Два пути
В поддержку пятничного тега "моё" выкладываю ещё один из своих конкурсных рассказов. Продолжение в комментариях.
Буду рад вашей критике.
Было ли, не было ли, но расскажу как слышал. Совсем недавно, где-то сто лет назад, жил в Германии музыкант. Звали его Бернард, а фамилия его не имеет значения. Был этот музыкант, мягко говоря, не совсем популярным. Говоря же правду — он был ни капли не популярен. И концерты его едва набирали десяток зрителей, которые лишь пытались убить время.
Бернард был близок к бедности. Спасал его лишь его друг, известный скрипач Освальд, иногда дававший с ним концерты. На этих концертах зал всегда ломился от посетителей. Они были как братья — Бернард и Освальд. Оба сироты, оба музыканты.
Но различало их не только бедность и достаток. Освальд относился к музыке как к любимой работе. Бернард же обожал музыку. Любил ее больше всего на свете. Но именно эта любовь довела его... Хотя, сами все узнаете.
В концертном зале собирали вещи два музыканта — полный, среднего роста брюнет и высокий, стройный шатен. Первого звали Бернард, он был пианистом. Второй же — его лучший друг Освальд, играл на скрипке.
— Неплохо сыграли, — довольно потянулся Бернард, вытягивая пухлые руки и колесом выпячивая и без того выпуклую грудь, вершавшую отъетый животик.
— Да, это было отнюдь не плохо, — задорно ответил Освальд, укладывая скрипку из красного дерева в изысканный футляр. — Если бы ты еще не ошибался так явно, цены бы тебе не было.
— Что поделать, даже гении ошибаются! — рассмеялся пианист.
— Но ты же не гений?
— Да, я не гений... Но я стараюсь, Ос. Клянусь, на следующем концерте я не сфальшивлю ни разу!
— Ловлю на слове! — развернулся к нему с коварной улыбкой Освальд. — Проиграешь — с тебя жаркое!
— За твой счет — все что угодно!
Друзья рассмеялись, Бернард сунул в подмышку ноты, снял с крючка потрепанное пальто и, похлопав широкой пухлой рукой Освальда по утонченному, даже изысканному, плечу, направился к выходу. Освальд же, надев дорогую куртку и модную шляпу, последовал за ним. Футляр, что необычно для скрипки, он нес за спиной.
В коридоре их встретил невысокий человечек. Сверкая лысиной, бесконечно благодаря музыкантов, он сунул Освальду кошелек, не столь тяжелый, сколько толстый — он был забит купюрами.
На улице витали запахи конского навоза, пригревало раннее весенне солнышко, а людей было не слишком много. Освальд обернулся к другу, на его аристократическом лице плавала широкая улыбка, а в светло-серых глазах плясали задорные искорки.
— Что ж, пришло время самого приятного?
— Что ты, самое приятное было играть, а это лишь жизненная необходимость, — отшутился тот.
— Та-ак, давай по заслугам, — открыл кошелек Освальд. Достав пару купюр, он протянул было их Бернарду, но на полпути одернул руку и спрятал их в карман. Кошель же протянул другу.
— Ты что, — испуганно запротестовал Бернард. — Я не заслужил, нет-нет!
— Бери, я же знаю, ты задолжал за жилье, да и погляди на тряпье, в котором ты ходишь! Для меня это копейки, я взял на проезд — увы, забыл кошель дома. Тебя подбросить?
— Ну что же ты... Я же... Ох, спасибо тебе, Ос! — бросился он с объятьями на друга, охватив его, словно медведь молодую липку. — Ты бы знал, как ты мне помог!
— Да ладно, дружище, забыли. Давай, поехали! — Освальд звонко свистнул, замахал рукой. К ним направился дилижанс, запряженный четырьмя иссиня-черными лошадьми. Остановив карету, кучер быстро спрыгнул со своего места, открыл друзьям дверь.
Забравшись в просторную, с небольшую прихожую, карету, Бернард уселся у окна. Освальд расположился напротив. Карета тронулась, покачнув друзей. Вкусно пахло кожей, приятно потряхивало на кочках. Бернард мечтательно смотрел в окно, выстукивая пальцами на колене мелодию.
— Даже тут играешь? — усмехнулся Освальд.
— Да, заучиваю те места, где сегодня сфальшивил, — виновато улыбнулся пианист.
Повисла тяжелая пауза.
— Слушай, ты прекращай это, — вздохнул Ос.
— Что?
— Играть только то, что тебе нравится.
Бернард отвернулся. Взгляд его уставился в никуда.
— Сам знаешь, я тебя тянуть все время не смогу, — продолжил Освальд. — А не будешь играть что требуют — останешься без денег.
— Да и пусть! — огрызнулся Бернард. — Продам что-нибудь.
— Берни, это ведь не дело...
— А что мне, играть эти вульгарные мелодии по пабам? — возмущенно воскликнул он. — Они же предлагают мне трактирщину играть, это беспрестанное та-та-та-та-та в бешеном темпе! Это же не музыка, это просто... просто... Да к черту объяснять, ты же и сам это понимаешь!
— Понимаю, Берни, прекрасно понимаю. Но все мы с этого начинали! Поиграешь раз, поиграешь два, глядишь — через год будешь свои концерты ставить! Начинается все с малого...
— Но не с дерьма, Ос! Испачкаться сейчас, чтобы быть чистым потом? Увольте! Я лучше буду вечно голоден, чем в дерьме! — Бернард пылал яростью. В его глазках сплетались отвращение и злость. Полное лицо его покраснело, а руки летали словно дубинки, развешивая оплеухи невидимым противникам.
— Что ж, смотри сам, — устало сказал Освальд. — Я много раз тебя отговорить пытался, но я знаю тебя, упертый ты... Ну, у каждого свой путь. А мне выходить. За тебя я заплачу, друже.
Бернард еще не остыл, его грудь часто вздымалась, но кровь понемногу отступала от головы. Когда дверца хлопнула, отрезая его от друга, он шумно выдохнул и вновь уставился в окно.
— Не буду я играть это, — зло прошептал он. — Из грязи в князи хорошо только когда ты грязь. А я не был грязью и не собираюсь ей быть!
Буду рад вашей критике.
Было ли, не было ли, но расскажу как слышал. Совсем недавно, где-то сто лет назад, жил в Германии музыкант. Звали его Бернард, а фамилия его не имеет значения. Был этот музыкант, мягко говоря, не совсем популярным. Говоря же правду — он был ни капли не популярен. И концерты его едва набирали десяток зрителей, которые лишь пытались убить время.
Бернард был близок к бедности. Спасал его лишь его друг, известный скрипач Освальд, иногда дававший с ним концерты. На этих концертах зал всегда ломился от посетителей. Они были как братья — Бернард и Освальд. Оба сироты, оба музыканты.
Но различало их не только бедность и достаток. Освальд относился к музыке как к любимой работе. Бернард же обожал музыку. Любил ее больше всего на свете. Но именно эта любовь довела его... Хотя, сами все узнаете.
В концертном зале собирали вещи два музыканта — полный, среднего роста брюнет и высокий, стройный шатен. Первого звали Бернард, он был пианистом. Второй же — его лучший друг Освальд, играл на скрипке.
— Неплохо сыграли, — довольно потянулся Бернард, вытягивая пухлые руки и колесом выпячивая и без того выпуклую грудь, вершавшую отъетый животик.
— Да, это было отнюдь не плохо, — задорно ответил Освальд, укладывая скрипку из красного дерева в изысканный футляр. — Если бы ты еще не ошибался так явно, цены бы тебе не было.
— Что поделать, даже гении ошибаются! — рассмеялся пианист.
— Но ты же не гений?
— Да, я не гений... Но я стараюсь, Ос. Клянусь, на следующем концерте я не сфальшивлю ни разу!
— Ловлю на слове! — развернулся к нему с коварной улыбкой Освальд. — Проиграешь — с тебя жаркое!
— За твой счет — все что угодно!
Друзья рассмеялись, Бернард сунул в подмышку ноты, снял с крючка потрепанное пальто и, похлопав широкой пухлой рукой Освальда по утонченному, даже изысканному, плечу, направился к выходу. Освальд же, надев дорогую куртку и модную шляпу, последовал за ним. Футляр, что необычно для скрипки, он нес за спиной.
В коридоре их встретил невысокий человечек. Сверкая лысиной, бесконечно благодаря музыкантов, он сунул Освальду кошелек, не столь тяжелый, сколько толстый — он был забит купюрами.
На улице витали запахи конского навоза, пригревало раннее весенне солнышко, а людей было не слишком много. Освальд обернулся к другу, на его аристократическом лице плавала широкая улыбка, а в светло-серых глазах плясали задорные искорки.
— Что ж, пришло время самого приятного?
— Что ты, самое приятное было играть, а это лишь жизненная необходимость, — отшутился тот.
— Та-ак, давай по заслугам, — открыл кошелек Освальд. Достав пару купюр, он протянул было их Бернарду, но на полпути одернул руку и спрятал их в карман. Кошель же протянул другу.
— Ты что, — испуганно запротестовал Бернард. — Я не заслужил, нет-нет!
— Бери, я же знаю, ты задолжал за жилье, да и погляди на тряпье, в котором ты ходишь! Для меня это копейки, я взял на проезд — увы, забыл кошель дома. Тебя подбросить?
— Ну что же ты... Я же... Ох, спасибо тебе, Ос! — бросился он с объятьями на друга, охватив его, словно медведь молодую липку. — Ты бы знал, как ты мне помог!
— Да ладно, дружище, забыли. Давай, поехали! — Освальд звонко свистнул, замахал рукой. К ним направился дилижанс, запряженный четырьмя иссиня-черными лошадьми. Остановив карету, кучер быстро спрыгнул со своего места, открыл друзьям дверь.
Забравшись в просторную, с небольшую прихожую, карету, Бернард уселся у окна. Освальд расположился напротив. Карета тронулась, покачнув друзей. Вкусно пахло кожей, приятно потряхивало на кочках. Бернард мечтательно смотрел в окно, выстукивая пальцами на колене мелодию.
— Даже тут играешь? — усмехнулся Освальд.
— Да, заучиваю те места, где сегодня сфальшивил, — виновато улыбнулся пианист.
Повисла тяжелая пауза.
— Слушай, ты прекращай это, — вздохнул Ос.
— Что?
— Играть только то, что тебе нравится.
Бернард отвернулся. Взгляд его уставился в никуда.
— Сам знаешь, я тебя тянуть все время не смогу, — продолжил Освальд. — А не будешь играть что требуют — останешься без денег.
— Да и пусть! — огрызнулся Бернард. — Продам что-нибудь.
— Берни, это ведь не дело...
— А что мне, играть эти вульгарные мелодии по пабам? — возмущенно воскликнул он. — Они же предлагают мне трактирщину играть, это беспрестанное та-та-та-та-та в бешеном темпе! Это же не музыка, это просто... просто... Да к черту объяснять, ты же и сам это понимаешь!
— Понимаю, Берни, прекрасно понимаю. Но все мы с этого начинали! Поиграешь раз, поиграешь два, глядишь — через год будешь свои концерты ставить! Начинается все с малого...
— Но не с дерьма, Ос! Испачкаться сейчас, чтобы быть чистым потом? Увольте! Я лучше буду вечно голоден, чем в дерьме! — Бернард пылал яростью. В его глазках сплетались отвращение и злость. Полное лицо его покраснело, а руки летали словно дубинки, развешивая оплеухи невидимым противникам.
— Что ж, смотри сам, — устало сказал Освальд. — Я много раз тебя отговорить пытался, но я знаю тебя, упертый ты... Ну, у каждого свой путь. А мне выходить. За тебя я заплачу, друже.
Бернард еще не остыл, его грудь часто вздымалась, но кровь понемногу отступала от головы. Когда дверца хлопнула, отрезая его от друга, он шумно выдохнул и вновь уставился в окно.
— Не буду я играть это, — зло прошептал он. — Из грязи в князи хорошо только когда ты грязь. А я не был грязью и не собираюсь ей быть!