Кармел появляется на Станции, ничего не зная, кроме своего имени.

У нее длинные спутанные волосы и белая ночная рубашка. Это пошло, но тут нет ее вины. Кармел не причастна к тому, что многие боятся девочек с длинными спутанными волосами и в белых ночных рубашках.

В туалете Станции Кармел отрезает волосы маникюрными ножницами и сушит то, что осталось, под сушилкой для рук. Мокрый комок волос она спускает в унитаз, а ночную рубашку меняет на джинсы и футболку с надписью "Отвали!"

Хозяйка Станции считает этот обмен выгодным. Кармел тоже.

Она думает, что ее зовут Кармел потому, что это похоже одновременно на карму и на карамель. На карму - потому что в сознании, породившем ее, карма была синонимом неотвратимости, а на карамель просто случайно. Или потому что высохшие волосы Кармел оказываются на самом деле не черные, а цвета патоки.

Кармел не знает, что на Станциях нельзя питаться тем, что приходит само, поэтому надолго там не задерживается: после первого же недоразумения хозяйка просит ее уйти. Кармел уходит, не зная, куда, но бродит недолго: почти сразу она спускается в метро и понимает, что это место ей нравится.

Глядя в мутное дрожащее отражение в стекле вагона, Кармел пытается пригладить волосы и сделать что-нибудь с лицом. Первое удается, второе нет: на ее лице по-прежнему застыла пугающая тоска. Кармел проводит ладонью от лба к подбородку и видит в стекле пустое белое пятно. Она проводит ладонью еще раз, теперь снизу вверх - и ее лицо становится лицом тринадцатилетней лолиты. Еще раз вниз и вверх - и теперь Кармел вряд ли привлечет внимание педофила. Еще раз - и ей уже сорок лет, а не двадцать.

Кармел нравится такая игра, но она не знает, что все это значит.

Зато мы знаем.

Еще мы знаем, что в метро Кармел проведет не слишком много времени, потому что там мало гостей - меньше, чем могло бы показаться. Далеко не все, кто спускается в метро или приезжает сверху на поезде, подходят Кармел - и далеко не всем она может предложить хоть что-нибудь подходящее. Тем же, кто живет в тоннелях и поездах, нет до Кармел никакого дела, они все сами по себе и редко когда даже перекинутся словом с новичками. Возле очередного перрона Кармел остановит поезд и, не нарушая спокойствия густой серой пыли, поднимется по спящему эскалатору наверх, в душное сонное лето заброшенного городка.

Она не знает, как искать обитаемые места, так что будет бродить по пустым домам, переодеваясь в платья, которые найдет в шкафах и вынет из чехлов, будет выбираться на крыши через чердаки и смотреть на мертвый город. Потом ей станет скучно и она захочет попасть куда-нибудь еще. Ей повезет: в одном из шестиэтажных домов в центре города она найдет лифт.

Кармел и лифт понравятся друг другу, но их дружба не будет долгой: лифт не может стоять на месте, а Кармел не может жить в дороге. Иногда лифт будет находить ей хороших попутчиков, Кармел в свою очередь, сменив несколько лиц, послужит приманкой для путешественников, разыскивающих транспорт - но в конце концов она в последний раз потянется к панели с кнопками, которую будет помнить и новенькой, сверкающей хромом, и тусклой, прожженной спичками, и упругой или необъяснимо липкой; лифт сведет створки дверей и пойдет вбок, прочь из шахты, готовый на многое, чтобы найти для Кармел место получше. Он остановится почти сразу, двери разойдутся с сипящим вздохом, и перед Кармел расстелится багровый ковер с потертым золотым кантом.

Так Кармел попадет в отель.

Здесь она задержится: в отеле полно гостей и постояльцев, и для Кармел найдется подходящее место и занятие. Постояльцы будут с ней любезны, а с гостями будет любезна уже она сама - так что вскоре Кармел станет в отеле своей, ее будут знать, и многие будут возвращаться снова и снова именно к ней. В баре отеля постояльцы, коротающие время в отсутствие гостей, расскажут ей, наконец, о том, что она такое, и Кармел поверит рассказчикам; в стоке ванны она вновь найдет свои волосы и украсит ими номер, в глубине души считая это пошлостью и безвкусицей, но заботясь в первую очередь о гостях; много, много времени проведет Кармел в отеле, плетя паутину из собственных волос, развлекая гостей и меняя лица, и все будет в порядке - но однажды очередной гость поймет, что на самом деле у Кармел нет ни одного лица, шарахнется, отступая, пытаясь выйти, покинуть отель раньше, чем выйдет его время, и Кармел потечет вслед за ним, скользнет по стенам, по потолку, превратит себя в номер, в багровый ковер в коридоре, в сам отель и в то, что вокруг; тогда станет понятно, что не еще один кошмар поселился в отеле, а самая настоящая пограничная тварь - но будет уже ничего не поделать.

Допустим, некий человек живет на двенадцатом этаже четырнадцатиэтажного дома.

Он живет в этом доме долго и помнит в лицо всех своих соседей, хотя и не знает, как их зовут: он неразговорчив, но у него отличная память на лица, а за много лет в лифте можно встретить всех жильцов - кроме тех, конечно, кто ходит пешком.

Он знает, что кнопку четырнадцатого этажа нажимают обычно трое: бледная усталая женщина, живущая одиноко и нелюдимо - никогда она не ездит в лифте вместе с кем-то, и никогда случайные гости подъезда не пахнут, спускаясь сверху, ее духами или ее квартирой; мужчина средних лет, толстый и усатый, часто приводящий к себе девушек, всегда разных; величественная старуха с манерами королевы, страдающая целым букетом старческих болезней - от нее пахнет лекарствами, и к ней часто ездит медсестра, пахнущая так же.

Жильцов других этажей человек тоже знает в лицо - многодетную семью, пару алкоголиков и юную спортсменку с тринадцатого, своих соседей по лестничной площадке, тех, кто живет ниже - но речь не о них.

Однажды вечером, возвращаясь с работы, наш герой входит в лифт вслед за мужчиной в темном костюме - тот нажимает кнопку четырнадцатого этажа, а наш герой, задумавшись, едва не забывает нажать свой двенадцатый.

К кому же он едет, - размышляет человек, пока лифт несет их обоих вверх по шахте, - к затворнице, к весельчаку или к бабке?

За время подъема он так и не придумывает ответа на свой вопрос и забывает о случайном попутчике до следующей встречи.

После четвертого столкновения в лифте наш герой начинает подозревать, что кто-то из жильцов съехал, и теперь новичок живет в его квартире - так регулярно этот незнакомец посещает подъезд. Однако в следующие дни он встречает в лифте всех соседей поочередно - и убеждается, что все они по-прежнему живут здесь.

Странное вялое любопытство покусывает его, и он решается заговорить с давно знакомыми в лицо соседями.

- Знаете, - неловко начинает он, оказавшись в лифте с затворницей, - я в последнее время часто вижу в подъезде новое лицо, с вашего этажа, и мне бы хотелось... - он осекается на середине фразы, потому что, машинально попытавшись вспомнить "новое лицо", понимает, что не помнит, как выглядит загадочный посетитель. Он, изучивший лица всех соседей до последней черточки, не помнит о своем попутчике ровным счетом ничего.

- Да, - соглашается соседка, не дожидаясь, пока он закончит, - сегодня действительно как-то душновато.

Человек моргает недоуменно, но он уже израсходовал всю свою решимость, поэтому не пытается продолжить разговор. Весь вечер он думает о том, как же выглядел таинственный посетитель, а на следующий день заговаривает в лифте с величественной старухой.

- И не говорите, - кивает старуха в ответ на вопрос о незнакомце, - в наше время действительно не продают хорошего снотворного. Ни в одной аптеке не найти.

Человек трет лоб, бормочет что-то утвердительное и вновь пытается вспомнить лицо гостя - и вновь не может.

Стоит ли говорить, что разговор с усатым толстяком тоже не приносит результатов - вместо ответа толстяк жизнерадостно болтает о своих юных и не слишком юных, но все же симпатичных знакомых женского пола.

Человеку начинает казаться, что он спит, бредит, галлюцинирует наяву - он замирает над чайником, заваривая чай, потом заходит в ванну и забывает, зачем туда пришел - незнакомец занимает все его мысли, но мысли эти словно бродят по замкнутому кругу: лицо гостя не вспомнить - разговоров о нем соседи будто не слышат - он не ездит ни к кому из них - как же он все-таки выглядит.

Следующим вечером незнакомец перешагивает порог лифта вслед за нашим героем и нажимает кнопку четырнадцатого этажа. Он стоит спиной, и человек видит только приглаженные темные волосы, ухо и часть щеки, лица ему не разглядеть.

Выйдя на двенадцатом, он привычно достает ключи, но вдруг замирает у своей двери, старается не звякать связкой. Ну конечно, - мелькает быстрая мысль под шум уносящегося вверх лифта, - нужно просто послушать, в какой звонок позвонит гость, а потом под благовидным предлогом...

Мысль не заканчивается, растягивается, как резина - шум лифта становится все глуше и глуше, но не прекращается - так долго, будто этажей в доме не четырнадцать, а в два раза больше - и человек стоит, сжимая в кулаке ключи, и слушает, как лифт уезжает куда-то очень далеко.

Он не сразу понимает, что шум нарастает снова - судя по звукам, лифт не останавливался и его двери не открывались, но теперь он возвращается обратно. Человека охватывает необъяснимая паника, трясущимися руками он перебирает ключи, торопясь открыть дверь в квартиру, захлопнуть ее за собой, задвинуть щеколду, надеть цепочку... Он не успевает открыть все три замка - лифт дергается, останавливаясь на его этаже, и раздвигает двери.

Чушь, какая чушь, я сплю, думает наш герой, оцепенелыми, как будто затекшими пальцами медленно нащупывает нужный ключ и слышит шаги: гость вышел из лифта и остановился на площадке.

- Зря вы это сделали, - говорит гость, и вот сейчас можно посмотреть ему в лицо и увидеть, наконец, как он выглядит, но человек не может повернуть голову, поднять глаза от своих замков, просто не может себя заставить. Он тянет секунды, как будто выигрывая их одну за другой у чего-то страшного, но неторопливого, и умоляет каждую не спешить.

Очередная секунда слушается его и замирает - чтобы не прекратиться уже никогда.

Первая часть истории будет короткой и как будто случайной: в ней будет рассказано о том, как женщина просыпается среди ночи от каких-то звуков, привычных, но все же неуловимо странных - шорох тапочек по коридору, щелчок выключателя, скрип двери, журчание; очевидно, думает женщина, муж пошел в туалет, просто она не слышала, как он встал; она шевелится и чувствует, что муж лежит рядом лицом в подушку, дышит ровно и неглубоко, спит.

Замедленная сном попытка сообразить, что происходит, затягивается - шум воды в сливном бачке, снова скрип двери, снова щелчок выключателя, снова шаги - дверь в комнату открывается, и муж входит в полутьму спальни, почти голый, в одних трусах и тапочках, волосы всклокочены, но с лицом у него что-то не то; оцепенев от непонимания, женщина приглядывается и видит, что у него плотно закрыты глаза. Она дергается, открывает рот, чтобы спросить что-нибудь, ощущает движение рядом, поворачивается: спавший приподнял голову с подушки, повернул к ней вопросительно, что, мол, такое, что ты дергаешься - у него знакомо всклокочены волосы и знакомо темнеет щетина, но и у него глаза закрыты так плотно, будто их вовсе нет.

***

Вторая часть будет длиннее. В ней человек сидит в кресле на приеме у частного психоаналитика, которого нашел по объявлению в газете, и говорит, медленно и тщательно подбирая слова.

- Понимаете, - говорит он, - я не знаю, как объяснить. На самом деле это Норма сошла с ума, а не я. Сперва ей просто снились кошмары, ей постоянно снилось, будто в доме есть кто-то еще, кроме нас; потом она стала говорить, что чувствует чужое присутствие и днем тоже. Будто она моет посуду, а кто-то стоит у нее за спиной; она принимает ванну, а кто-то сидит на корзинке с бельем и смотрит на нее, не отражаясь при этом в зеркале; она спускается по лестнице в подвал, а кто-то придерживает дверь и кажется, будто вот-вот ее захлопнет. Я ей говорил - включай музыку, телевизор, пей успокоительное, сходи в конце концов в клуб вышивальщиц или благотворительниц, не сиди целыми днями дома. Но она как уперлась: это мой дом, говорит, и чтобы какая-то тварь меня из него выжила!.. Но все равно ей неспокойно было, это же видно. Я просто не знал, что делать.

- Но что-то все-таки сделали? - мягко спрашивает психоаналитик.

- Я поставил веб-камеру, - пожимает плечами человек, - пристроил ее незаметно в углу кухни над полками, так, что в кадр вся кухня попадала. Норма все равно больше всего времени на кухне проводит, я же знаю. Ну вот - решил посмотреть, мало ли.

- Что посмотреть? - уточняет собеседник, и человек смущается.

- Ну, вроде как есть ли там что потустороннее, - неловко говорит он, - были же фотографии духов, и видеосъемки странные. Нет-нет, я сам-то не верю, наверное, но Норма ведь разумная женщина, она не будет просто так говорить.

Собеседник молча кивает в такт его словам, и человек успокаивается.

- Поставил, в общем, веб-камеру, - продолжает он, - и смотрел с работы. Вывел, знаете, маленькое окошко в уголок экрана, и смотрел, как Норма готовит, как посуду моет, как стол протирает. Привык даже, уютно как-то было. Ну и, конечно, не было там никого чужого и ничего такого. Но Норма, знаете, она беспокоилась. То сквозняк дунет, волосы ей поднимет - она вздрагивает, оборачивается и чуть не плачет. То у нее кусок морковки под холодильник укатился, так она нож бросила и с кухни убежала. В общем, я видел, что нехорошо ей.

- А она знает про веб-камеру? - спрашивает собеседник, и человек качает головой.

- Я знаю, надо было сказать, - виновато говорит он, - но сперва я как-то думал, что это на пару дней всего, поставил тихонько, когда она из дому ушла, а потом уже как-то неловко говорить было. Знаете, так бывает.

- Знаю, - говорит собеседник.

- В общем, дальше что было, - человек начинает торопиться, - я так смотрел, смотрел, а однажды, - он беспокойно морщится, - не знаю, Норма пролила что-то, что ли, только она упала и об край стола затылок разбила. Я так думаю, - уточняет он, нервно переплетая пальцы, - я отходил к директору в этот момент, а вернулся, смотрю на экран - а Норма на полу лежит, и лужа крови под головой. Увеличивается. Или уменьшается, она колебалась как-то. Да увеличивалась, конечно, что там. Я... - он закрывает лицо рукой, - как с ума сошел, даже не подумал в скорую позвонить, бросил все, побежал, прыгнул в машину и домой поехал. Не понимаю, надо было, конечно, скорую вызвать, но я как-то...

- Это бывает, - успокаивающе говорит психоаналитик.

- Ну вот, и я в пробке застрял по дороге, застрял, думал уж бегом бежать, но бегом бы медленнее было, в общем, я телефон схватил, и если вы думаете, что тут я в скорую позвонил наконец, то нет, я зачем-то Норме позвонил, не знаю, зачем, машинально, она у меня первым номером на быстром вызове стоит. Вот, я позвонил, уже думаю - что ж я делаю-то. А она трубку взяла.

Собеседник наклоняет голову, выражая участие и интерес.

- То есть, - быстро поправляется человек, - кто-то трубку взял, я аж дернулся, не ждал, наверное, подсознательно-то. А Норма говорит - что, милый? Она всегда так говорит. Я полминуты дышать не мог. Она забеспокоилась даже. Я вдохнул наконец и говорю - с тобой все в порядке? А она отвечает - да, милый, все хорошо. Я тут упала, стукнулась, но не сильно. Все в порядке. - А потом спрашивает - ты что, почувствовал, что ли? - и тут, понимаете, надо было рассказать про веб-камеру, но я не мог, просто не мог.

Собеседник опять кивает, и человек снова начинает успокаиваться.

- В общем, - размеренно говорит он, - я приехал домой, и у Нормы голова была перевязана, а так все в порядке, правда, и с тех пор все совсем в порядке стало, как будто она в себя пришла, никаких больше кошмаров и всего такого. И про чье-то присутствие она с тех пор не говорила.

Собеседник кивает снова, но теперь на лице его написано вежливое недоумение: он как будто хочет сказать, что те, у кого все в порядке, к нему не приходят, и человек прекрасно его понимает.

- А потом, - говорит он и сплетает пальцы, - я про веб-камеру вспомнил. Не сразу, сразу-то я больше не смотрел, как-то, знаете, не по себе было. Ну вот. А недели через две я Норме звонил и дозвониться не мог. Не брала она телефон. Я подумал - может, она его забыла где, или музыка у нее играет, посмотрю хоть на кухню, что ли, может, там что увижу. Открыл окошко с камерой - так и есть. Телефон лежит на столе, экраном мигает, а на кухне нет никого.

Собеседник щурится и кивает снова.

- А потом, - снова говорит человек, и понятно, что он произносит эти слова с трудом, но и молчать уже не может, - телефон мигнул и засветился экраном. Как когда трубку берут. И Норма мне в трубке говорит - что, милый? я в подвале была, извини, - а на кухне, понимаете, по-прежнему никого нет.

- И что вы сделали? - спрашивает собеседник после тяжелой медленной паузы.

- Ничего, - обессиленно говорит человек. - Я ничего не сделал. Поговорил с ней, спросил, что купить. А потом к вам поехал. Если я с ума сошел, так может, мне тогда в больницу надо. А?

- Тело вашей жены скорее всего лежит в подвале, - говорит собеседник после новой тяжелой паузы. - Но вам туда лучше не возвращаться.

Человек моргает, открывает рот, собираясь что-то сказать, но в кабинете уже пусто.