(продолжение)

Прошлое пробуждение – тоже в морге. Тоже после бурного застолья. Что-то здесь явно наклёвывается…

Логику можно найти во всём, ну нужно ли? Журнал «Наука и жизнь» однажды сообщил, что девяносто девять процентов умерших от рака при жизни ели огурцы. Вывод о природе рака, весьма логичный, напрашивается сам собой, но кто назовёт его правдой?

– Народ говорит, что в России один показатель здоровья: можно пить или нельзя пить, – отделался шуткой Михаил. – Что было после того, как я отключился?

– Хочешь сказать – умер.

– Пусть так, – не стал он спорить с очевидным для посторонних фактом.

– Тебя накрыли простыней и, как дрова, уволокли на носилках. Всё. Прошли сутки, и ты снова являешься с того света. И как там? Расскажешь?

– Там нормально. Особенно высоко запасные части ценятся.

– Что?

Он болезненно отмахнулся. Итак, прошли сутки. От смерти до смерти. От морга до морга. Михаил поднял ноющую ногу: в ступне торчала огромная заноза. Прислонившись к косяку, он осторожно вытащил причину боли, взгляд рыскнул по сторонам – куда бы положить?

– Давай, выброшу. – Жанна кончиками пальцев приняла окровавленную щепку. – Иди в душ, а я придумаю что-нибудь с одеждой.

Вот это дело. Но сначала…

– Можно попить? – попросил он.

– Чего?

– Да хоть воды из-под крана, только побольше!

Душа, конечно, просила чего-то покрепче, но пришлось сдержаться.

Воды Жанна не пожалела. Когда огонь внутри погас, опорожненная сувенирную кружка объемом под литр вернулась на стол, Михаил некстати икнул, извинился и скрылся в ванной.

Израненное тело превратилось в рисунок ребенка, выполненный ножом по холсту.

– Может йод и бинт принести? – донеслось с той стороны двери. – И пластырь?

– Нет. Не сейчас.

Кого девушка видела в нём? Вчерашний спаситель второй раз возник в невообразимом облике. Судьба била по заду и по голове – он изворачивался, удирал и жил себе дальше. Михаил был из вынужденно героического поколения, что сумело пережить самое интересное, произошедшее со страной, и страдало от единственного недуга – излишней тяги к уходу от реальности в душевность призрачного бытия. Страдал и он. Возможно, многого бы достиг, если б не решил для себя, что теориям о возрастных кризисах нужно верить. Мужчины созданы для войны, их дело побеждать. Когда (вариант: если) победили – удерживать завоёванное. Но стоит решить для себя, что больше не участник боевых действий в войне за счастье… тогда – всё.

Очищающий водопад глушил звуки, мысли стекали вместе с грязью, и через минуту Михаила вынесло за пределы квартиры, вернув в материнское лоно, где он и плавал в счастливом отрешении и неведении.

Счастье омовения было долгим и прекрасным. Простая радость, и такой оживляющий эффект. Давно подмечено: чем проще радость, тем она приятнее. Мир принадлежит любителям простых радостей, остальным приходится делать вид, что такие же. Или что хотя бы понимают, о чём речь. Жалко непростых.

Прекратившийся шум воды словно подал знак. Дверь бесцеремонно распахнулась, и Жанна внесла тепло-бархатную стопку.

– Вот, держи запасной халат. – Она совершенно не стеснялась чужого мужчины, перешагивающего бортик ванны во всем древнегреческом великолепии. Погрубевше-разжиженного Апполона смерил оценивающий взгляд. – Не знаю, что еще предложить. В мои вещи ты не влезешь.

Это точно. Тоненькое холмистое тельце хозяйки было раза в два уже и на голову ниже.

– Спасибо. – Михаил потянулся за одеянием.

Когда он запахивался, девичьи плутовские глаза разглядывали намечающийся животик.

– Вижу, спортом занимаешься.

Причем здесь спорт? Ах, вот в чем дело. Соответствие размера возрасту. По сравнению с ровесниками живот Михаила не выглядел пузом. Если же сравнивать с одногодками новой приятельницы…

А не надо сравнивать. Судя по тону, высказанное – скорее комплимент, чем укол.

С другой стороны, откуда она столько знает про размер животов его ровесников?

– Угу, – произнес Михаил, недовольный как разглядыванием, так и выводами. – Особенно сегодня.

– А что сегодня?

– Сбежал из ада.

– Из з… – Полное лукавства личико отвернулось, глаза скосились на кокетливо отставленный образец.

Ребенок. Дитя, которое притворяется взрослым. Михаил через эту шутку прошел лет сорок назад.

Натужно выдавленная улыбка вышла кривой, и собеседница поняла неуместность темы.

– В каком-то смысле можно и так, – по размышлении признал Михаил, когда девушка вернула середину на место, – но лучше оставить в моей редакции.

– Из преисподней? И как там, горячо?

– Очень.

– Заметно. Оттого ты ведро воды выхлебал.

– Зато теперь точно возьмусь за себя, – дал себе слово Михаил, чужим присутствием заверяя клятву, как нотариальной печатью.

Взяться стоило непременно, поскольку восемь часов рабочей беготни вокруг немецкого «полноцвета» спортом можно назвать с натяжкой. Потому что… вдруг все только начинается?

Одобрительный взор еще раз окинул его фигуру, и завуалированный комплимент повторился прямым текстом:

– Другие в твои годы пузо на тележках возят.

«Другие в его годы» вновь резануло по сердцу, но углубляться в тему было противно. И не нужно. В одном случае настроение испортится у него, в другом – у нее, если все окажется не столь плохо, как он себе насочинял.

Жаркое содержимое халатика посторонилось, давая Михаилу дорогу.

– Пойдем, лечить буду.

– Само заживет, – буркнул он, затягивая узел на поясе, затем ладони пригладили поредевшую с возрастом шевелюру. Пусть не прынц на белой кляче, а на роль короля в изгнании еще сгодится. – Как на собаке.

– Так и знала, что все вы кобели, – смешливо упало в ответ.

– Не надо продолжать собачью тему, в ответ обидеть могу.

– Меня? Такую хорошую, пригожую и всю из себя замечательную? – Выйдя следом, Жанна по-детски прокрутилась перед ним по комнате. – Не получится.

Девушка остановилась, взор обжег непредставимым в такой милашке огнем.

– Я ведь не только тявкать, я и кусаться умею, – добавила она с суровой доверительностью.

В это верилось. Было в раскрепощенной проказнице что-то одновременно волчье и лисье. И острые зубки, и хитрые глазки. Связываться с ней глупо и опасно. В то же время все в ночной квартире подталкивало к по-современному очень логичным, но неправильным действиям. К событиям, которых Михаил не собирался допускать.

– Значит, сам свои раны залижешь, кобель? –бросила Жанна с явным желанием уколоть.

Михаил еще раз осмотрел промытые водой, но не обеззараженные ноющие ранки. И… согласился.

– Только быстро.

– Так бы сразу. – Девушка потянулась к уже приготовленному пузырьку перекиси водорода. – Будто для себя стараюсь. Садись.

Центр гостиной занимал диван, Жанна толкнула туда Михаила, сама разместилась рядом.

Протянутые ноги заняли место на нежных коленях, девушка начала священнодействовать с ранами. От ласковых прикосновений, холодящих, но таких желанных, он таял. И вздрагивал от неожиданно-резких.

– Откуда сбежал на этот раз, герой-любовничек? Мистической мутью зубы больше не заговаривай, я люблю конкретику.

– Из морга, – признался Михаил, душой летая в небесах, ногами находясь в руках у добровольной помощницы, а мыслями стараясь не сорваться.

– Ого. Уверен?

– Или из чего-то похожего. Возможно, из больницы, предназначенной для таких уродов, как я.

– Зачем ты так?.. – обиделась девушка за него.

Влажная ваточка почти с любовью промакивала ранки, а пару глубоких порезов залепил бактерицидный пластырь.

– Потому что урод. – Михаил скривился. – Кто еще, оставив долго строившуюся и наладившуюся жизнь, будет пить вусмерть и ночами по чужим квартирам слоняться?

– Значит, ты здесь просто слоняешься? – Жанна сделала попытку сбросить с колен жилистые ворсистые ноги.

– Прости. – Игривое отталкивание Михаил легко преодолел, ноги водрузились обратно. – Я чересчур обобщил.

– Учти, – жестко сказала Жанна, вновь принимаясь изливать волшебную благодать на раненую плоть, – я не общность. Я – частность. Всегда и во всем.

– Разве кто сомневается?

– Другое дело. – Девушка решила не заметить шутливость. – Не хочешь проблем – внимательнее следи за словами и мыслями.

«За словами и мыслями». Хорошо сказано. Именно так, как сейчас нужно.

– Я не хочу проблем, – честно признался он, – их у меня выше крыши в последнее время.

Взгляд упал на окно, где за далеким горизонтом начинало лилово-розово светать.

– Что там за здание, недалеко от лужи, в которой мы познакомились? – Он указал в сторону темного пустыря и корпусов за ним.

Бровки Жанны забавно-серьезно сошлись:

– Мы познакомились не в луже.

– Да, но мы сделали это в ее присутствии.

– Пусть хотя бы так, все не свиньей обозвал. В той стороне действительно находится морг.

– Вот. Именно оттуда мне пришлось делать ноги, пока не разобрали.

Томные глазки округлились:

– Хочешь сказать, что и первый раз…

Михаилу оставалось повинно развести руками. Скрывать непричастность к амурным похождениям он не собирался, и если она что-то навоображала в его отношении – зачем поддерживать девочку в нехороших подозрениях?

– Все, любитель приключений и луж, готово. – Жанна спихнула объект заботы на пол, оставшиеся препараты отправились назад в аптечку. – Жить будешь. Пока не умрешь.

Потом она небрежно отбросила аптечку и вновь уселась в своем углу дивана, забравшись туда с ногами. Руки обхватили поднятые к груди колени, задумчивое лицо, опущенное подбородком на гладкую коленную чашечку, пристально смотрело на Михаила.

Ему стало не по себе. Не столько от непонятного пронизывающего взгляда, ничего прямо не говорящего, но заставляющего нервничать, сколько от выставленных в его сторону открытых белых голеней. Сведенные сверху, книзу они слегка раздваивались, меж разъехавшихся пол халатика темнели дурманящие глубины. Окружающий мир накрыла звенящая в ушах и мозгах тишина, удары пульса били под дых. Если странная девушка, которая не только не боится оставаться наедине с едва знакомым мужчиной, но и разными способами исподволь провоцирует его, сейчас что-то надумает…

3

Михаил поднялся, ноги сами привели к окну, лоб уткнулся в стекло. Нет уж. Каждому свое. Кто забывает об этом, кончает в могиле.

В могиле он уже почти побывал. Сбежал на полпути. А насчет остального… Все прямо-таки ведет к чувственно-бесчувственному обрыву, и только шажочек отделяет от пропасти, о последствиях которой для души он, как более взрослый и мудрый, хотя бы догадывается, а эта не умеющая следить за раструбом ножек чаровница, кажется, нет.

Впрочем, чего это он: «не умеющая». Прекрасно умеющая. Все понимающая. И прямо намекающая.

Нет, такие игры не для него.

«Или все же..?» – противно зудело голосом невытравливаемого внутреннего бесенка.

«Ну, и на чем же остановились?» – заметался разрываемый мозг.

– Куда-то собираешься? – Михаил смотрел на оставленный без присмотра автомобиль.

Довольно дорогой, между прочим. В столице такими все улицы запружены, а здесь счет максимум на десятки. Особой криминальностью город-трудяга не отличался, но защиту от дурака даже на компьютеры ставят. Кто-то походя может гвоздем поцарапать, или сверху бутылку уронят. Страховка страховкой, а время и нервы будут потеряны, и средство передвижения, в данном случае (вопреки афоризму) одновременно являвшееся роскошью, после ремонта резко потеряет в цене.

– Собираюсь? – Огромные ресницы изобразили испуганную бабочку. – Нет, а что? Ах, машина…

– Надеешься на сигнализацию?

– Здесь ничего не случится, у нас район тихий.

– Ничего не случится?! – Руки Михаила демонстративно огладили раны.

– Соседи тоже оставляют, и ничего. И утром не надо в гараж спускаться. Время экономлю.

– Лентяйка, – пожурил Михаил.

Он не оборачивался, смысла не было: в комнате царил день, за окном – ночь, и стекло частично работало зеркалом. Будто в кинотеатре, огромный экран показывал как вазы, картины и дорогие обои, не представимые в его собственной квартире, так и волнующую позу собеседницы.

Взгляд Жанны встретился с разглядывавшим себя отражением. Девушка завозилась, ноги спустились на пол.

– Уже поздно. – Она тоже поднялась.

Скорее, рано. Темнота еще не сдавала позиций, но далеко за домами рождалась новая заря.

– Постелю тебе здесь, на диване, – сообщила девушка, – а перед уходом разбужу и отвезу. Устроит?

Да он просто мечтает об этом! Уф. Значит, с глупыми детскими играми в некстати повзрослевших покончено. Он выдержал испытание. Можно расслабиться.

– Не знаю, как благодарить…

– Да ладно, – юная хозяйка махнула ладошкой. – Ты же первый пришел на помощь. Если бы не ты – кто знает, что со мной было бы.

С этим нельзя не согласиться. С любительницей среди ночи знакомиться в пустынных районах с вышедшими из морга полуголыми мужиками действительно могло произойти что угодно. И, особенно, что не угодно.

Из соседней комнаты, где, видимо, располагалась спальня, девушка принесла подушку и простыни.

– Держи. Здесь тепло, одеяло не потребуется.

Свет погас. Хозяйка прошелестела подошвами в сторону ванной, слепящий всплеск полоснул по глазам, и квартира окончательно погрузилась во тьму.

Михаил скинул халат. Покалеченное и приятно полеченное тело нырнуло под простыню, конечности с удовольствием вытянулись. Когда ноющие члены утихомирились, он попробовал восстановить события последних дней.

По порядку. Сначала – ссора с Наташей. Жена опять грозилась уйти, если он не перестанет пить. В ответ в который раз звучали клятвенные заверения, что больше ни-ни, но…

Дали отпускные. Подкатили друзья. Понеслось.

Итого, позавчера – торжественный уход в отпуск, что закончился знакомством с моргом. Кто присутствовал? Петрович, Денис, Славик, Володька и этот, новенький, молодой. Второй день, как пришел. Он и наливал в основном. Плеснул какой гадости? Михаила-то и в морг… Вопрос: зачем это ему?

Еще был Смирнов, он со школьной скамьи по Наташке сохнет. Она предпочла Михаила, выбор давно сделан, но былого конкурента словно закоротило. Смирнов так и не женился. Может, его проделки? Место себе, так сказать, расчищает. Никто же за стаканами и бутылками специально не следил, хоть цианистый калий влей – не заметят.

Новый удар по глазам заставил их непроизвольно распахнуться, и все мысли исчезли. Девушка закончила водные процедуры, дверь ванной открылась, тонкая рука нащупала оставшуюся снаружи кнопку. Быстрое нажатие – и свет потух, но за это время…

Михаила пробрало до печенок. На Жанне были только трусики.

Видение еще долго не покидало его после того, как обладательница сочного урожая пробежала в темноте в свою комнату. Н-да, поспишь тут, как же. Усилием воли отвлекающие миражи были разогнаны, он вновь сосредоточился на былом. С трудом. С огро-омным трудом, но все же – сосредоточился. Сосредото-о-очился-а…

С позавчерашним днем разобрались. Теперь – вчера. Сумасшедшее возвращение к жизни, опять выпивка, опять врачи, опять остановка сердца, констатация смерти и очередная отправка живого трупа по знакомому адресу.

Почему – живого? Для всех он умер. Не приди неведомым образом в себя, был бы уже разобран, как угнанный автомобиль, и распродан на детали. А остаток ржавого кузова был бы кремирован или похоронен с почестями под ритуальный плач вдовы и детей.

Что с ним происходит? Позавчера был готов собственноручно придушить супругу на месте. Вчера клялся себе, что никого, кроме нее, не любит. Сегодня…

Сегодня он снова в квартире красотульки, что вроде бы к нему неровно дышит. Как иначе объяснить заигрывания и намеки? Неужели в таких хоромах по живому обществу истосковалась? Причем – именно по мужскому обществу. Почему бойфренда не заведет?

Осенило. Дурень он стоеросовый, вот с чего начинать мыслить надо было. Дорогая машина, элитная квартира, шмотье… Новая знакомая – содержанка. При таком раскладе ниточки вяжутся в понятный узелок. Живет Жанночка за счет покровителя, оттого вся роскошь вокруг. Но одной роскошью сыт не будешь. Вот и потянулась к случайному попутчику.

То есть он, Михаил, просто причуда, каприз. Тот, кто попался под руку. Поиграет с ним наша кошечка и забудет как звали.

Перед внутренним взором вновь пробежала гологрудая чертовка, но вслед возникло родное лицо Наташи – умиротворяющее, искреннее, любящее. Любимое. Каким счастьем было бы перенестись к себе, в знакомую скрипучую постель, под теплый бочок супруги, зовущий и соблазняющий невиданным покоем. Как ненавистна стала любая неустроенность! Вернуться бы в желанное поза-позавчера, которое прожил бы совсем по-другому. И позавчера, и вчера, и сегодня. И завтра. Совершенно по-другому.

Теперь он знал – как. Крепкость задним умом – отличительная черта любого человека старой закалки.

Да и новой, если быть справедливым.

4

Задремать не удалось, вновь послышались шаги – тихие, осторожные. Веки создали небольшую щелочку: искушающее привидение, чей вид с предыдущего прохода не изменился, проскользнуло через гостиную к туалету. Середину прикрывал согнутый локоть, на «спящего» скакнул быстрый взгляд.

История со светом повторилась. Дважды. Сначала он успел полюбоваться станом скрывшейся за дверью ночной феи, затем новым царским выходом. Кто-то красиво сказал, что ночь придает блеск звездам и женщинам. Точно сказано, особенно насчет последнего. Призрачная чудесница обхватила себя за локти, аккуратно ступающие ножки приближались к месту его горизонтальной дислокации. Вскоре головодробительная плоть оказалась близко. Чересчур близко. Михаил изобразил сопящий труп, но над ухом раздалось:

– Спишь?

Издевается? Глаза честно открылись.

– Нет.

– Что-то не спится. Я немного посижу здесь, с тобой?

«Посижу»? Кроме журнального столика рядом нет другой мебели.

На то, чтоб загнать хозяйку квартиры обратно в спальню, у Михаила не хватило духу. Освобождая местечко, пришлось втиснуться в спинку дивана, изогнуться и предельно подвинуть ноги. Задумчивая сомнамбула разместилась на предоставленном краешке в районе его пояса. Подобрав колени к груди, девушка жестко обхватила их и замерла. Что бы ни говорила, а пришла она сюда с какой-то целью, и явно не оттого, что отвыкла засыпать без сказки, рассказанной няньками.

Если б он не был женат…

Но разве он, дважды умерший, еще женат? Разве для мира он все еще рабочий из типографии, которого знали друзья и близкие? И… очень близкие?

Если для остальных он умер, а для себя – жив, то…

Началась новая жизнь. Вопрос на засыпку: имеет ли он право начать ее с небольшого приключения?

Почему нет? Другие умудряются совмещать в одной вполне благополучной жизни. И не жалуются. Почему он делает для себя исключение и даже сейчас раздумывает, вместо того, чтобы броситься в открывающуюся пучину новизны?

Потому что знает, что жив. И что женат. А это – даже для неверующих – все равно от Бога, нечто высшее, что дается людям, и в чем они клянутся друг другу перед лицом окружающих. И перед лицом того же Бога, которого, возможно, и нет вовсе, как уверенно докладывали советским людям в течение семидесяти лет. Воспитанием Михаил был из того поколения, и разговоры о высших силах, что вмешиваются в наши дела, были смешны. Совершенно. До последнего времени. Вот именно до этого, когда с ним начало происходить нечто, что явно не от мира сего.

Девушка вышла из задумчивости.

– Сделать тебе массаж?

(продолжение следует)

(начало в предыдущем посте)

– Других я сюда не вожу. – Лукаво прищурившись, она вильнула одновременно телом и темой и направилась в кухню. – Вам чай или кофе? Или?..

Он понял мгновенно.

– Или. Чуть-чуть.

Вот чего сейчас не хватало. Молодец, девчонка. Понимает, чего душа просит.

– Хорошо. А я тогда винца, за компанию.

Кухня соответствовала остальной квартире. Как и хозяйке. Как она сказала на входе? «Стараюсь, чтоб у меня все было красиво».

Подставив стул, Жанна полезла в навесной кухонный шкафчик. Она опасно балансировала и так сильно покачивалась, что Михаилу хотелось броситься на помощь, чтоб подхватить в момент возможного падения… или чуть раньше. Но он сдержался. А она не упала.

Девичьими стараниями на добротном столе вырос пейзаж из двух бутылок и пары бокалов.

– Присаживайтесь. И не переживайте за меня.

Пальцы сразу цапнули долгожданную белую емкость… Он все же пересилил позыв, отнял руку и сначала налил белого вина партнерше по церемонии. Из другой бутыли плеснул себе. Впрочем, плеснул – не то слово. Налил. До краев.

– Жизнь наша – замкнутый круг, – завел он один из привычных тостов, – живешь – выпить хочется, выпил – жить хочется...

Сидевшая напротив девушка с кислой миной улыбнулась, для нее жизнь являлась чем-то другим. Скорее всего, казалась бесконечной дорогой вверх, сияющей, чувственной и волшебной. Что ж, ему тоже когда-то казалось так. В ее возрасте.

Жанна исправила ситуацию, приведя к взаимоприемлемому общему знаменателю.

– За знакомство? – сказала она.

Капкан тонких пальцев не клацнул, не сжался, даже не обнял… он любовно принял в себя хрустальную ножку, утонувшую в жарком плену, и скосившиеся на жидкость глаза горели столь же невыразимой страстью, как сотворенный жест и вся поза. Если любви к жизни понадобится фотография на паспорт, отныне Михаил знал, с кого ее делать.

Бокалы поднялись, чокнулись…

Животворящая влага потекла по пищеводу, даря ощущение счастья.

– Учишься? – Выдохнув, Михаил поставил опустевший бокал на стол.

Работать красотулечке, судя по возрасту, рановато.

– Угу, – беззаботно кивнула она. – А то все твердят, что я красивая… Кстати – не врут ли?

Собеседница приняла позу фотомодели из мужского журнала, верх выпятился, низ аппетитно оттопырился. До этого Жанна олицетворяла искушение, теперь – животный зов. Михаил поперхнулся.

– Н-нет, – выдавил он, – не врут.

Чужие наглые прелести пялились в него не менее откровенно, чем он на них.

– Вот. – В продолжение темы лучистые глазки девушки, умевшие без привлечения посторонних предметов превращать мужчин в фарш, печально опустились. – А хочется быть умной.

Михаил прокашлялся.

– Похвальное желание.

– Одобряете? – живо откликнулась Жанна. – И не считаете, что женщине нужно быть очаровательной пустышкой, что создана исключительно для ублажения?

Интэрэсный поворот разговора. С какой из версий не согласись – все равно в выигрыше: к одному собеседница стремится, а вторым является. И она знает это, поскольку умело использует.

Вспомнилась супруга, что сейчас, наверное, оплакивает его, утешая детей. Впрочем, каких детей? На отдыхе они все, благодаря нежданному подарку небедного шурина. За границу на месяц отправлены, в пику ему, Михаилу, намеревавшемуся привлечь мелюзгу к работам на огороде. Крутизну, видимо, родственничек показывал, хотя на десяток лет младше. Ну да пусть себе, лишь бы дети хорошо отдохнули. Так даже лучше, ведь супруга считает мужа преждевременно усопшим.

Преждевременно усопший ответил:

– Женщине можно быть любой. Мужчины все равно оценят ее по достоинству. Каким бы это достоинство ни было.

Жанна хихикнула.

– Я сказал что-то смешное?

– В обратном прочтении мысль несет другой смысл.

– Не понял.

– Ну, перевернем твою фразу, сменив женщин и мужчин.

– И?.. – Он подозрительно покосился.

– Получилось бы: «Мужчине можно быть любым. Женщины все равно оценят его по достоинству. Каким бы это достоинство ни было».

Смех в полный голос заставил улыбнуться и его, хотя ничего остроумного в переводе разговора в нижнюю плоскость он не заметил.

Жанна вдруг посерьезнела.

– Вы женаты?

Вот и произнесено долго и старательно обходимое. Что ж, пора расставить все галочки над имеющимися и-краткими.

– Да.

– Она ждет сейчас?

Прежде, чем ответить, Михаил долго смотрел в одну точку, в которой для Жанны ничего интересного и глубокомысленного не наблюдалось.

– Я думаю, она меня похоронила.

– Вот как?

Девушка не стала влезать в подробности, в образовавшейся тишине вновь подлив в свой бокал. А он, по ее примеру, в свой.

– За жизнь! – провозгласил он тост.

– За надежду! – прибавила Жанна.

– Прекрасно.

Звонко чокнулись. Она снова лишь пригубила, наблюдая, как содержимое второй емкости исчезает в закаленных недрах.

– Вы где работаете? – вскрыла Жанна еще одну тему.

– В типографии.

– Кем?

Настырная.

– Печатником, – нехотя сообщил он.

– И что же, мечтали именно об этом?

Умные глазки жгли его самолюбие, как адова сковорода ляжки грешников. Обидно, что в отношении Михаила правда была бы на стороне сковородок, но всей правды жизни юному созданию знать пока не обязательно. Или… рискнуть? Нужно же выговориться, а лучше случайного собеседника, которого вряд ли еще увидишь, не придумать. Можно сказать, ему повезло.

– Понимаешь, девочка, – снисходительно и печально вымолвил он, принимая в руки бокал и сквозь него глядя на партнершу по приятному времяпровождению. – Если мечта не сбывается, ее уценивают. С возрастом эти уценки происходят все чаще, мечты мельчают, постепенно принимая форму того, чего удалось добиться. Достигнутый компромисс называется счастьем.

Бокал дзинькнул двумястами граммами радости о стоящее на столе белое полусладкое.

– За счастье! – произнес Михаил прискорбно и выпил, скривившись.

– И это вы называете счастьем? – Жанна осторожно взяла его за руку, пальчики погладили трудовую ладонь. – Сколько вам лет, Михаил?

Девичий взгляд скользнул по безымянному пальцу с отсутствующим кольцом. Ему стало немного стыдно, но пусть будет, как будет. Положимся на течение жизни и случая – куда выведет. Ведь куда-то выведет?

– Сорок пять, – хмуро ответил он. – А тебе?

– Двадцать.

– Совсем девчонка.

– Не скажите. Некоторые утверждают, что уже старуха. Вам, мужикам, раздолье – с возрастом только дорожаете. У нас наоборот. По-моему, это жутко несправедливо по отношению к нам, быстро теряющим свою красоту и, мгновенно вслед за тем, вашу любовь.

– Неправда.

Его перебили.

– Хорошо, представим, что прошло лет дцать. Вот перед вами будущая я: страшная, толстая, обвисшая, морщинистая… А вы – по-прежнему поджарый красавчик и соблазнитель.

– Глупости…

– Я говорю – допустим. Ведь бывает?

Он вздохнул.

– Бывает.

– Вот. – Жанна понизила голос. – Я на такого с мечтами смотреть буду, а вы на ту меня, – ее руки обрисовали вокруг собственной талии нечто невразумительное, – уже нет.

– Неправда.

Вспомнилась округлившаяся с годами Наташа, ничуть не растерявшая способностей увлечь в чудесный мир удовольствий. И сейчас жена оставалась единственной желанной женщиной, которая ему нужна. Которую он по настоящему хотел, и душой, и телом. Которая была для него всем…

Черт возьми. А он сидит в нелепом халате с мелковозрастной озорницей, да еще всякие мысли в отношении нее допускает.

– Неправда, – повторил он уверенно. – Буду.

– Что будете? Только смотреть? – съехидничала Жанна.

– Все буду, – отшил он общефилософские нападки, перешедшие в частности, – и смотреть, и не смотреть. И жадно пользоваться своим имеющимся достоинством. Но с одним условием. Если именно ты будешь тем единственным человеком, который мне необходим в этой жизни.

– Имеете в виду…

– Да.

– Вы верите в любовь? – На него раскрылись два ярких цветка ресниц.

– Мало того. Я влюблен.

– В кого? В ту, от которой сбежали без штанов?

– Нет. Ты удивишься, но – в жену.

– Серьезный случай. – Шутливо покачав головой, девушка привстала и снова налила в бокалы. – Тогда – за любовь?

– За Любовь! – с радостью подхватил порядком повеселевший Михаил.

Выговорившись, он нашел ответ для самого себя, и организм ощутил небывалый прилив сил.

– И все равно. – Отставив ополовиненный бокал, Жанна задумалась. – Не понимаю, почему обычно спиваются мужчины, а не женщины. Последнее было бы логичнее. Но нет, суетятся, чем-то себя занимают… а руки не опускают. А мужики… Тьфу. Безвольные тюфяки, которых ломает случайный сквознячок из форточки. Если бы не видела вас сбегающим от погони в халате с чужого плеча… Как сказал Моруа: «Старость начинается в тот день, когда умирает отвага». Ненавижу слабаков, которые садятся на женскую шею, плача, что жизнь не удалась. А сами просто ни на что не годны. Здорово, что вы не такой.

Михаил собрался с горечью признать, что он именно такой, уже много лет безвольный и слабохарактерный, уставший от пинков судьбы и не верящий в возможность большего… но в глазах почему-то поплыли мутные пятна, а язык отказался повиноваться. Имевшаяся мысль тут же потерялась в дебрях других колючих мыслей, мгновенно выросших из ниоткуда, причем одновременно…

P. S.

Донесение №1:

Старт операции «Сорняк». Прошу не вмешиваться до оговоренного сигнала или особых обстоятельств. Тихоня.

Часть вторая

***

– Не терять из виду! Столько сил вложено, столько людей задействовано и знакомств…

– Свобода выбора – жуткая штука. А если не догадается, каких шагов ждут дальше? Вдруг придумает что-то свое?

– Этот? Шутишь?

– Скажешь, не может быть?

– Еще как может. Для того и следим.

– Значит, ты уверен, что он непременно выберет один из заготовленных вариантов?

– Зуб не дам, а если что-то пойдет вразрез с планом, по ходу подстроимся.

– Но план-то – примерный. Муть, жуть и чушь вперемешку. Цель не ясна. Даже направление не просматривается.

– И что? Работа такая.

Помолчали.

– Ему деваться некуда. И там, и дома мы готовы встретить.

– А если к кому-то из друзей подастся?

– В этом районе у него друзей нет.

– Чтоб у пьющего человека в родном городе да где-то друзей не нашлось?!

– Ну…

– А если на частнике умотает?

– Ты бы повез голого и без денег?

– Но все же? Всего не предусмотришь.

– Согласен. В этом случае переиграем события в другом порядке. Пусть сначала загремит в обезьянник.

– Думаю, так будет лучше. Интересно, кто заказчик по этому субъекту.

– Может, как говаривал незабвенный предшественник на этой доходной стезе, тебе еще ключ от квартиры, где деньги лежат? Тихо! Приходит в себя.

1

Знакомый потолок. Не домашний. И не…

Еж твою каракатицу!!! Снова морг?! Михаил вскочил как ужаленный, отчего каталка под ним отъехала в сторону. Вокруг опять никого. Только рядом, на соседнем колесном столике, лежал труп. Настоящий. Синий, противный, жуткий. А где-то недалеко беседовали невидимые мужские голоса:

– Готово?

– Еще два за стенкой.

– Отлично. Заканчивай с этим, а я перекушу. Потом теми займемся. Сейчас за почками приедут. Сколько сегодня перепадет?

– Погоди, скалькулирую. Три свежих жмура в хорошем состоянии, у каждого по…

Ноги хоть и затекли от неподвижности, но подняли Михаила лучше, чем мощная пружина. Спрыгнув, он выглянул за дверь.

Никого. Разговор доносился из соседнего помещения, а коридор свободен.

Что за морг такой? Или это не совсем морг? Или…

На большее, чем приватизированный морг на самоокупаемости или секретное отделение больницы, где убивают людей для изъятия органов, воображения не хватило. Впрочем, того, что привиделось, оказалось достаточно. На этот раз ничего, чтоб прикрыться, не нашлось, и он как был, нагишом, бросился по коридору к знакомому окну. Оно привычно вскрылось в момент, когда из боковых дверей выскочили среагировавшие на шум сотрудники.

От забрызганных кровью халатов засосало под ложечкой. Михаил сиганул наружу. В очередную ночь. Да, опять ночь. Невезуха. Хотя… как посмотреть. Появись он в таком виде из окна некоего медицинского учреждения днем, далеко бы убежал?

Удар голых пяток о землю пронзил болью. Михаил отпрыгнул в свободную сторону и, прихрамывая, понесся вдаль.

Загрохотал приближающийся топот, гнались нескольких человек.

– А ну, стой, по-хорошему говорим! Кто не проследил?! Уволю!

Преследователей не удивило, что труп сбежал. Видимо, не все, кто обзаводится номерочком на ноге, прибывают мертвыми… скажем так: на сто процентов. Об этом знают. Осознание этого знания прибавило сил.

– Почему объект не в отключке, наркоза пожалели?! Денег не хватает?! По миру пущу! – неслось сзади. – Головы поснимаю! Из оплаты вычту!..

Главный крикун нещадно отставал, зато остальные старались. Особенно подстегнул материальный стимул.

Прежде в этом районе города бывать не доводилось, Михаил даже вспомнить не мог, что здесь было раньше. И некогда было вспоминать. Глаза видели несколько зданий неизвестного назначения, вокруг – нечто среднее между пустырем, заросшим и загаженным, и приусадебной территорией заведения, которое до сих пор не определилось с размерами. Ограды не было. Близлежащие темные корпуса казались заброшенными, туда вела аллея из деревьев. Несмотря на ночь и видимость заброшенности, навстречу попалось несколько человек. Работники сей небогоугодной конторы? Героев среди них не нашлось, все однотипно шарахнулись при виде несущегося голого мужика, которого преследуют санитары. Машины на убитой гравийке отсутствовали. Ну и местечко.

Вроде бы центр, но по периметру ни жилых домов, ни офисов, ни контор. Впереди ясно просматривалось заросшее колючками пространство, голому не пересечь, и Михаил припустил под прикрытием темноты в ближайшую тень от здания. Ночная тень скрывала лучше шапки-невидимки, но не от толпы преследователей. Хотелось спрятаться, залечь, отдышаться… Топот гнал глупые мысли. Спасти могла только скорость. Ступни разбиты в кровь, полны колючек и ссадин. Неважно. Жить! За строениями в ноги бросилась перемежаемая кустами и деревьями зелень, это обрадовало. За стеной древних лип пролегала дорога; ведя из центра в частный сектор, она уже не относилась к логову живодеров.

Обочина вдруг выступила в роли магического круга: на чужой территории кровавые монстры то ли теряли силу, то ли самоликвидировались, то ли еще черт знает что (например, боялись крестного знамения ордером на арест). Когда преследователи достигли лужи, в которой Михаил помог девушке, они остановились. Не все. Один продолжил погоню. Видимо, полукровка, если продолжить сравнение с нечистью. Или алчность выиграла спор у инстинкта самосохранения.

Беглец и догоняющий миновали улочку, их окружили трущобы деревянных халуп и покосившегося штакетника. Из-за каждой оградки рвались с цепей обрадовавшиеся веселью псы. Окна пугали тьмой и скрытыми за ними возможными неприятностями, уличное освещение отсутствовало как понятие. Отличная декорация для фильма ужасов. Натуру даже выбирать не надо, снимай любой дом с любого ракурса, и зритель ужаснется. Запах гнили и сгоревшего мяса на чьих-то вчерашних шашлыках добавили натуралистичности. Путь оставался только вперед.

Злобно-восторженный лай усиливался, к ночной потехе подключились едва не все собаки города. Подгоняемый наступавшей на пятки погоней Михаил через пару кварталов выскочил в соседний район. Словно машину времени включили: из кровавой мистики девятнадцатого столетия – прямиком в цивилизацию века двадцать первого. Дорожки блестят помытой тротуарной плиткой, бордюры побелены, трава на газонах подстрижена. Идеальный асфальт под ногами.

Не цветные многоквартирные коробки привлекли взгляд, а то, что обрамляло путь. Слева – глухой забор чьей-то охраняемой территории. Справа высились недоразобранные строительные леса, они перекрывали проход между двумя отделывавшимися фасадами. Михаил нырнул туда.

Преследователь не отставал. Однако, здесь, в кромешной тьме, он лишился преимущества. Свет мощных ламп с улицы падал сзади, и хребты наваленных стройматериалов выглядели противотанковыми заграждениями: стены, доты, ямы, баррикады из чего-то вроде стальных ежей. Внутри мог прятаться полк. Мотострелковый. Вместе с техникой и поддерживающей авиацией. Причем последняя приземлилась вертикально, произведя соответствующие разрушения.

Михаил втиснулся в одну из ниш и замер. Дрожащие пальцы подобрали с пола арматурину, сердце приняло грудную клетку за боксерскую грушу, внутри организма стало тесно до невыносимости. И жарко. И сухо. И больно.

Дальше не убежать, нет сил. Сейчас все решится.

Над буреломом застыло грозное пятно. Прислушивавшаяся тень нависла почти над самой нишей. Она опасливо и сосредоточенно покачалась из стороны в сторону, но двинуться в неизвестность не решилась. Михаил задержал дыхание. Сознание проклинало предательские удары изнутри.

Незнакомец выбрал не рисковать. Отступив в полосу света, он чертыхнулся, тихий голос просипел:

– Ну, попадись еще… С живого шкуру сдеру. Выпотрошу. Обещаю.

Силуэт в освещенном проеме, похожий на изображение святого внутри сияющего нимба, исчез.

Нервы не железные, а организм иссяк и выдохся, как проколотый бурдюк с вином, превратившийся в противную безобразную тряпочку. Михаил разрешил себе выдохнуть и тут же упал в жестокой одышке, закашлявшись так, будто наглотался напалма. Сердце взрывалось. Гортань выжигалась горячей сухостью, забывшие о тренировках мышцы трещали и грозились лопнуть. Когда он последний раз так напрягался? Лет десять назад? А регулярно? Вообще двадцать, даже двадцать пять. В армии. С тех пор жил себе припеваючи, в ус не дул.

Пробил истерический смех, когда перед глазами возникла картинка с видом, как он поёт и в ус дует. Колени постыдно дрожали. Одновременно хотелось смеяться и плакать.

Всё. Всё кончилось. Всё кончилось хорошо. Нужно успокоиться и решить, что делать дальше. Как пробираться в свой район. И понять, что, вообще, происходит.

Сколько прошло времени с момента отключки – неизвестно. Судя по темноте и минимуму народонаселения под тусклым светом фонарей, уже поздняя ночь. Та же самая или следующая? Или… может быть, он немало пролежал в клинической смерти, если его снова отправили в морг?

Осторожное выглядывание убедило: рядом никого нет. Он направился в другую от морга сторону, продираясь через сваленные доски и буераки. Перед выходом на освещенное пространство Михаил разодрал по шву подобранный пластиковый пакет с цветочками, полученное полотнище прикрыло бедра. Какая-никакая, а одежда. Ну, видимость одежды. Для начала сойдет. Придерживая псевдоодеяние руками, он двинулся вперед…

Перед глазами высилась знакомая по последнему воспоминанию многоэтажка.

Домой отменяется. Сюда. Здесь расскажут, что случилось.

Михаил прятался от случайных прохожих в тень или за деревья, короткие перебежки одна за другой упорно вели его к цели. Хорошо, что ночь, если б тени были от солнца, а не от уставших от жизни фонарей, ему бы не поздоровилось. Еще триста метров. Еще сто. Еще пятьдесят…

2

У бордюра перед подъездом дремала та самая машина. Значит, дома. И, наверное, куда-то собирается, если в гараж не загнала.

Ждать, пока выйдет? А вдруг не одна? Вдруг испугается человека в наряде аборигена, что вышел на тропу войны с отходами цивилизации? Вдруг крик поднимет? Лучше самому. Он выбрал момент, и нелепая фигура, чья еще более нелепая тень от наддверной лампочки за несколько метров уменьшилась от бесконечности до незаметности, прокралась к видеодомофону. Номер квартиры… хорошо, что поговорили по этому поводу.

Пик-пик-пик – сто одиннадцать. Вызов. Зуммер. И – блаженство. Сквозь металлическую решеточку на динамике прошелестело:

– Кто там?

– Жанна?

– Кто это?

– Прости, пожалуйста. Это… Михаил.

– Михаил?! – в голосе сквозило недоверие. – Ты жив?

От нахлынувших эмоций девушка обратилась к нему на ты. Вчера до этого, кажется, не дошло. Или…

На лбу стало липко от пота.

– Как видишь. – Он нервно помахал рукой в зрачок видеокамеры, начиная сомневаться во всем. И в том, что было вчера, и сегодня, и вообще.

Голос из ящика произнес:

– В призраков я не верю… Это действительно ты. Почему опять в таком виде? Снова амурная история, приключений не хватило?

– Я пришел по тому же поводу.

Жанна не поняла:

– В каком смысле?

– Узнать.

– Подожди… – Девушка отвлеклась на что-то, и через некоторое время раздалось желанное: – Поднимайся, поговорим здесь.

Ракета чудо-лифта вознесла, позволив не пересечься ни с кем из соседей, что, наверняка, сподобились бы вызвать полицию или скорую психиатрическую помощь. Жанна встретила его в открытых дверях.

– Ты же умер?

На ней был запахнут халатик, в котором недавно ее благодеяниями щеголял Михаил. Ножки погружены в пушистые тапочки. И никакой косметики. Во взоре, направленном в его переносицу – испуг и любопытство.

– Да? – Он взял маленькую ручку в свою. – Я столь бесплотен?

– Вызванные врачи подтвердили смерть.

Девушка посмотрела на исхлестанное ветками тело, в районе пояса завернутое в полиэтилен. Придерживаемые одной рукой, чтобы не свалиться, красочные цветочки радовали глаз, но не грели. Понятно, что, не знай она его раньше, близко бы к порогу не подпустила.

– Какие врачи? – Михаил запнулся и вскинул не занятую поддержкой «одежды» руку: – Стоп. Можно по порядку, с момента, как мы выпили за любовь, и я потерял сознание?

– Войди для начала, а то соседей всполошишь. – Сонная фигурка подалась в сторонку. – В такое время нормальные люди спать изволят.

– Прости. – Михаил резко понизил голос. – Ты одна?

– Одна, – так же тихо упало в ответ.

Дверь затворилась.

Когда кровоточащие ноги, вытертые о половичок, вделись во вчерашние тапки, взор пробежал по квартире: ничего не изменилось, Михаила окружали прежние шик, блеск и окончательно согнавшая с себя сон красота по имени Жанна, которая сообщила:

– Мы разговаривали. Ты упал. Я решила, что перепил, и постаралась втащить тебя на диван… но у тебя сердце остановилось! Вызванная «скорая» констатировала смерть.

– От чего?

– Сказали – отравление некачественным алкоголем.

– Некачественным? – Его брови поднялись, глаз покосился на кухонный шкафчик со злополучным питьем.

– Не смотри так, это стандартная формулировка, чтобы с анализами не возиться.

Жанна насупилась, глубокие глаза стали темными, сжавшиеся губы выглядели злобным оскалом, и даже красивые конусы под халатом, которыми недавно любовался взор, обратились в несущие смерть тараны.

– Ясно.

Последовавший вздох показал собеседнице, что Михаил никакой не мститель, пришедший за кровью, а несчастный страдалец, и личина монстра-убийцы, примененная девушкой в качестве защиты, сменилась жалостью.

– Слушай, если у тебя второй раз одно и то же… может это аллергия на что-то? – предположила она. – Например, на спиртное. Сейчас так питаемся, что у каждого какая-то непереносимость имеется.

– Болезни в моем организме давно уничтожены главным природным лекарством. Никаких аллергий. Тем более на спиртное. Даже как вариант не рассматривается.

Категоричность ответа подтвердили поза и взгляд.

– А ты не думал … – Девушка на миг умолкла, белые зубки пожевали губу. – Может, тебе вообще нельзя пить? Как такое объяснение?

Как? Логично, как многое в жизни.

(продолжение следует)

Часть первая

***

– Шевельнулся. Сейчас глаза откроет.

– Работаем.

1

Не голова, а колокол. И дятлы внутри. Поубивал бы. Почему так бесчеловечно ярко? Хочется зажмуриться, а никак, глаза закрыты. Свет бьет сквозь веки, пришлось закрыться рукой. Затекшее тело подмерзло, его ломило и выворачивало.

Очнувшись окончательно, он приоткрыл глаза: «Что со мной? Где я? И… кто я?»

Утро. Очередное утро. Наверное. Или уже день.

С первым вопросом – «что со мной» – разобрались. Похмелье с отягчающими обстоятельствами. Вчера вышел в отпуск, с друзьями отметили. Дома, когда добрался, добавил.

Дома. Ага. Жена. Дети. Почему так тихо? Разошлись по местам отбывания трудовой и образовательной повинностей?

Вот и второй вопрос отпал. Он – Михаил, печатник районной типографии. Отец троих детей, ныне отправленных на летний отдых. Обладатель квартиры на окраине, где уже много лет как рясой затягивалось постепенным благополучием болото, которое другие люди в других обстоятельствах зовут жизнью. Затягивалось, затягивалось… и затянулось. Оттого и похмелье, далеко не первое и не последнее.

Осталось узнать «где я». На родные пенаты холодное помещение не походило.

Взгляд скользнул по сторонам. Белый потолок, нервирующие люминисцентные лампы, кафель цвета обморока, простынка с лиловой кляксой печати…

Руки пробежались по груди. Потом по плечам, по бедрам, по пальцам… упс! Ни верхней одежды, ни нижней. Даже кольца обручального нет. Сволочи. Ничего нет. Вообще.

Вытрезвитель? Больница? На первое не похоже, опыт есть, а если больница – что случилось? И почему так нагло обобрали? Проблем захотели? Будут им проблемы.

Сброшенные ноги пола не достигли, а в черепе, едва корпус принял первую ступень вертикальности, зашумело. Сидеть, когда извилины водят хороводы, это вам не лежать. Стало ясно, отчего многие ракеты взрываются на старте. Видимо, ощущения те же. Потому и последствия. Ну положите обратно на стапели…

Как же гадостно во рту и мыслях. Трудно сфокусировавшийся взгляд упал на собственную ступню, глаза долго и бессмысленно таращились, не смея поверить: на пальце красовался клеенчатый номерочек.

До сих пор было зябко снаружи, теперь и внутри похолодело. Такие номерки выдаются в двух случаях: при рождении и наоборот. Первое отпадает за давностью лет и полной нелогичностью. Остается…

Морг. Все соответствует, если верить кино. И простынка, которой конфузливо прикрыт, и жесткая стальная каталка на колесиках, что используется врачами для перевозки тяжелобольных… или таких вот начинающих трупов, как он.

Но он жив! Лежак непотребно проскрипел что-то вслед рывком поднявшемуся Михаилу. Вокруг никого. На вешалке поник рукавами одинокий медицинский халат. Замечательно. Одеяние плаксиво треснуло на плечах, настроение взлетело, через миг любопытный нос был высунут за дверь.

Тоже пусто. Длинный коридор. Несколько запертых дверей. Потерявшие чувствительность ноги ступали по ледяному полу со стуком робота, мышцы деревянно скрипели, но Михаил упорно пробирался дальше, исследуя покинутое живыми здание.

Все закрыто, все выключено. Приятная новость: у входа кем-то забыты грязные резиновые сапоги.

Как же хорошо в обуви, даже мысли прояснились. И подкинули информацию: на улице – ночь, если верить виду за окном. Понятно, что все разошлись по домам.

Окно! Сладить с защелками и внутренними запорами оказалось плевым делом. Створка распахнулась, Михаил вкусно вдохнул, неуклюжий прыжок вынес его наружу.

Жена, наверное, уже с ума сошла. Впрочем… Если она в курсе, что его отправили в пристанище транзитных пассажиров совсем не на экскурсию…

Думать не получалось, мозг напоминал забытые на плите макароны: всё слиплось и подгорает. Инстинкт выживания орал: выключите меня или плесните водички! Водички не было. Только ведущая в реальность полоса асфальта, что во тьме казалась черной.

Черная полоса. Символичненько.

– Молодой человек! – раздалось из-за деревьев, мгновенно уведя от интересных размышлений.

«Это я-то молодой?» – порадовался Михаил.

В свои сорок с хвостиком… гм, с хвостом, еще крепкий, но прилично взрыхленный сбежавшими годами, он кроме пренебрежительного «мужчина» и окликательно-веселого «эй, дядя» ничего не слышал от созданий, подобных источнику приятного голоска. Созданием была молоденькая девушка – очаровательная, темненькая, но при том светло-яркая. В кофточке и не соответствующей обстоятельствам и времени суток мини-юбочке. Аккуратная, ароматная, аппетитная. А-а-абалдеть. Неважно, что начинается на «о». Если всё в жизни начинать, как велят правила, никогда ничего не начнётся.

Девушка крутилась около машины, которая, словно свинья в лужу, зарылась брюхом в непроходимую грязь. Видимо, ей (машине) там нравилось, просьбы выбраться самостоятельно свинский агрегат игнорировал.

– Вот. – Ночное чудное видение развело руками в направлении проблемы.

Странный наряд прохожего девицу не напугал, а лишь позабавил. Ночью, на пустой улице… Михаил на ее месте засел бы в салоне, заперся и не высовывался, пока пальцы лихорадочно набирали бы все имеющиеся службы помощи. Или друзей и родственников. Она же, видно, жизнью еще не ученая.

Сесть бы самому за руль, да враскачечку, благо, в армии всему научили… в свое время. Тогда этой машиновладетельной пигалицы еще на свете не было. Но: подумает, что угнать хотят или чего другое нехорошее. Поэтому…

– Подтолкнуть? – Ладони Михаила выразительно показали, как он собирается помочь.

Девушка собралась что-то сказать, корпус развернулся… Открытый рот так и остался открытым. Лицо уставилось на растопыренные ладони, выражение на нем менялось ежесекундно, а глаза Михаила с запоздалым самоуничижительным озарением уперлись во вздымающуюся грудку, четко обрисованную и идеально подходящую для случившегося жеста.

Едрить твою через пень-колоду, ругнулся он под нос, пока руки опускались.

Пострадавшая от коммунальной безответственности напряглась:

– Что-что?

– Садись в машину.

Чтобы скрыть смущение, сказал он это по-отцовски сурово, посчитав с высоты возраста, что имеет право.

– Зачем? – донеслось в ответ.

Как ей только права дали.

– Рулить будешь!

Зачем таких вообще за руль пускают? Он бы законодательно запретил женщинам водить, если на вопрос о результате приложения силы к не желающему слушаться объекту ответят неправильно. Потому что думать надо о застрявшем автомобиле, который надо толкать, а не о том, о чем они думают.

2

Дымка светового фона над городом напоминала экран защиты от всего-всего, придуманный и с удовольствием вставляемый фантастами в любое произведение. Клубящееся марево пресекало взгляды наружу мира, а также давило встречные попытки звезд и галактик донести свет до братьев меньших. Луна спряталась, но основная часть неба оставалась чистой и ясной, как дисплей свежекупленного гаджета. В такую погоду хорошо наблюдать пришествие инопланетян, даже если их нет. Время суток тоже соответствовало. Если б таинственная незнакомка выпустила щупальца или обратилась в плотоядное насекомое, Михаил бы не удивился. Удивление сошло на нет еще в комнате с нервным неоном.

Пока девушка располагалась на водительском месте, он обошел машину по кругу. Лужа оказалась громадной. Чтобы толкать, нужно залезть по колено.

На Михаиле как по заказу были высокие резиновые сапоги. Бездарной ночной вороне его само провидение послало.

– Заводи. Выровняй колеса.

– Как?

– Прямо! У тебя автомат?

– Что?

– Коробка, говорю, ручная или автомат? Механическая или автоматическая? Коробка передач… Ну, рукоятка между кресел с цифрами или буквами?

В направленных на него глазах воссияло великое облегчение.

– А-а! Автомат. А что?

– Тогда подгазовывай потихоньку.

Где-то в подбрюшье хрюкнула отлипшая грязь, и стальная свиноматка выползла из месива. Одновременно помощника обдало мокро-грязной изморосью. Забрызгало все: халат, лицо, ноги…

– Извините пожалуйста… я случайно… я не хотела…

– Да понимаю, чего уж.

Девица с восторгом обежала освобожденное средство передвижения.

– Вы врач? – Она обернулась к облеопарденному спасителю, чьи недавно белые рукава оттирали с лица, ног и прочего знаки хищного отличия. Ей стало неловко. Не успев получить ответ на первый вопрос, она добавила: – Вас подвезти?

Вот и хорошо, что не успела.

– Да, пожалуйста, если не затруднит.

Салон сверкал, и пришлось постараться не коснуться поверхностей запачканным фронтом. Дверца захлопнулась, прозвучал адрес, в ответ юная водительница поморщила лобик.

– Не близко, – сказала она. – Другой конец города.

– Если не по дороге…

– Перестаньте, я не о том.

Двигатель злобно рыкнул на хозяйку-неумеху, машина сначала задумчиво, затем все более резво поскакала в сторону широкого проспекта. Именно поскакала. Короткая тряска по ухабам не давала говорить, каждая челюсть жила своей жизнью, головы стремились сыграть со стеклами в футбол по бразильской системе.

Вскоре ямы сменились дребезгом укатанного проселка, а гравий в свою очередь – шуршащим раем. Прыгающие глаза смогли сосредоточиться на чем-то одном, а когда заметили, где сосредоточились, пришлось срочно уводить их вправо и, для безопасности на будущее, подальше в окно.

Вокруг – лепота. Мечта таксиста. Тишь да гладь, и никаких гаишников. Хоть гоночную «Формулу» проводи, никому не помешаешь… кроме спящих зрителей. Освещенные тоннели улиц походили на лабиринт, где в одном из поворотов игрока ждет тешащий тщеславие приз. Михаил любил ездить ночью. Машины у него никогда не было (если не считать службы в армии, но здесь речь идет о личном предмете гордости), под словом «ездить» он понимал быстрое передвижение в любом виде транспорта, управляемом кем-то другим. Сейчас его организм лихо перемещали в пространстве так, что душа не поспевала, движение шло в нужном направлении, лучшего нельзя желать.

Резвая переместительница продолжила:

– Если не возражаете, по пути я на секундочку забегу к себе, это рядом. Вон та многоэтажка в соседнем квартале.

Ухоженный пальчик указал в направлении здания с подземной парковкой. Для небольшого города, в котором человек с зарплатой чиновника считался богачом, жить в подобном доме считалось привилегией. По возрасту будучи, скорее всего, студенткой, новая знакомая не заработала бы на такое самостоятельно, не бывает таких зарплат в обозримой части мироздания. А если надеяться на ипотеку, то надежда умрет последней, поскольку носитель надежды откинет копыта раньше – работать на банк за элитные хоромы придется лет до ста пятидесяти, и еще должен останешься.

Мысли о квартире и деньгах и напомнили о собственном доме.

– Можно позвонить? – попросил Михаил.

– Пожалуйста, телефон в бардачке.

Когда невесомый прямоугольник похолодил руку, вспомнилось, что на улице ночь, и Наташа наверняка спит. Если ей своевременно сообщили о «кончине» муженька, то денёк выдался непростым. Будить не стоило. Лучше обрадовать явочным порядком. Но не отправить хотя бы сообщение он не мог. Быстро пролистнулись «Меню», «Сообщения», «Написать новое», в графе «Кому» пальцы отстучали родные цифры и замерли над буквами текста.

Хм. «Дорогая, я жив, скоро буду». Нет, лучше так: «Любимая, твой ангелочек летит к тебе с того света».

И что подумает Наташа, когда подобное придёт с чужого номера? А если благоверная через некоторое время надумает перезвонить?!

– Не хотите будить? – поняла девушка, когда неиспользованный мобильник оправился на место. – Правильно. Настоящего общения ничто не заменит. Я тоже предпочитаю живых людей бездушным агрегатам.

Чёлка упала на глаза, взмах точёной головки отправил ее обратно. Подведённые глазки вместе с целеустремленным носиком следили за дорогой, гладкие щёчки напоминали грудь жены, когда она кормила первенца. Тугие выступы соседки ещё никого кормили, но объём и стать свидетельствовали, что справились бы. Руки на руле казались тростинками, одним сжатием мужская ладонь переломит обе. И ведь не боится, паршивка, среди ночи возить незнакомцев.

Михаил намекнул о реалиях жестокого мира:

– Живые люди иногда делают больно.

– Если верить проповедям, мы рождены, чтоб страдать. Все в этом мире несет боль, не только люди. Тот же телефон – стоит случиться чему-то серьезному, так сразу или зарядка кончится, или баланс ниже вообразимого, или связь потеряется. А ведь от звонка иногда зависит жизнь!

– Жизнь много от чего зависит, – посетовал Михаил.

Вопреки желанию глаза упорно косили на гладкие бедра по соседству, периодически выхватываемые проезжаемыми софитами фонарей. Правое лихо управлялось с педалями, а левое лениво развалилось как сытый кот – словно в полудреме, но иногда упруго вздрагивая, будто заметив случайную мышь, с которой можно неплохо поиграть. Эти две сияющие горки не давали покоя, но сказать водительнице ничего нельзя – ни пожурить за откровенную демонстрацию голых ног до самого… гм… в общем, до самого «гм», ни предложить прикрыться: мини-юбка других способов покрытия просто не предполагала. Тьфу, вот же словечко прилетело. Покрытие. Смыслом совсем не из терминологии современной связи, а из более древней, исконно-деревенской…

По щекам вплоть до ушей поползли горячие пятна. Михаил резко отвернулся, задействовав даже корпус, от этого движения полы халата с чужого плеча, с трудом натянутые на колени, бесстыдно разъехались.

– Ого. – Девица смешливо стрельнула взглядом. – Кажется, я подобрала незадачливого героя-любовника. Вас муж застукал?

Спасибо тебе, девушка, за великолепную идею, пригодится в качестве версии, если по дороге еще кто-то увидит.

– Не то, чтобы муж… – Михаил вздрогнул, представив, как некто неизвестный так же выбирается из его (его!) дома, и этому некту столь же любезно помогают и сочувствуют. – Но удирать пришлось, да. Поэтому прости за непрезентабельный вид.

Последовал вздох, затем треск – это вылетела нижняя пуговица, бывший владелец халата никак не предполагал, что в него влезут подобные габариты. В колодце белого разреза открылась курчавая поросль, туда вновь, как ребенок к сгущенке, потянулось внимание соседки.

Прошиб невыносимый стыд. С другой стороны – лучше перетерпеть ироничное поглядывание молодой нахалки, чем пробираться через город в непотребном виде. Михаил чуть приподнялся, и ткань халата, выдернутая из-под себя влево, с запасом прикрыла всю видимую сторону.

– Меня зовут Михаил, – чуть было не добавив «Васильевич» (но почему-то не добавив), сказал он, чтобы что-то сказать.

Ведь надо о чем-то говорить. Или не надо? Может быть, обоюдный смущающий вид не предполагает светской беседы?

– Жанна, – прилетело в ответ жгуче-звонкое. Такое же чистое и журчаще-переливающееся, как сама девушка-видение, подарок этой несусветной ночи.

3

Взгляд волшебно тушил последние окна, где к этому часу еще теплилась жизнь, темнота становилась почти полной. Уставший город не обращал внимания на происходящее внутри. Фонари косились на единственный автомобиль, что мешал погрузиться в тишину и покой, и на большее, чем облить желтой тусклостью, не расщедривались. Наступало время воров и мизантропов, причем ни те, ни другие на глаза старались не попадаться. Возникало ощущение ядерного постапокалипсиса. Одни на всей Земле. Михаил внутренне улыбнулся: а неплохо бы. В такой-то компании.

Машина замерла у не запятнанного совковостью подъезда с видеодомофоном.

– Приехали. – Девичий подбородок указал куда-то вверх. – Я здесь живу.

Шейка грациозно вытянулась, на ней пульсировала жилка. Чуть ниже охраняющими розу шипами выпирали две косточки, на живом нежном воротнике они напоминали петлицы армии, готовой сдаться понравившемуся противнику. Петлицы сходились у выемки, в которой взор тонул, как кораблик из бумаги в воронке ливневого стока. Почему-то вспомнились лунки для гольфа. И прочие лунки. В руки запросилась клюшка. Шумного выдоха сдержать не удалось, и Михаил, моргнув, задрал голову.

Состоятельность владельцев квартир в этом доме лезла из всех отсутствующих щелей. Простому работяге в такой терем не попасть. Даже на экскурсию не попасть.

Сбоку раздалось доверительно:

– Герой анекдота звучит круто, но выглядит забавно, а мужчина всегда должен быть на коне. Особенно такой боевой. Давайте, что-нибудь из вещей одолжу. Пойдемте.

В отворенную дверцу поочередно выставились девичьи ножки, полоса юбочки от этого уехала к поясу. При вставании девушка еще раз мелькнула белизной округлостей, в которых утонула сошедшая на нет кружевная ниточка.

«Леща» бы ей за такие выкрутасы. Михаил вновь моргнул и покорно вышел. Подъездный зев отворился без привычного зубного скрежета, обдав не въевшимся сигаретно-туалетным дурманом, а свеженьким запахом строй-индустрии. Расползлись в стороны дверцы лифта с зеркалом в половину стены, и как-то само получилось, что Михаил с девушкой встали внутри вплотную. Ухоженная головка почти уткнулась в его широкую грудь, а страдающий без нижней пуговицы живот реально соприкоснулся с тем, что прекрасно просматривалось сверху.

Завораживающий вид влек и отталкивал. Обычно девичью кожу сравнивают с персиком, но сравнить с каким-то фруктом-овощем сиявшую перед глазами колдовскую ауру, притворившуюся оболочкой из плоти и крови, значило обидеть ее до глубины души и прочего. Жанна с ног до головы состояла из соблазна. И только из него. Исключительно. Если мужчина еще мужчина, он чувствует такое сердцем и прочими мышцами, хоть как-то связанными с кроветоком.

Что за мысли в проклятую трезвую голову лезут! Женись он на несколько лет раньше, дочь была бы старше ночной знакомой и уже могла бы подарить внуков!

В ответ на впитывающий взгляд вертихвостка лишь улыбнулась – по-сообщнически нахально и чуточку пакостливо. А в момент остановки лифта потеряла равновесие, и пластилиновые горы размазались по расплавившейся стене Михаила.

– Пойдем, – выдохнула Жанна, отлипнув.

И ткнула еще раз. Уже нарочно. С не меньшей результативностью. То есть, толчок был как бы приглашением… к выходу из лифта. Или все же?..

Никаких «все же». Михаил достаточно знал жизнь. Не такой уж он дар небес ни внешне, ни внутренне, чтобы с первого взгляда на него запала глупая молодая курочка. Петушков ее возраста в курятнике предостаточно – и красивее, и умнее, и перспективнее. Насчет последнего – в кого ни плюнь, попадешь в точку. Потому что он, Михаил, пика несостоявшейся карьеры давно достиг. Оттого и пить начал. Потому что впереди только дорога вниз. Все лучшее уже произошло. Все имевшиеся пути пройдены, пора уступать дорогу молодым.

Но как же не хочется…

Снова ему не дали довести закрученную в спираль мысль до логичного конца. Он чувствовал, что еще чуть-чуть, и обнаружил бы в разложенных по полочкам событиях какой-нибудь подвох или нестыковку. Но…

– Вот и прибыли.

На них глядела дверь под номером сто одиннадцать.

– Красивый номер, – отметил Михаил.

– Стараюсь, чтоб у меня все было красиво, – кокетливо рассмеялась Жанна, отпирая замки.

– У тебя получается.

Благодарное движение плечиком, оценившее незамысловатый, но искренний комплимент, скользнуло по его груди.

– Заходите, Михаил, не стесняйтесь, – прозвучало из осветившейся прихожей. – Сейчас подберем что-нибудь.

В квартиру он заходил, словно в раскрытую пасть крокодила – с трепетом и опаской, с какими дрессировщик кладет голову в зубы зверя, которого считает в основном не способным сжать челюсть для смертельного исхода. Главное слово – «в основном».

– Да я не из стеснительных, – зачем-то оправдался он.

Девушка с невольным смешком указала на бесподобное одеяние.

– Я заметила.

Смеется? Пусть смеется. Он здесь не впечатление производить, а по делу. А для дела неважно, какие чувства он в странной Жанне вызывает. И какие она в нем. Совершенно неважно. И вообще, хватит заострять на этом ненужное внимание, а то и до беды недалеко.

Взгляд обвел дорогие хоромы. Ваза в человеческий рост – видано ли? А телевизор, что больше окна? А картины на стенах, не очень похожие на репродукции? Н-да, из зажиточных эта фифочка. Ему до конца жизни на такое хребет гнуть. И то не факт. Мало того, совсем не факт, и до факта этому заключению как из Москвы до Мельбурна на троллейбусе.

Кажется, живет одна. Судя по обстановке. Но спросить не помешает. Во избежание.

– Живешь, как вижу, не с родителями?

– Именно.

– Повезло. Большинство об этом лишь мечтает.

Он умолк, глядя, как соблазнительная ночная ведьмочка по-хозяйски расправляется с улетевшими в угол туфлями, а с полочки появляются похожие на мягкие игрушки веселые тапочки. Но успокоиться, не прояснив ситуацию до конца, он не смог.

– А друг? Не станет возражать против моего безобразного вторжения?

– Во-первых, совсем не безобразного. – Пушистые отверстия поглотили ножки приглашающей стороны, которая с невероятно ободряющей улыбкой протянула приглашаемой пару обычных шлепанцев большого размера. – В произошедшем есть и моя вина. А во-вторых, нет никакого друга. Я одна.

Одна? И так рискует, среди ночи вводя неизвестного в небедное гнездышко?

– Вы, наверное, замерзли? – всполошилась маленькая хозяйка. – Сейчас чайник поставлю. Вы, Михаил, проходите, слева ванная, ополоснитесь. После моей подгазовки в луже, уверяю, не помешает. Полотенце любое берите. Халат накиньте. Пожалуйста, заходите, не бойтесь, а я пока с делами закончу.

Он послушно вошел в шикарную ванную, ранее во сне не вообразимую. Все было замечательно, все прекрасно, все сказочно. Неужели бывают такие отделочные материалы? Надо запомнить на будущее, вдруг руки дойдут дома похожее сотворить.

Многое казалось непривычным, например, что внутри ни защелки, ни ширмы. Он слышал о подобной моде, а столкнулся впервые. Впрочем, от кого запираться? Одна. Вот ведь. И так спокойно впустила постороннего искателя приключений, приблудившегося по случаю. Может, видеонаблюдение включено, и неподалеку охрана не дремлет? Или девица настолько доверяет людям? Или – именно ему, чем-то понравившемуся?

Да о чем он опять, женатый человек, думает?

А о том, что не запираемая изнутри дверь вдруг откроется…

Брысь, негодные мысли, и без вас тошно.

Полилась вода, Михаил избавился, наконец, от медицинского халата, пострадавшего в борьбе с человеческой глупостью, и под струей кипятка ладони принялись отдраивать подмерзшую кожу.

Вчера с друзьями он, конечно, перебрал. Последнее время это почему-то происходило чаще. А все тоска по потерянной молодости и несбывшимся надеждам.

Жизнь остановилась. Когда-то он мечтал. Теперь – вспоминает. Когда-то жаждал перевернуть мир. Теперь мир переворачивает его по собственному усмотрению. Дети подрастают, жилье имеется, машина не светит, перспектив никаких. Стена. Лоб уперся в нее, а жизнь понеслась дальше. А он, Михаил, весь из себя хороший, правильный и порядочный, остался. Чем еще успокоить душу, которая зудит и чешется?

Такие дела. Но вчера, видимо, переоценил возможности, иначе как мог оказаться в морге? И почему наши доблестные медики не заметили, что он еще жив?

Еще жив. Вот ведь сказалось. Как там ныне пенсионный возраст именуется – период доживания или дожития? Вот-вот. Хоть не пенсионер, но под данное определение уже прекрасно подпадает.

Дожитие…

Как же хочется жить, а не доживать.

4

Ступни утопали в пушистом коврике, полотенце по нежности могло сравниться с лаской невесты, от него исходил запах чего-то цветочного и отвлеченно-чувственного. Впрочем, могучее амбре от полочки под зеркалом напрочь забивало прочее. Таким ассортиментом баночек, тюбиков и флаконов не всякий магазин похвастается. Длинная французская ванна, для втискивания которой строителям пришлось выдолбить часть стены, предлагала насладиться гидромассажем, но Михаил обошелся душем. Когда мылся, на уровне глаз оказалась подпотолочная сушилка с развешанными носочками и трусиками. На невиданной стиральной машине лежала стопка футболок и, опять же, трусиков (ох уж эти девчонки…), а единственный халат оказался, естественно, девичьим, даже до колен не достал. Усмехнувшись, что шило на мыло сменил, Михаил подпоясался, взгляд критически обежал неказистую фигуру и заросшую щетиной физиономию, которая отразились в отказывавшемся запотевать зеркале. Кстати, мелочь, а приятно, очень удобно в сырых помещениях. Почему такие не продают повсеместно? Он бы домой купил. Впрочем… вопрос цены. За деньги, которые могут попросить за мелкое повышение комфорта, можно пожизненно нанять человека. С зеркалом, возможно, все не так плохо, но на других технических причудах обжигаться уже приходилось.

Щелчок захлопнувшейся за ним двери нарушил тишину, из спальни на звук выглянула хозяйка, серьезные глаза потеплели. Она успела сменить кофточку на футболку, темные локоны с вечно сбивающейся челкой превратились в хвостик. Бюстиком девушка не пользовалась, и ей шло. Надпись на футболке восклицала что-то по-иностранному. Или призывала к чему-то. Языков Михаил не знал. Из всего англоязычного прочитать получалось лишь матерное, знакомое по заборам, но в наборах букв, что расползлись по атакующему фронту девушки, известные сочетания отсутствовали.

– Не боишься посторонних в такой дом приглашать? – медленно проговорил он. Надо бы образумить беззаботную пигалицу. – Люди разные бывают.

Его смерил пристальный взгляд. Будь на столе закуска, таким взглядом бутерброды можно нарезать.

– А что, – со странным задором усмехнулась девушка,– собираетесь меня изнасиловать?

Негодница. Он, опытный зрелый человек, годящийся почти в деды, достойный совет дает, а ей все хихоньки да хахоньки.

– Я – нет. Но вот другие…

(продолжение следует)