В 1936 году Николаю Шарлеманю присвоили ученую степень кандидата биологических наук. В 1937 году он защитил докторскую диссертацию, а в 1938 году становится профессором прикладной зоологии.

Круг интересов и научных разработок ученого был разносторонним, из-под его пера вышло более двухсот научных работ. Николай Шарлемань – автор брошюр по природе Украины («Птицы УССР», 1938 год; «Звери Украины», 1920 год; «Материалы по фауне зверей и птиц Черниговской области», 1936 год), учебников и других научных и научно-популярных материалов.

Во время оккупации Киева немцами Николай Шарлемань остался в городе. В 1943 году вместе с другими сотрудниками Института зоологии он выехал в Познань. В 1946 году ученый был репатриирован, однако устроиться на работу в Институт так и не смог. Он работал профессором в Лесохозяйственном институте с почасовой оплатой, позже – консультантом Киевской станции защиты растений и инспектором Главного управления по делам охоты.

Много внимания Николай Шарлемань уделял изучению животного и растительного мира Киевской Руси. Фрески и граффити Софийского собора он сопоставлял с текстом «Слова о полку Игоревом», а также с записками Г.-Л. де Боплана и А. Ван Вестерфельда.

В последние годы жизни ученый занимался активной природоохранной деятельностью: заботился о сохранении реки Почайны в связи с застройкой Оболони, природы Труханова острова, выступал за возрождение рыболовецкого заповедника «Конча-Заспа».

Похоронен в 1970 году на Зверинецком кладбище Киева.

Миллион старыми

Киевлянин Яков Шейнкин по советским меркам был чрезвычайно богатым человеком. Как и большинство других чрезвычайно богатых людей страны, свое состояние он сколотил незаконно.

Зарабатывал Шейнкин на фруктах. С 1944-го по 1954 год, работая экспедитором в тресте "Укрглаввино", он регулярно ездил в командировки в Закарпатье – принимать и отгружать яблоки.

И попутно закупал яблоки для себя – примерно по девять тонн за раз, чтобы выгодно (и, конечно, нелегально) продать через магазины в Киеве.

Позже Шейнкин устроился кладовщиком на оптовую базу "Киевгорплодоовощторга", где стал одним из организаторов масштабной преступной схемы. Яблоки, цитрусовые, бананы и ананасы (два последних пункта – супердефицитный товар) путем махинаций с накладными воровали со складов и продавали "налево". В дело были вовлечены десятки работников: заведующие магазинов, товароведы, продавцы, кладовщики, водители.

К началу 1961 года Шейнкин был буквально подпольным миллионером – его состояние впоследствии оценили в 1 миллион 200 тысяч старых рублей. Выставлять напоказ свою состоятельность кладовщик не рисковал – это было чревато вниманием со стороны правоохранительных органов. Тихо откладывая сбережения на старость, Шейнкин предпочитал не рубли, а более надежную "валюту" – золото.

Брошь с бриллиантами и золотые монеты

Покупать монеты и изделия из драгоценного металла ему помогал двоюродный брат Абрам Персион, занимавший высокую должность в "Киевметрострое" и имевший выходы на нужных людей.

Абрам Персион

С 1950-го по 1960 год Шейнкин провернул через родственника по меньшей мере 19 незаконных сделок. Покупал сотни золотых монет (в основном старые российские, американские и немецкие), немного украшений и шкурки пушных зверей.

Небольшая часть приобретений Шейнкина

Самым дорогим приобретением стала золотая брошь с двумя алмазами и 164 бриллиантами. За нее кладовщик отдал 125 тысяч дореформенных рублей – это средняя советская зарплата за 13 лет.

Ценности обычно доставал знакомый Абрама Персиона Лейб Фальковский. Сам Персион за посредничество получал небольшой процент со сделок – на эти деньги он купил себе 407-й "Москвич" и холодильник. Несколько раз Абрам давал касающиеся продажи золота поручения своему зятю Науму Запрудскому.

Долгие годы Шейнкин хранил все богатства у себя, но в 1960-м решил, что их стоит перепрятать. И передал надежно упакованные свертки двоюродному брату Персиону, зятю Моисею Гительману и другим родственникам и знакомым.

Позже, давая показания, он связывал это решение со смертью своей жены Рохили Шерман, но не объяснял, в чем именно заключалась эта связь. Предположительно, у него просто появились нехорошие предчувствия.

Клад в могиле и десятки арестов

Интуиция Шейнкина не обманула. Уже в феврале 1960 года десятки сотрудников "Киевгорплодоовощторга" были задержаны за хищения. И Яков Шейнкин в том числе.

Поначалу расследовали только махинации с фруктами. О припятанных Шейнкиным богатствах в КГБ – именно этому ведомству, а не МВД, с недавних пор стали поручать крупные экономические дела – пока не подозревали.

А тем временем все, кому дядя Яша – так близкие называли Шейнкина – оставил золото, жили в постоянном нервном напряжении. Особенно страшно становилось после чтения газет.

Интенсивная борьба с экономической преступностью – один из главных маркеров эпохи начала 1960-х. Старт кампании дал лично лидер страны Никита Хрущев.

Процесс арестованных московских валютчиков и фарцовщиков Яна Рокотова, Владислава Файбишенко и Дмитрия Яковлева должен был стать показательным и муссировался в прессе. Сначала им дали по 8 лет лишения свободы, но вмешался возмущенный мягкостью приговора Хрущев, и дело пересмотрели. Теперь все трое получили максимальный срок – 15 лет.

Но и этого советскому лидеру было мало – он требовал смертной казни. Состоялся третий суд, валютчиков приговорили к высшей мере наказания.

Изменения в Уголовный кодекс, предусматривающие расстрел за нарушение правил о валютных операциях, были внесены уже после ареста Рокотова и компании.

Хранители сокровищ Шейнкина, видя новости о московских валютчиках, с ужасом примеряли их роль на дядю Яшу и себя самих. Вполне естественным было желание побыстрее избавиться от золота.

Например, Запрудский по просьбе Персиона зарыл часть монет в саду своей матери в Боярке под Киевом. Мать, узнав об этом, устроила скандал, и через пару дней "клад" пришлось выкапывать и везти обратно.

С частью "клада" Персион приехал домой к дочери Шейнкина Доре и ее мужу Моисею Гительману, оставил коробки с золотом в детской кроватке и, не слушая возражений, ушел. Плачущая Дора уже хотела спустить все содержимое в туалет.

Но в итоге супруги отвезли ценности на кладбище и зарыли под памятник на могиле Рохили Шерман, которая приходилась Доре матерью, Моисею – тещей, а арестованному Шейнкину – женой.

В 1962 году, пока еще шло следствие по "фруктовому" делу, КГБ занялся золотом Шейнкина. Сначала арестованный киевский валютчик Самуил Шанский дал показания на Фальковского, с которым иногда проворачивал сделки. А уже через Фальковского "комитетчики" вышли на всех остальных. Было возбуждено новое уголовное дело о нарушении правил о валютных операциях – куплю-продажу золотых изделий рассматривали именно так.

Гительман, если верить прессе тех лет, долго пытался выкручиваться и не признавался, где тайники. "Пытаясь запутать следствие, он предлагал то выпустить его без свидетелей, чтобы забрать золото из тайников, то позвонить (тоже без свидетелей) знакомым", – сообщала газета "Вечерний Киев" .

Всего по этому делу было изъято 1867 золотых монет общим весом почти 12 килограммов, 29 украшений (600 граммов), ряд мелких золотых изделий, меховые шкурки, советские рубли и сберкнижки. Большая часть ценностей принадлежала Шейнкину, относительно немного – другим фигурантам.

В декабре 1962 года суд рассмотрел дело "Киевгорплодоовощторга". На скамье подсудимых оказались 35 человек. Шейнкин был среди четверых осужденных, получивших больше остальных: его приговорили к 15 годам колонии плюс трем годам ссылки.

Смерть "в качестве исключения"

Но это было не самой худшей новостью для Якова Шейнкина. В октябре 1962 года Верховный Совет СССР разрешил в качестве исключения применить к фигурантам дела о золоте новые законодательные нормы в отношении валютчиков, принятые в 1961-м. То есть позволялось приговорить их к расстрелу.

Суд состоялся в апреле 1963 года. Заседания коллегии Верховного Суда УССР проходили в помещении клуба пожарной охраны на Владимирской улице.

Шейнкина приговорили к смертной казни. Фальковский получил 15 лет лишения свободы, Персион – 12, Гительман – 8, Запрудский – 4. Фальковский и Персион первые 5 лет должны были провести в тюрьме – это более суровая мера по сравнению с колонией.

У всех, кроме Запрудского, конфисковали имущество. Еще несколько человек, прятавших золото – среди них были двое доцентов университетов, – отделались выговорами на работе.

Вскоре после приговора газета "Вечерний Киев" посвятила этому делу статью "Накипь":

"Стерто еще одно грязное пятно со светлого лица нашего города. <...> Когда на посуде появляется накипь, хозяйка тщательно счищает ее. Советские люди безжалостно соскребают мельчайшие следы накипи – отзвук позорного прошлого, с которым покончено навсегда", – поносили журналисты осужденных и тех, кто им помогал.

Сыгравшего роль в этой истории Самуила Шанского (он независимо от торговца фруктами тоже доставал ценности с помощью Фальковского) судили несколькими месяцами раньше. Его, как и Шейнкина, приговорили к расстрелу. При этом доказанный следствием объем купленных и проданных им монет был в разы меньше, чем в деле Шейнкина.

Вскоре Верховный суд, ссылаясь на совокупность смягчающих обстоятельств (первая судимость, участие в войне и так далее), удовлетворил его кассационную жалобу, заменив казнь на 15 лет колонии.

А вот Шейнкин обжаловать смертный приговор уже не мог, поскольку его вынес суд последней инстанции – Верховный (тогда как Шанского судили в Киевском областном). Единственным шансом сохранить жизнь было помилование Верховным Советом УССР.

Осужденный обратился с ходатайством, но 22 мая 1963 года получил отказ. Вскоре Яков Шейнкин был расстрелян.

https://www.currenttime.tv/a/zoloto-v-mogile/31607197.html