Свитер.
Когда мы с Мишей учились в шестом классе к нам привели Стаса. Человеком он был неадекватным, но вроде как не по своей вине. Страдал он от какого-то там отклонения, типа нарколепсии, когда люди засыпают неожиданно. Только он не засыпал, а залипал. Наглухо причём. То есть, сначала он во что-то втыкал, потом ни с того, ни с сего стопорился и пускал слюну. Приходил в себя только после того, как весь класс с криками: «Зырьте, ребза, у придурка опять батарейки сели!» начинал отвешивать ему подзатыльники под затылок и подсрачники под сраку. За глаза его называли дурачком, но говорить такое в лицо было как-то оскорбительно, поэтому обозвали Стасика нейтрально – Писюном.
Скоро в школе появилась и писюнова мама, которая с лёту записала нас с Мишей в писюновские друзья и много чего нам про него поведала. Оказался целый список вещей, типа циклично движущихся, блять, объектов и изображений с яркой цветовой гаммой, которые Писюну не желательно было наблюдать вообще, а то была опасность впасть в конкретный долговременный ступор или хуй его знает чё ещё.
Остаток того учебного дня Миша провёл в тщетных потугах ввести Писюна в кому. Он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед рожей цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. Хуй там, Писюн не поддавался.
После уроков мы втроём уже стояли в раздевалке. Раздосадованный такими несрастухами Миша, сурово, как, блять, товарищ Берия, натягивал на себя свой чудо-свитер - апогей суканах пост-модернизма, привезённый из какого-то Чуркистана. Это сейчас, с высоты, так сказать, своего опыта, я понимаю, что на этом предмете одежды, силами таджикских ткачей - по совместительству наркоманов и дальтоников - художественными средствами был изображен героиновый приход, но в ту пору мы были свято уверены, что это пять зелёных всадников ловят чёрную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Всякий раз, когда Миша надевал эту паранойю, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навязчивое желание, обхватив голову руками, бежать нахуй прочь, с криками, типа: "Нет! Нет! Только не мой мозг, ёбаные пришельцы!". Стоило Мише выйти в этом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаться в стороны, забывая, о чём только что думали, маленькие дети принимались плакать, а молодые барышни - обильно менструировать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поэтому я старался смотреть по возможности в пол. То есть, как вы понимаете, на блекло-сером раздевалочном фоне Мишин свитер нихуёво так выделялся. Да хули там, скажу больше - не существует в природе вообще такого фона, на котором этот ебучий аксессуар не выделялся бы нах. Хотя если вы нароете где-нибудь летающую тарелку с огромной надписью «Земляне! Мы пришли с миром!» - то можете смело, одев Мишин свитер, встать рядом. Такие вещи идеально дополняют друг друга.
Красное-фиолетовое пятно блякнуло что-то вроде: "Счастливо, пацаны" - и уплыло в сторону выхода. Оторвав глаза от пола, я увидел Писюна. У Писюна было такое ебало, как будто он всю ночь ловил чёрную рыбу с зелёными всадниками и теперь стоял передо мной типа заёбанный - с подкашивающимися ногами, отклянченой губой и тупым взглядом. В тот раз он залип основательно, я его минут 15 откачивал. Мише сказал сжечь свитер нахуй.
Дуся
Была у Писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно пизданутое животное. Въёбывалась с разбегу в стены, промахивалась на хай мимо миски с молоком харей в пол, корчила непонятные рожи. Дусей, кстати, она была чисто формально, поскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на "пошла на хуй". В общем, Дуся была не жилец в любом случае. Каску у неё снесло ещё при рождении и по законам природы она должна была скопытиться к чёрту ещё в раннем детстве, когда вместо титьки с молоком, тыкалась харей маме в жопу. Но тут, блять, в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-то помойке и припёр, естественно, в дом - это походу был вообще последний раз, когда Писюн полноценно держал лохматую бестию в руках. Потому как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую поебень, она начала двигаться и хуй ты её поймаешь. Двигалась Дуся очень резво. Создавалось впечатление что даже срала на ходу, а если задерживалась в одном месте больше десяти секунд, значит либо спала, либо отъехала нахуй. Ну, или задумалась. Периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с того, ни с сего замирала, таращила косые банки в неизвестном направлении и напряжённо ожидала в какое полушарие ебанёт моча на этот раз - ну и в зависимости от результата через полторы секунды начинала отчаянно щемиться либо влево, либо вправо, затем обычно впиливалась жбаном в стену, отскочив сломя голову хуячила в противоположную сторону, таранила в дверь и охуев от такого обилия препятствий начинала щемиться вверх па шторам. Там, где-нибудь под потолком вдруг опять замирала с таким ебалом, типа "Во, бля, где это я?..", снова задумывалась, неожиданно пердела, с перепугу въёбывалась тыквой в багету, падала сракой на подоконник и по новой начинала гонзать по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате, блять. Мне думается, что именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны Агузаровой. Наблюдая такую хуйню, Миша неоднократно говорил Писюну, типа: "Писюн, она у тебя походу слепая ваще."
«Да не, не, - успокаивал себя Писюн, - просто ёбнутая."
Поначалу Дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы морской болезни, а Миша её вообще боялся и не любил совсем. Потому что один раз, нихуя не разглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного наверно тем же дальтоником, который мише свитер красный захуячил), Миша наступил на ейный хлебальник, а поскольку Дуся почему-то мяукать не умела нихуя, издавая вместо этого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачьей пизданутости начала страшным тувинским голосом орать. Я, честно признаюсь, малёха припустил жидким в трусняк, а вот 12-ти летний Миша впервые в своей жизни схватился за сердце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидеть лютой ненавистью.
И вот однажды, когда Писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные какашные узоры, мы с Мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, что Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и щуря один глаз палит в Мишину сторону. Я Мише это дело показал и только хотел уже что-то по этому поводу вякнуть, как вдруг Миша, внук ворошиловского стрелка, нихуя не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прямо в рыло. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими выебонами, что Алине Кабаевой и не снилось нах.
Через пару дней Дуся начала по-маленьку облазить. Писюн говорил, что это на нервной почве, но мы-то с Мишей знали, что после такого заряда гайморита в голову вообще не живут - так что ей ещё повезло, можно сказать.
А писюновская мама походу стреманулась, что кошке настает постепенный пиздец и купила Писюну на замену большого такого хуй пойми африканского попугая по кличке Розелло. Продавец её пролечил, что Розелло ахуеть какой умный и говорящий, схватывает типа всё на лету, хуй заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым ебланом. В течение недели мы с Мишей учили его говорить одно единственное слово "Писюн". День изо дня мы парили ему мозг часа наверно по два, чтоб не соврать: "Писюн, Писюн, Писюн… говори, сука ебаная. Писюн, Писюн… вот ведь пидор! Писюн, Писюн..." - ну и в таком духе. Под конец даже несчастная облезлая Дуся, не выдержав такого напора, корча ебало и заикаясь начала гудеть что-то подозрительно напоминающее слово "Писюн", лишь бы мы заткнулись нахуй. А Розелле хоть бы хуй - сидел в углу клетки, таращил полные непонимания банки и обильно серил.
Миша уже хотел Писюна разочаровать, типа: "Писюн, он у тебя походу глухой ваще.", но как выяснилось, Розелло был нихуя не глухой, а даже совсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал, набирался, так сказать, сеансу. Через пару недель этот пидор выдал всё - и "Писюн", и "сука ебаная", и "пидарас" с "мудаком", и ещё целый ряд около гинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке конечно. И ведь, что характерно, не обманул продавец - действительно хуй заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он это, походу, круглосуточно, потому как Писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по его словам, Дуся сильно нервничала.
А Дуся на самом деле сходила нахуй с ума. То есть она и так была пизданута нехило, но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала только то, что вещают голоса в ейной голове, то теперь к этой неибической толпе добавился и Левитан с крыльями, который походу наглухо забивал Дусе все сигналы с Марса. Ну и в один прекрасный день мы с Мишей стали свидетелями того, как Дуся, чувствуя видимо близкую кончину от помутнения рассудка, решила напоследок во что бы то ни стало вточить "говорящего окорока". Сам Розелло к тому моменту времени уже надрочился открывать клетку изнутри и по-хозяйски вылазить на крышу подышать воздухом, причём проделывал всё это не прекращая вещать ни на секунду. С крыши своей клетки Розелло как козырной страус выглядывал в окно, обсуждал сам с собой последние новости и попутно подслушивал всякие гадости чтобы вечером опять ошарашить писюновскую маму очередным хитр
Скоро в школе появилась и писюнова мама, которая с лёту записала нас с Мишей в писюновские друзья и много чего нам про него поведала. Оказался целый список вещей, типа циклично движущихся, блять, объектов и изображений с яркой цветовой гаммой, которые Писюну не желательно было наблюдать вообще, а то была опасность впасть в конкретный долговременный ступор или хуй его знает чё ещё.
Остаток того учебного дня Миша провёл в тщетных потугах ввести Писюна в кому. Он ходил вокруг него кругами, изображая циклично двигающийся объект, а через равные промежутки времени вертел у того перед рожей цветными карандашами, изображая яркую цветовую гамму. Периодически пристально смотрел в глаза. Хуй там, Писюн не поддавался.
После уроков мы втроём уже стояли в раздевалке. Раздосадованный такими несрастухами Миша, сурово, как, блять, товарищ Берия, натягивал на себя свой чудо-свитер - апогей суканах пост-модернизма, привезённый из какого-то Чуркистана. Это сейчас, с высоты, так сказать, своего опыта, я понимаю, что на этом предмете одежды, силами таджикских ткачей - по совместительству наркоманов и дальтоников - художественными средствами был изображен героиновый приход, но в ту пору мы были свято уверены, что это пять зелёных всадников ловят чёрную рыбу в красном поле под палящим фиолетовым солнцем. Всякий раз, когда Миша надевал эту паранойю, превращаясь в сплошное красно-фиолетовое пятно, у меня возникало навязчивое желание, обхватив голову руками, бежать нахуй прочь, с криками, типа: "Нет! Нет! Только не мой мозг, ёбаные пришельцы!". Стоило Мише выйти в этом свитере на улицу, как прохожие начинали шарахаться в стороны, забывая, о чём только что думали, маленькие дети принимались плакать, а молодые барышни - обильно менструировать. У меня лично, как и у некоторых наших знакомых, свитер вызывал приступы тошноты и головокружения, поэтому я старался смотреть по возможности в пол. То есть, как вы понимаете, на блекло-сером раздевалочном фоне Мишин свитер нихуёво так выделялся. Да хули там, скажу больше - не существует в природе вообще такого фона, на котором этот ебучий аксессуар не выделялся бы нах. Хотя если вы нароете где-нибудь летающую тарелку с огромной надписью «Земляне! Мы пришли с миром!» - то можете смело, одев Мишин свитер, встать рядом. Такие вещи идеально дополняют друг друга.
Красное-фиолетовое пятно блякнуло что-то вроде: "Счастливо, пацаны" - и уплыло в сторону выхода. Оторвав глаза от пола, я увидел Писюна. У Писюна было такое ебало, как будто он всю ночь ловил чёрную рыбу с зелёными всадниками и теперь стоял передо мной типа заёбанный - с подкашивающимися ногами, отклянченой губой и тупым взглядом. В тот раз он залип основательно, я его минут 15 откачивал. Мише сказал сжечь свитер нахуй.
Дуся
Была у Писюна кошка, звали Дусей. Дуся была нещадно пизданутое животное. Въёбывалась с разбегу в стены, промахивалась на хай мимо миски с молоком харей в пол, корчила непонятные рожи. Дусей, кстати, она была чисто формально, поскольку отзывалась и на Дусю, и на Васю с Петей, и на "пошла на хуй". В общем, Дуся была не жилец в любом случае. Каску у неё снесло ещё при рождении и по законам природы она должна была скопытиться к чёрту ещё в раннем детстве, когда вместо титьки с молоком, тыкалась харей маме в жопу. Но тут, блять, в планы естественного отбора вмешался известный гринписовец Писюн. Дефективную Дусю он нарыл на какой-то помойке и припёр, естественно, в дом - это походу был вообще последний раз, когда Писюн полноценно держал лохматую бестию в руках. Потому как, когда Дуся подросла и превратилась в трёхцветную лопоухо-косоглазую поебень, она начала двигаться и хуй ты её поймаешь. Двигалась Дуся очень резво. Создавалось впечатление что даже срала на ходу, а если задерживалась в одном месте больше десяти секунд, значит либо спала, либо отъехала нахуй. Ну, или задумалась. Периодически с ней случались кратковременные приступы спокойствия: она ни с того, ни с сего замирала, таращила косые банки в неизвестном направлении и напряжённо ожидала в какое полушарие ебанёт моча на этот раз - ну и в зависимости от результата через полторы секунды начинала отчаянно щемиться либо влево, либо вправо, затем обычно впиливалась жбаном в стену, отскочив сломя голову хуячила в противоположную сторону, таранила в дверь и охуев от такого обилия препятствий начинала щемиться вверх па шторам. Там, где-нибудь под потолком вдруг опять замирала с таким ебалом, типа "Во, бля, где это я?..", снова задумывалась, неожиданно пердела, с перепугу въёбывалась тыквой в багету, падала сракой на подоконник и по новой начинала гонзать по жилплощади - шерсть дыбом, глаза на выкате, блять. Мне думается, что именно так выглядел бы кошачий вариант гибрида Алины Кабаевой и Жанны Агузаровой. Наблюдая такую хуйню, Миша неоднократно говорил Писюну, типа: "Писюн, она у тебя походу слепая ваще."
«Да не, не, - успокаивал себя Писюн, - просто ёбнутая."
Поначалу Дусина движуха вызывала у меня дезориентацию и приступы морской болезни, а Миша её вообще боялся и не любил совсем. Потому что один раз, нихуя не разглядев Дусю на фоне писюновского ковра (связанного наверно тем же дальтоником, который мише свитер красный захуячил), Миша наступил на ейный хлебальник, а поскольку Дуся почему-то мяукать не умела нихуя, издавая вместо этого какие-то кряхтяще-пердящие гортанные звуки на манер тувинских духовых инструментов, она со всей своей кошачьей пизданутости начала страшным тувинским голосом орать. Я, честно признаюсь, малёха припустил жидким в трусняк, а вот 12-ти летний Миша впервые в своей жизни схватился за сердце, а когда отошёл, начал Дусю ненавидеть лютой ненавистью.
И вот однажды, когда Писюн в очередной раз ушёл посрать и залип в толчке на полчаса, разглядывая в унитазе чудные какашные узоры, мы с Мишей остались тупить в писюновской комнате в два рыла. Тут я обратил внимание, что Дуся заговорщицки выглядывает из-за кресла и щуря один глаз палит в Мишину сторону. Я Мише это дело показал и только хотел уже что-то по этому поводу вякнуть, как вдруг Миша, внук ворошиловского стрелка, нихуя не растерявшись, мощным вдохом собрал все плескавшиеся в голове сопли (грамм думаю 200, не меньше - зима была) и смачно с присвистом форчманул Дусе прямо в рыло. Я даже растерялся как-то. Дуся пролетела всего-то метра полтора, зато с такими выебонами, что Алине Кабаевой и не снилось нах.
Через пару дней Дуся начала по-маленьку облазить. Писюн говорил, что это на нервной почве, но мы-то с Мишей знали, что после такого заряда гайморита в голову вообще не живут - так что ей ещё повезло, можно сказать.
А писюновская мама походу стреманулась, что кошке настает постепенный пиздец и купила Писюну на замену большого такого хуй пойми африканского попугая по кличке Розелло. Продавец её пролечил, что Розелло ахуеть какой умный и говорящий, схватывает типа всё на лету, хуй заткнёшь. Но Розелло почему-то оказался на редкость тупым ебланом. В течение недели мы с Мишей учили его говорить одно единственное слово "Писюн". День изо дня мы парили ему мозг часа наверно по два, чтоб не соврать: "Писюн, Писюн, Писюн… говори, сука ебаная. Писюн, Писюн… вот ведь пидор! Писюн, Писюн..." - ну и в таком духе. Под конец даже несчастная облезлая Дуся, не выдержав такого напора, корча ебало и заикаясь начала гудеть что-то подозрительно напоминающее слово "Писюн", лишь бы мы заткнулись нахуй. А Розелле хоть бы хуй - сидел в углу клетки, таращил полные непонимания банки и обильно серил.
Миша уже хотел Писюна разочаровать, типа: "Писюн, он у тебя походу глухой ваще.", но как выяснилось, Розелло был нихуя не глухой, а даже совсем наоборот. Всё это время хитрый пернатый слушал, набирался, так сказать, сеансу. Через пару недель этот пидор выдал всё - и "Писюн", и "сука ебаная", и "пидарас" с "мудаком", и ещё целый ряд около гинекологических терминов, смысл которых я узнал только несколько лет спустя. Писюн с мамой были в шоке конечно. И ведь, что характерно, не обманул продавец - действительно хуй заткнёшь. В качестве бесплатного дополнения к выученным словам Розелло научился кряхтеть, пердеть, лихо подражать звуку проезжающего трамвая и звонко посвистывать. Причём делал он это, походу, круглосуточно, потому как Писюн приходил в школу с таким помятым видом, как будто всю ночь катался на трамвае в шумной компании милицейских свистков. К тому же, по его словам, Дуся сильно нервничала.
А Дуся на самом деле сходила нахуй с ума. То есть она и так была пизданута нехило, но с появлением Розеллы её стали покидать последние остатки разума. Если раньше Дуся слушала только то, что вещают голоса в ейной голове, то теперь к этой неибической толпе добавился и Левитан с крыльями, который походу наглухо забивал Дусе все сигналы с Марса. Ну и в один прекрасный день мы с Мишей стали свидетелями того, как Дуся, чувствуя видимо близкую кончину от помутнения рассудка, решила напоследок во что бы то ни стало вточить "говорящего окорока". Сам Розелло к тому моменту времени уже надрочился открывать клетку изнутри и по-хозяйски вылазить на крышу подышать воздухом, причём проделывал всё это не прекращая вещать ни на секунду. С крыши своей клетки Розелло как козырной страус выглядывал в окно, обсуждал сам с собой последние новости и попутно подслушивал всякие гадости чтобы вечером опять ошарашить писюновскую маму очередным хитр