ушел. А Маринка еще долго сидела на скамейке, тупо глядя себе под ноги. Она быстро забыла про Стаса. Маринка думала о том, что завтра приезжает Дима и надо будет снова притворяться. Ничего, она соберется с духом и опять будет играть роль просто верной подруги. Ох, зря она все рассказала Стасу — он бы ей еще пригодился.

Вот только Лену она не могла видеть. При одной мысли о ней у Маринки в душе пробуждалась такая ненависть, что она с трудом переводила дыхание — ненависть физически душила ее. Если бы это зависело от нее, Маринки, Лены бы не стало. Если бы она могла убить ее — убила. Но ведь она не могла этого сделать — просто, не была на такое способна. Воспитание не то.

В последний день каникул они вернулись. Маринка с Геной видели в окно, как Ольга и Лена вошли во двор − обе такие веселые, довольные. Шедший позади Дима тащил их чемодан и какую-то супермодную сумку. Недолго пробыв у них, он вышел с этой сумкой и убрался восвояси. Значит, сумка была его, а их он провожал с поезда.

Но потрясение, которое они испытали на следующий день перед уроком физики, можно было сравнить только с землетрясением. Причем не меньшее потрясение, только со знаком "плюс", испытала и сама Лена.

Перед звонком, когда они уже расселись по местам, в физический кабинет вошел... Дима. Он спокойно пересек его, подошел к столу, за которым одиноко сидела Лена, сел рядом и по-хозяйски принялся раскладывать учебники.

Класс онемел. Все уже были в курсе их отношений и сразу повернули головы к Гене. Он сидел с серым лицом, упорно разглядывая что-то на крышке стола. Не говоря ни слова, Маринка встала и села рядом с ним. Продолжая молчать, он положил руку ей на плечо и привлек к себе. Она уперлась лбом в его плечо и на мгновение замерла.

И тут в кабинет вошла физичка. Моментально оценив ситуацию, — ведь для учителей все их влюбленности не были секретом, они любили своих учителей и делились с ними, — физичка, как ни в чем не бывало, объявила:

— Сегодня индивидуальная работа. Повторяйте формулы магнетизма, в конце урока — летучка. Обстановка вольная, можете разговаривать друг с другом, но только шепотом. Считайте, что меня нет.

И она уткнулась в какой-то учебник. А класс с облегчением занялся своими делами. Формулы магнетизма они уже вызубрили до тошноты. Не далее, как перед самыми каникулами, их по ним гоняли вдоль и поперек. И по диагонали.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно прошептала Лена.

— Учусь, — скромно ответил он. — Теперь я ученик вашего класса. Я же обещал тебе после каникул сюрприз. Вот он. Ты рада?

— Еще бы! Конечно. Только...

И она показала глазами на Гену с Маринкой.

— Лена, этот вопрос мы уже обсудили. Он закрыт. И давай к нему больше не возвращаться. Ты мне лучше скажи: что за формулы я должен знать к концу урока? Магнетизм для меня — китайская грамота.

Лена открыла толстый учебник и показала ему таблицу формул − их было десятка полтора. Под каждой имелось название входящих в нее величин и соответствующие единицы измерений.

— Ну, допустим, я их вызубрю, — вздохнул Дима. — Но я же в них ничего не смыслю, они все для меня, просто, орнамент. Что за продукция эта индукция, с чем ее едят?

Тогда Лена написала возле каждой формулы номера страниц, где она разъяснялась. И Дима погрузился в учебник. Время от времени он задавал ей вопросы, и она шепотом объясняла непонятные места. И заодно вместе с ним все повторила.

Сначала в их сторону поглядывала то одна, то другая любопытствующая личность, − но потом народ привык и перестал обращать на них внимание. В конце концов, у каждого хватало своих проблем.

— Для начала неплохо, — похвалила физичка Димину работу. — Но боюсь, у вас возникнут проблемы с задачами. Вы из какой школы?

Дима назвал.

— Определенно, возникнут, — заметила она, услышав его ответ. — И что вас вынудило перейти к нам?

— Личные обстоятельства, — не моргнув глазом, ответил Дима и задержал в своей руке руку Лены, которой она энергично дергала его за рукав.

Класс фыркнул.

— Поня-ятно! — протянула учительница. — Что ж, придется вам поднапрячься, иначе остальных не догнать.

— Не впервой, — отчеканил Дима. — Тем более, помощь будет оказана. И очень квалифицированная.

— Да уж, — улыбнулась учительница и посмотрела на Лену. — Помощница у вас хоть куда.

— Ученик тоже достойный, — не унимался Дима.

— Дима, уймись, — шепнула Лена сердито. — Замолчи сейчас же!

— Ну-ну, посмотрим, — иронично заметила физичка и встала. — К следующему уроку прошу повторить задачи магнетизма. Будет контрольная.

— А когда билеты дадите? — выкрикнул Саша Оленин.

— Какие билеты?

— К выпускному экзамену. Во всех школах учителя продиктовали билеты — мне Соколова показывала.

— Никаких билетов!

— А как же нам к экзамену готовиться? Мы же не знаем, что учить.

— Как это не знаете? А программа на что? Вон она вывешена. Перепишите и готовьтесь.

— А задачи?

— Задачи надо уметь решать любые. Не задавай глупых вопросов, Оленин. Ишь, билеты ему подавай! — рассердилась учительница. — Шпаргалками все равно не удастся воспользоваться, не надейся. Учи все подряд.

— Никита Сергеевич, в одиннадцатом "А" драма назревает, — сказала она директору, заглянувшему на перемене в учительскую. — Зачем этого красавца перевели туда из английской? Во-первых, он же у меня поплывет на задачах. Во-вторых, вы посмотрите на Гнилицкого — туча тучей. Ох, дождемся мы грома и молнии! Прыжки с балкона детской шалостью покажутся.

Ничего не ответил директор на эти справедливые слова − лишь тяжело вздохнул да показал на потолок.

После уроков Гена с Маринкой специально зашли в школьную библиотеку, чтобы не столкнуться во дворе с этими двумя. Здесь они застали Веньку, менявшего очередной детектив. Он их непрерывно глотал, не пережевывая, и они, не задерживаясь в памяти, вылетали из его головы обратно. Поэтому библиотекарша каждый раз незаметно подсовывала ему уже прочитанные книжки, и он их безропотно брал снова.

— Привет! — обрадовался он им. — Слушайте, у меня гениальная идея! Чем ходить с постными рожами, почему бы вам не влюбиться друг в друга? Вы так смотритесь!

— Если бы ты, придурок, — внушительно произнес Гена, нависая над низеньким Венькой, — не был сильно ушибленным на головку, я бы тебя сейчас по уши в землю вогнал! Но я убогих не убиваю.

— Уже и пошутить нельзя! — возмутился Венька, опасливо поглядывая снизу вверх на Гену. — Скоро совсем психом станешь! Эй, ты чего?

И отскочив от Гены, шагнувшего к нему со сжатыми кулаками, он опрометью кинулся вниз по лестнице.

— Мама, ты знаешь, Дима теперь учится в нашем классе, — огорошила Лена вернувшуюся с работы Ольгу.

— Вот это новость! — только и сказала та. Ну и возможности у его матери — подумала.

— И что? — спросила Ольга. — С кем он сел?

— Со мной. А Марина сразу пересела к Гене.

— И как они? Как себя ведут?

— Ох, мама! Так жутко на них смотреть. Особенно на Гену. А Дима говорит: не обращай внимания.

— Ты не ответила на мой вопрос. Как Гена себя ведет?

— Никак. Как неживой. Молчит и все. Его даже учителя не трогают. Совсем к доске перестали вызывать. Мне кажется, они тоже все понимают. Знаешь, такое затишье, как перед бурей. От этого так тяжело!

— Думаешь, он что-то замышляет?

— Не знаю. Но вид у него... мне даже страшно становится. Может, нам с Димой в другую школу перейти?

— Поздно, Лена. Две четверти осталось — кто ж вам позволит? И потом — по какой причине? Что вы скажете? Нет уж, доучивайтесь в этой. Напрасно Наталья Николаевна это сделала. Это, конечно, Димина затея, а она пошла у него на поводу. А что Марина?

— Не знаю. Дима уверяет, что у нее только дружеские чувства. И к нему, и ко мне. А я, как вспомню ее проклятия…

— Какие проклятия? Ты мне ничего не говорила.

— Не хотела тебя перед поездкой расстраивать. Я к ней пришла попросить прощения, как ты советовала, помнишь? А она сказала, что проклинает меня. Что попросит бога наказать меня. Что желает мне всего самого худшего. Я, как вспомню, — аж мороз по коже.

— О боже! Так и сказала?

— Да, мамочка. Правда, потом, на балу она через Диму попросила у меня прощения. А ему сказала, что хочет с нами дружить по-прежнему. И нашла там себе парня. Теперь, вроде, с ним гуляет.

— И ты в это веришь?

— Честно говоря, нет. Хотя я их видела, и они даже целовались. Но, по-моему, это камуфляж. Знаешь, она по-прежнему пишет стихи для Диминых песен. Даже на балу прочла ему одно — про лето. Очень хорошее.

— Лена, она его любит. Так сильно, что согласна терпеть ваши отношения, − лишь бы он не отвергал ее дружбу. Бедная девочка! Бедные вы все! Чует мое сердце — беда не за горами.

— Мама, что нам делать?

— А что вы можете сделать? Ты же понимаешь: Гену может устроить только одно − то, что для вас неприемлемо. А все остальное — неприемлемо для него. Ведите себя с ним крайне осторожно. Не обостряйте. Не нарывайтесь. Не демонстрируйте свои отношения. И лучше бы вы сели порознь.

— Нет, Дима ни за что не согласится. Но мы ничего не демонстрируем. Разговариваем — и больше ничего. Он вообще стал как-то спокойнее. Раньше чуть что, особенно, когда мы оставались наедине, он прямо... Лена чуть не ляпнула: набрасывался на меня. Еще мама не то подумает.

Но Ольга правильно поняла ее заминку. И облегченно вздохнула. Значит, мальчик решил не форсировать отношения. Слава богу, можно на какое-то время перевести дух. Может, Гена постепенно привыкнет видеть их рядом, смирится. Хотя в это верится с трудом.

Что же им остается? Только одно: ждать и надеяться. И молить бога, чтобы все обошлось.

А между Димой и Леной и вправду установились на удивление ровные, спокойные отношения. На Ленино удивление. Потому что Диме удивляться было нечему. Ведь это он скрутил свои желания в тугой жгут и завязал их морским узлом. Но они все равно то и дело пытались развязаться и вырваться на волю.

Внешне все выглядело вполне пристойно. Они приходили к ней из школы и обедали, причем Дима иногда умудрялся притаскивать в своей сумке даже мясной фарш. И готовил сам, да еще покрикивал на Лену, чтобы та не мешала. Обеды он готовил очень вкусные — даже Ольга удивлялась его кулинарным способностям.

Потом они садились за уроки. Дима задался целью ни в чем не отставать от Лены — а это, надо вам сказать, было отнюдь не просто. Столько пришлось латать дыр, столько наверстывать, что порой голова кругом шла. Но, если Дима ставил перед собой цель, то пер к ней, как танк. Сидел за книгами день и ночь — даже похудел, занимаючись. И через какой-то месяц все новые четверки и пятерки стали украшать его дневник. Скрепя сердце, он его все-таки завел. Расписываясь в дневнике каждую неделю, Наталья Николаевна все больше укреплялась в мысли, что поступила правильно: Дима землю рыл, чтобы не отставать от других, не выглядеть у доски смешным. Он даже осунулся, и под глазами появились темные круги. Теперь уже Наталье Николаевне приходилось уговаривать сына сбавить обороты — ведь так недолго и надорваться.

— Пустяки! — отмахивался Дима. — Человеческий мозг способен вместить в десятки раз больше информации, чем мы привыкли думать. Просто, мой мозг за десять лет безделья отвык интенсивно шевелить извилинами. Это, как мышцы, — чем больше тренируешь, тем они сильнее. Так и мозги — чем больше учишь, тем легче учить.

Взять, к примеру, Лену. Она с трех лет развивала мозги. Во втором классе решала задачи за пятый. Так ей стоит один раз прочесть материал — и она уже все знает. Ты бы посмотрела, как она занимается. Это песня! Одного учебника ей мало — ей подавай все, что издано на эту тему. Из Публички не выходит. Мама, мне иногда кажется, что она с другой планеты. Даже страшно становится. Вдруг за ней прилетят из космоса и увезут. Жуть берет!

— Дима, ты в нее очень сильно влюблен, — вот тебе и мерещится бог знает что. Обыкновенная девушка, правда, очень красивая. Еще бы ей не быть красивой − мама блондинка с Севера, папа синеглазый грузин. Такая смесь кровей.

— Нет, мама, ты не понимаешь. Если бы дело было только в красоте. Такой, как она, во всей школе нет. Это все говорят. Да что там во всей школе — во всем городе. И, наверно, во всей стране.

— И во всем мире, — засмеялась Наталья Николаевна.

— Напрасно смеешься! Если бы ты узнала ее поближе, сама бы так считала. Но тебе этого не понять.

— Где уж мне! Но скажи: зачем ты так на химию налегаешь? Тебе же ее в институт не сдавать.

— Да, ты не знаешь нашу химичку. Вкатает трояк в аттестат, глазом не моргнув.

— Ну и ладно. Подумаешь, одна тройка.

— Да ты что! Как я потом Лене буду в глаза смотреть? Тройка в аттестате, когда у нее все пятерки — это же позор! Нет, не расхолаживай меня. Иди лучше на кухню, не мешай. А то я с тобой проболтаю, а через час Лена меня проверять будет.

— Она сюда придет?

— Нет, к ней пойду. Ее сейчас дома нет — она в библиотеке сидит. Но через час должна вернуться.

— А почему она к нам не приходит? Всего один раз была — на твоем дне рождения. Мариночка — та чуть ли не каждый день прибегала. Лене что — не нравится у нас?

— Мама, какая разница — у нее, у нас? И потом, Лена не Марина. И хватит об этом!

Дима и Лена с облегчением покинули студию. На улице заметно потеплело. Под солнышком даже начал таять лед, и кое-где на нем образовались предательские лужицы. На их дне лед был особенно скользким. Наступишь на такую лужицу и обязательно растянешься.

— Дим, а ты не заметил — ведь они фактически признали, что вы с Мариной талантливы. Что ваши песни чего-то стоят. Поздравляю! — И Лена торжественно пожала ему руку. — Не огорчайся, вы еще станете знаменитыми. Сейчас надо школу окончить и в институт поступить. А там — всякие студенческие фестивали, конкурсы, дискотеки. О вас еще услышат, вот увидишь.

— Когда ты со мной, меня ничто не может огорчить, — заверил ее Дима, целуя в румяную щеку. — Куда мы теперь?

— Проводи меня, пока не стемнело. И позвони из гостиницы, что там назавтра. Надо же и с ребятами побыть, а то мы все сами да сами. Неудобно получается.

На следующий день они с группой побывали в Кремле, побродили по его территории, полюбовались царь-пушкой и царь-колоколом и посетили Оружейную палату. И Дима, и Лена много раз бывали здесь с родителями в их прежние приезды − но с группой все равно было интересно.

Потом их пригласили в одну из московских школ. Там они устроили друг другу концерт — пели, читали стихи, рассказывали о своем житье-бытье и в конце концов так перезнакомились, что под занавес их руководитель уже не мог отличить своих от чужих. Под Димину гитару, положив друг другу руки на плечи и покачиваясь в такт мелодии, они перепели хором все мало-мальски известные песни и до того сдружились, что, когда пришла пора прощаться, никак не могли расстаться. К тому времени уже образовалось несколько свежеиспеченных парочек. Их пришлось буквально растаскивать, а они при этом тянули друг к другу руки и что-то орали про адреса, которыми не успели обменяться. Наконец, прокричав напоследок “как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!” они расстались.

Дима проводил Лену домой, и она сама поцеловала его в щеку, в губы и в нос. Это его привело в такой восторг, что он поперся в свою гостиницу через всю Москву пешком и опоздал на ужин, за что получил заслуженный нагоняй. Хорошо хоть нашлись сердобольные души, захватившие ему с ужина булочку, сосиску и сырок — иначе он лег бы спать голодным.

Уже перед сном им объявили, что планы назавтра существенно меняются. Во второй половине дня вместо автобусной поездки по Москве они идут на экскурсию в МГУ, где после нее их ожидает грандиозный банкет вместе с участниками какого-то симпозиума. От этой новости все пришли в дикий восторг и так заорали "Ура!", что прибежал администратор.

Их руководитель и сам был потрясен неслыханной щедростью организаторов симпозиума. Где ж это видано, чтобы двадцати прожорливым гаврикам вдруг ни с того, ни с сего была оказана такая честь? Он сначала не очень поверил звонку из МГУ. Но когда оттуда прибыл какой-то представительный тип — весь из себя! — и вручил ему официальное приглашение на бланке университета, пришлось поверить. Выходит, есть-таки на свете добренькие Буратино, заботящиеся о лучших представителях молодого поколения из провинции, мечтая увидеть их в рядах столичных студентов.

Когда Дима позвонил Лене и сообщил ей эту потрясающую новость, даже Ольга удивилась. Чтоб каких-то школьников с Дона пригласили в МГУ, да еще и на банкет — это что-то невероятное. Ведь на каникулах в Москве гостили сотни учащихся со всех концов страны. За что же именно их группе такая честь? Когда она поинтересовалась у организаторов симпозиума, как получилось, что пригласили именно эту группу да еще вне всякого протокола, те пожали плечами: — Вероятно, кому-то из спонсоров под занавес пришла в голову красивая идея — пригласить школьников из провинции. А то, что в этой группе ваша дочь, — наверно, чистая случайность.

В университете группу встретили двое вежливых старшекурсников. Усадив ребят в аудитории, они рассказали им об истории университета. Спроецировав на большой экран его план, показали, где какие кафедры и лаборатории. Перечислили специальности, даваемые выпускникам, и назвали самых выдающихся из них. Затем ребят провели по этажам главного корпуса. А под занавес пригласили всех стать студентами МГУ — главного вуза страны. И надо сказать их призыв не пропал даром — около половины отличников немедленно возжелало попытаться сюда поступить. Тем более, что вступительные экзамены в МГУ начинались раньше, чем в остальных вузах, поэтому в случае провала можно было повторить попытку в другом месте.

А потом был банкет! Когда проголодавшиеся отличники увидели, чем их будут угощать, они завопили от восторга, не стесняясь окружающей публики, как ни шикал на них руководитель. — Еще подумают, что вас голодом морят, — шипел он. — Прекратите, не позорьте свой город! Икры никогда не видели, что ли? И не набрасывайтесь на все сразу — ведите себя прилично.

— А что, мы ее когда видим? — возражали ребята, хватая сразу по три бутерброда и накладывая себе на тарелки все подряд: салаты, грибы, рыбу, холодец, ветчину, язык и прочие деликатесы. — Ох и нажремся напоследок — хоть будет чего вспомнить.

— Ну да, вам больше не о чем вспоминать, — ворчал шеф. — Кроме жратвы, вы больше ничего в Москве не видели. Да не набрасывайтесь на закуски — еще будет жаркое и десерт. Эй, откуда здесь шампанское? — я же велел все спиртное убрать.

— Где шампанское? — притворно удивлялись ребята, проворно спрятав бутылки под стол. — Вам показалось, Денис Гаврилыч. Это же пепси-кола!

И никто из них не замечал, как внимательно наблюдает за ними седоватый господин, сидевший в другом конце зала.

Встретив Вадима, Тони усадил его за свой стол и стал с нетерпением ждать школьников с Дона. Придет или не придет? — гадал он. — По идее, должна прийти — ее мать уже здесь. А вдруг захочет со своим приятелем в последний вечер по Москве пошататься? Вот будет жалость!

Но когда вся группа ввалилась в зал, он сразу заметил ее. Тихая девочка в скромном голубом платьице — она резко выделялась из компании шумных сверстников. И, конечно, ее белобрысый дружок был тут же.

Белый ангел в голубом, — подумал Тони, и толкнув Вадима, показал ему на девушку.

— Смотри внимательно и запоминай. С этой минуты ты берешь эту девушку под наблюдение и охрану. Чтобы ни один волос не упал с ее головы.

— И зачем она тебе нужна? — поинтересовался Вадим.

— Ты знаешь мою коллекцию драгоценностей. Эта девушка станет моей главной драгоценностью.

— Ты хочешь затащить ее в свою постель?

— Нет, в постель мне ее добром не заполучить. Да я и не хочу этого. Лет пять назад — пожалуй. А сейчас стать ее любовником — нет, не хочу. Я хочу стать ей отцом, хочу видеть ее рядом с собой до конца дней своих. Хочу сделать ее счастливой, дать ей все! А в постели своей я не прочь бы видеть ее мать. Вон она — за тем столом с группой математиков из университета. Сероглазая блондинка лет сорока.

— И как ты собираешься все это осуществить? Дело непростое.

— Понимаю, что непростое. Слушай меня. Мы сделаем так. Пусть девушка окончит школу. Она собирается поступать в своем городе в Политехнический. К тому времени я выбью для этого вуза два-три гранда − и на первом курсе заберу ее в Бостон. Вроде как на пару лет.

— А мать?

— Когда дочь будет в Штатах, пришлю матери приглашение почитать лекции в том университете, где она будет обучаться. Думаю, не откажется. А там уже все проще.

— А ее белобрысого куда денешь? Тут взаимная любовь − невооруженным глазом видно. Вдруг она к тому времени замуж за него выскочит? Очень похоже на то.

— Что ж, выскочит — придется и его забирать. Хотя нежелательно. Он же на порядок ниже ее − во всех отношениях. Кроме роста.

— Может, их тихо развести, пока у них далеко не зашло?

— Не надо. Пусть все идет своим чередом. Девочка умная — она все взвесит, прежде чем на что-то решится. Думаю, у него и так ничего не выйдет. Сейчас она влюблена — это очевидно. Но до окончания школы, полагаю, между ними ничего серьезного не произойдет. Видишь: она захотела в Москве жить с матерью, хотя могла бы поселиться в гостинице и быть с ним рядом. Значит, постели здесь нет и она к ней еще не стремится. А пока они окончат школу, всякое может произойти. Вдруг этот парень так себя поведет, что она сама с ним расстанется. Или случай какой их разведет. Главное, чтобы до того времени, когда я из страны ее заберу, с ней ничего худого не стряслось. Наймешь в ее городе надежных людей, поставишь в квартире все, что нужно. Чтоб глаз с нее не спускали. Я могу на тебя рассчитывать?

— Да без проблем. Все будет в лучшем виде. Крепко же тебя зацепило.

— Знаешь, я вдруг понял: эти женщины для меня — самое дорогое, дороже их уже ничего не будет. Вадим, завтра я улечу. Сначала в Питер, потом в Штаты. Но ты будешь держать меня в курсе их дел. В случае чего, звони. Надо будет — езжай сам, бери все в свои руки. Открою тебе счет в банке — снимай, сколько надо. Я тебя знаю — ты лишнего не возьмешь. А получится все, как я задумал, отблагодарю по-крупному. Пока она в Москве, поснимай ее и мать на камеру. Да и у них в городе тоже. И присылай мне пленки. Чтоб их лицо крупным планом.

— Сделаю.

— Ты придумай что-нибудь, чтобы на несколько минут ее ухажера удалить. Только без членовредительства. Хочу ее пригласить на танец, да боюсь — он ей не позволит. Ишь, как ревниво по сторонам поглядывает. Во-во, она уже одному отказала.

Через пять минут к Диме подошел официант.

— Молодой человек, вас просят к телефону. Это на третьем этаже.

— Меня? — удивился Дима. — К телефону? Не может быть — здесь какая-то ошибка.

— Вы Дмитрий Рокотов?

— Я.

— Значит, это вас. Кажется, междугородка.

— Может, пойти с тобой? — заволновалась Лена.

— Зачем вам беспокоиться? — заметил официант.— Я провожу вашего товарища и доставлю обратно в целости и сохранности.

Они ушли. Через несколько секунд к Лене подошел высокий седоватый господин.

— Разрешите? — Он протянул руку и просительно посмотрел на нее ярко-голубыми глазами. И тут Лена узнала его — это он смотрел на нее так пристально тогда, на симпозиуме. Она еще гадала, кто он: американец или наш.

Во время танца незнакомец смотрел на нее так ласково и доброжелательно, что Лена, осмелев, спросила:

— Кто вы? Я вас видела на секции, когда мама выступала. Вы сидели за столом президиума.

— Меня зовут Гор, Тони Гор. Я спонсировал этот симпозиум и многие другие, — с улыбкой ответил он.

— Вы американец?

— Да, я американец русского происхождения.

— Вот почему вы так хорошо говорите по-русски. А давно вы уехали из России?

— Очень давно.

— Ну и как вам там — в Америке?

— Хотелось бы, чтобы в России стало не хуже. А вы бывали в Америке?

— Нет, что вы. Я вообще за границей не была.

— А хотели бы?

— Конечно, еще бы!

— Значит побываете.

— Обещаете? — шутливо спросила она.

— Обещаю, — серьезно ответил он. — Не очень скоро, но побываете. Смотрите, ваш друг уже вернулся. Как свирепо он смотрит на меня.

Лена оглянулась. Действительно, Дима сидел, набычившись, и бешеным взглядом следил за ними.

— Улыбнитесь ему, — посоветовал Тони, — не то он сейчас скандал закатит.

— Не закатит, — успокоила его Лена, но на всякий случай улыбнулась Диме и послала воздушный поцелуй. Он сразу посветлел лицом и тоже улыбнулся. И тут музыка кончилась. Тони отвел Лену на место и, поблагодарив, удалился.

— Кто звонил? — поинтересовалась Лена.

— Никто. Когда я взял трубку, там были одни гудки. А официант только развел руками и смылся. Думаю, им надо было выманить меня, чтобы этот тип тебя пригласил. Чтоб я не помешал. Чего ему надо?

— Ничего. Просто, он нас видел на секции. Помнишь стол у стены, где спонсоры и всякое начальство сидели. Он американец, но родом из России. Хочет, чтобы в России жили так же хорошо, как в Америке.

— Хотеть не вредно! И все же — чего он к тебе прицепился?

— Я же говорю: ничего. Просто пригласил на танец. Не надо меня ревновать, Дима — мы же взрослые люди.

— А что, только детей можно ревновать? Я не выношу, когда ты танцуешь с другим. Хочется подойти и набить ему морду.

— Хорошо, я больше не буду. Смотри, он уже ушел. Не сердись, я же тебя люблю! Мне никто, кроме тебя, не нужен.

После этих слов его настроение резко улучшилось, и они пошли танцевать. И все оставшееся время Лена танцевала только с ним — остальным отказывала.

Р.S. Милые мои доброжелатели, в других сообществах я не могу ничего публиковать из-за низкого рейтинга. Хотя на самом деле по сумме баллов за мои посты и комментарии он вдвое выше, чем тот, что вы видите, -70,5. Но здешним могильщикам очень хочется меня закопать побыстрее. Я обращалась к админу, но он ничего не исправил. Поэтому я даже отвечать на ваши комментарии не могу, рот мне уже завязали. Спасибо вам за советы.