Как наши бойцы душманов дико напугали, а родной полк шокировали

Об авторе: Игорь Григорьевич Шелудков – подполковник запаса, воин-афганец.

За время своего исполнения воинского интернационального долга «за речкой» во второй пятилетке 1980-х автор этих строк наслушался и стал очевидцем ряда историй из цикла «нарочно не придумаешь». Убежден: если бы таковых не случалось, в Афганистане служилось бы несколько если не тяжелее, то однозначно грустнее.

Будет рейд — будет и фото!

Ранним утром рейдовая мотострелковая рота была поднята по боевой тревоге. Командир полка предстал перед офицерами и солдатами в самом что ни на есть позитивном расположении духа. Явление было, конечно, не из ряда вон, но тут полковой начальник аж сиял – что-то чрезвычайно осчастливило его! Бодро поздоровавшись, услышав в ответ «Здравия желаем, товарищ подполковник!», сообщил, что, по данным авиаразведки, иранскую границу пересек душманский караван из шести легких грузовиков типа «симург» или «тойота»:

– А что это значит? К бабке не ходи – крупная партия оружия. А это что значит? Правильно – этот багаж «духов» мы обязаны перехватить! Вопрос – как? Дорог у них будет только две. Наиболее вероятный маршрут, по ряду соображений, – такой-то. Соседний полк высылает разведвзвод, а командование нашего полка в моем лице решило доверить выполнение данной боевой задачи вашему третьему взводу. Справитесь?

– Так точно! – дружно прогорланил третий взвод.

Неописуемый же позитив командира полка стал тотчас понятен всем. И солдаты двух других взводов посмотрели на своих товарищей из взвода третьего как на счастливчиков, с нескрываемой завистью – ведь те шли на настоящее дело, которое сулило верную удачу! Дело в том, что реализация разведданных проводилась обычно по информации из двух источников. В большинстве случаев афганцы за немалые деньги сообщали «шурави» о скором прибытии караванов с оружием или о местонахождении банд. В девяти случаях из десяти эти данные оказывались ложными. И, прождав два-три дня в засадах, спецназ, разведка или пехота возвращались из рейда ни с чем и злые: «Опять пустышка!» Данные же нашей авиации подтверждались зачастую на все сто.

Отозвав в сторону взводного, командир полка по карте уточнил задачу. А завершив инструктаж, приказал на выходе из режимной зоны забрать в рейд, как он выразился, «одного туриста». Командир взвода поморщился: мол, что еще за обуза в боевое задание?!

– Не дрейфь! – ободрил его подполковник. – Наш человек – корреспондент дивизионной газеты. Как и ты, старший лейтенант. Парень боевой, бывалый. В случае чего подсобит. Да не смотри ты так! Его сейчас весь политотдел экипирует. Даже дырку для ордена уже просверлили.

– Дырку для ордена… – прокряхтел взводный.

– Ты вот что. Смотри, чтобы с ним ничего не случилось. Все, желаю удачи!

Дивизионную газету, прозванную в соединении неизвестно почему «Меньшевистский листок», в типографии печатали немереным тиражом и доставляли во все части. Там ее распространяли по ротам. Единичные экземпляры подшивались в ленинских комнатах, большинство же остальных зачастую использовались не по назначению, и до прочтения оной пропаганды-агитации доходило разве что в местах, куда и цари с королями пешком ходят. Но труд «современных Константинов Симоновых» уважали, тем более что журналисты не сачковали от боевой работы, были настоящими «товарищами по оружию», сами напрашивались увидеть все «глазами человека моего поколения». Определенного в рейд «меньшевика» в полку знали многие. Это был нормальный парень, который, к тому же владел не только пером и блокнотом, но и «лейкой» – то есть умел очень хорошо фотографировать. И не зажимал потом «эпохальные» фото. А они весьма ценились: экспонометры (их ныне уже и знать не знают), проявки пленок и печать снимков – это вам не нынешний век смартфонно-айфонной электроники, до которого тогда оставалась еще четверть столетия…

А у командира взвода была одна давнишняя мечта, до осуществления которой все не доходили руки. Ему свербело сфотографироваться в боевой обстановке! В каске да в бронежилете, с «лифчиком» для магазинов и с автоматом, с «облико морале» героического воина, стоящего на авангардных рубежах… ну и так далее. На боевых операциях, в которых старлей участвовал ранее, было не до фотосессий.

Конечно, можно было выйти в автопарк, облачиться в снаряжение и бравым видом так изобразить боевую обстановку, что никто бы не подкопался; некоторые так и поступали. Но нашему рейдовику это претило! Он, боевой офицер, считал подобное трюкачество уделом солдат. Узнав же, что с ним на задание отправляется корреспондент, да еще и с неплохой оптикой, взводный, поначалу недовольный, теперь несказанно обрадовался. Удача! Наконец-то, долгожданные снимки он сможет отправить родителям, однокашникам по военному училищу и, само собой, любимой жене!

Персоны «а-ля коммандос»

Тотчас пришла оригинальная идея. Недавно он вместе с друзьями брал на ночь напрокат в дукане (торговой лавке) видеомагнитофон со стандартным афганским набором фильмов – боевики, ужасы, карате и эротика. Сильное впечатление на всех произвел американский фильм «Коммандос» с Арнольдом Шварценеггером в главной роли. Крутой герой, которого лихо изображал весь избугренный мышцами свирепый Арни, в одиночку в пух и прах покрошил целое войско врагов, а сам вышел из боя лишь с легкой царапиной. В его облике нашему взводному особенно понравилась боевая устрашающая раскраска лица черными полосами – тогда это было в новинку.

Прибыв через несколько часов на место и организовав засаду, старлей решил последовать примеру киношного американского супермена. Разумеется, он догадывался, что вряд ли Шварценеггер использовал для придания свирепости своей физиономии советский сапожный крем, но никаких аналогов под рукой не оказалось…

Глядя на взводного, «устрашающий» внешний вид один за другим приняли все солдаты, включая и механиков-водителей боевых машин пехоты – двух узбеков и таджика. Последние вполне могли обойтись без ваксовой маскировки, поскольку на их и без того весьма смуглых лицах наведенные полосы были не столь выразительны. Военкор «Меньшевистского листка» сперва скептически наблюдал за всеми этими приготовлениями к бою (и к фотосессии), но вскоре «повелся» и он – тоже не утерпел от представившейся возможности блеснуть в своих кругах фотографией собственной персоны «а-ля коммандос».

Третьему взводу повезло – «духи» выбрали именно эту дорогу. Караван нейтрализовали очень быстро, споро – даже сами удивились. Но долго ли умеючи? Да наверняка и раскраска «по-коммандос» поспособствовала. Подбили первую машину, а все остальное было уже делом техники. Взводный ощущал себя Шварценеггером во плоти!

Захлебываясь от восторга, что грянул такой успех, старший лейтенант докладывал по радио в центр боевого управления полка:

– Оружие и боеприпасы захватили. Да, много! И куча пленных! А у нас ни единой царапины! – при этом он едва не ляпнул: мол, не то что у Шварценеггера в том фильме! – Только летчиков надо научить считать до десяти: «симургов» было семь, а не шесть, так что в полк пригоню все шесть, как вы и докладывали.

– Молодец! Умница! Герой! – щедро похвалил старлея командир части. – Собственный автопарк откроем. Одну машину вашей роте подарю. Передай бойцам, что их ждет ящик сгущенки, сока и печенья. А тебя вместе с ротным и комбатом приглашаю вечером к себе на ужин. Только будь осторожен, не расслабляйся. Не позднее 19.00 жду в полку. Въезжай на плац с тыльной стороны. Ворота будут открыты. Делаешь круг почета и становишься у трибуны. Встречаю с оркестром. Конец связи.

Картина маслом «Малевич отдыхает»

На волне успеха решили продолжить фотосессию. Снимались в одиночку и группами. У дымящейся машины «духов». На фоне горы трофеев. С пленными «халатниками». Надо сказать, что «устрашающий» вид «шурави» душманов и впрямь довольно сильно напугал – таких русских они еще не видели и таращились на них с нескрываемым страхом, ничего не понимая. Возможно, тоже смотрели «Коммандос» и решили, что и в советском войске появился «спецназ из спецназов», который так легко захватил караван, что бандиты не успели сколько-нибудь результативно хотя бы огрызнуться.

Наконец весь исполосованный под «коммандос» третий взвод был удовлетворен своей живописной из ряда вон боевитостью. Малевич со своим «Черным квадратом» просто отдыхал в теньке под каким-нибудь фисташковым кустом! Все герои дня получили заверения дивизионного газетчика, что каждый станет обладателем персональной фотографии, и не одной. В мечтах уже видели: отцы с матерями возгордятся, друзья обзавидуются, ни одна зазноба не посмеет переметнуться к другому!..

Омыть лица решили в небольшой речушке, которую проезжали по пути. Намылившись и потерев щеки ладонями, сначала почувствовали, а потом, глядя друг на друга, и увидели, что крем почему-то не только не смывается, а наоборот размазывается равномерным слоем по всей округлости лица. Повторные попытки с «более тщательным» намыливанием привели только к тому, что все стали еще больше похожи на аборигенов Африки. Или – на двух узбеков и таджика, которые и при креме более или менее оставались похожими на самих себя. В ледяной горной воде черная вакса и не думала покидать свое «устрашающее» свойство на обликах двух старлеев и двадцати пяти солдат!

А если попробовать стереть сапожную намазку песком? Но быстро стало ясно, что это еще «мертвее» закрепляет уже полученный результат, да и щекам больно. Солдаты, охранявшие моющихся, умирали со смехy. Но взводный в отношении их применил старую военную аксиому, гласящую, что в армии должно быть однообразие, и через минуту-другую те тоже превратили свои налобные и нащечные полосы в сплошной «черный квадрат от Малевича». От удручения лица у многих и впрямь походили на квадратные.

После всеобщего преображения в «негров» не до смеха стало всем. В таком виде объявляться в полку было равносильно… неизвестно чему. В лучшем случае «возвратившихся с победой» просто засмеют. А если их еще решит встречать командир дивизии – ведь наверняка ему уже доложено о выдающемся успехе… Об этом взводному не хотелось даже думать. Срочно нужна была горячая вода! После совещания с «меньшевиком» и сержантами организатор и вдохновитель «полосования по-шварценеггеровски» принял решение заехать на одну из застав и с разрешения командира полка там помыться. Тормознули у ближайшей на пути домой, и взводный срочно запросил по радио штаб.

– Что случилось и где вы находитесь? – ответил взволнованный голос подполковника.

– У нас все нормально, но есть к вам единственная просьба. Нам надо задержаться на час на последней заставе и помыться в бане. Мы сильно испачкались.

– Старлей, ты что несешь?! Тебя что, на обратном пути в голову ранили или мозги на солнце расплавились? Приедешь в полк и помоешься. Баня готова. Сам тебя намылю! – пообещал рассерженный голос.

– Вы меня не совсем поняли. Мы все очень сильно испачкались. И нам возвращаться в полк в таком виде никак нельзя. Пожалуйста, разрешите, – умолял взводный.

– Как это – все?! – уточнил командир, истолковав эту мольбу по-своему. – И ты тоже?

– Так точно!

– А корреспондент?

– И он…

После недолгого молчания телефонная трубка рявкнула:

– Вы там что?! Все одновременно в штаны наложили?! Ничего, мы носы заткнем. Давай руки в ноги, газ до «полика» – через полчаса жду на плацу! Полку даю команду строиться. Конец связи.

Сцена встречи была как у Гоголя в финале «Ревизора» – немой. У офицеров на левом фланге отвисли челюсти: пленные афганцы рядом с нашими солдатами выглядели бледнолицыми. Даже военный оркестр, начав было исполнять торжественный марш, съехал с ритма, басанул напоследок трубой, чвякнул скользнувшими друг по другу литаврами и умолк. Командир полка ошеломленно обвел героев дня взглядом и спросил всех и каждого:

– Кто?! Кто вас так покрасил, придурки?

– Разрешите, я все объясню? – кающимся голосом изрек взводный.

– Объясню?! Хорошо, комдив не приехал!.. Да пошли вы все… в баню! – рявкнул подполковник.

P.S. А после бани взводный с корреспондентом все же отужинали в компании с командиром полка. И спирта за удачную охоту выпили. Все отсмеялись от души. Подполковник спрашивал репортера: «Как же они теперь себя и кто их таких на твоих черно-белых фотокарточках узнает?! Все ж черные, на одно лицо!.. Шварценеггеры, Малевичи, вашу мать!» И ничего старлею за этот «цирк» не было. А позже он и государственную награду получил. Все же гениально подметил в свое время Эрнест Хемингуэй: «Те, кто сражается на войне, – самые замечательные люди, и чем ближе к передовой, тем более замечательных людей там встретишь…»

Хорошо еще, что мотострелки не нанесли камуфляж киношного супергероя по полной, включая и тело. Кадр из фильма «Коммандос», 1985

Начало: https://pikabu.ru/story/o_sluzhbe_5963378.

С весны 1985 года, что подтверждают военные историки, 40 - я армия втянулась в полноценную и полномасштабную контрпартизанскую войну. Антиправительственные формирования не просто уже организовывали диверсии и засады на дорогах, но порой реально контролировали целые районы крупных городов.

Организовывали нападения на серьезные объекты военной и промышленной инфраструктуры. Так, в июне 1985 года нападению подвергся военный аэродром правительственных сил Шиндандт. Я лично наблюдал как взрывались самолеты на парковочной стоянке. В некоторых южных провинциях боевые действия, очень часто, можно было обозначить, как общевойсковые бои полноценных частей и подразделений в условиях горной местности.

Мы эти перемены почувствовали по интенсивности рейдовых мероприятий, засад и разведвыходов. Начались первые потери в роте. Подрывы на минах, осколочные — от обстрелов, ранения и гибель — от снайперов. Водоворот событий и главное, их воздействие на мои юные мозги не позволяло правильно оценить происходящее. Война же! На войне гибнут и ранения получают...

Расслабляться нельзя было даже в самой, казалось бы, безобидной ситуации. У меня лично в группе произошел подрыв, когда до брони метров четыреста оставалось. Трое тяжелых сразу.

В сентябре, по-моему, меня вызвал начальник политотдела дивизии полковник Юркин. Я решил, что для обычного нагоняя по поводу хреновой наглядной агитации, адаптации прибывшей молодежи или глупости какой, совершенной кем-либо из офицеров-прапорщиков роты. Или заложил может кто по поводу самогоноварения. Но состоявшийся разговор я запомнил на всю жизнь.

— Чего это ты, лейтенант, людей теряешь? — спросил начпо.

Я как «молодой», встал в боевую позу и понес про войну и про бои, и про сражения.

Присаживайся поближе-сказал мне  полковник..

И дальше на бумаге он разобрал со мной все схемы боев с потерями. Детальную расстановку бойцов и командиров, и главное — достигнутый результат. Потом рассказал мне длинную историю про мамку, которая мне своего Ваньку доверила.  И про цену приказа в бою. Рассказал, как она ждет сыночка своего, возможно единственного. А если и не единственного, то все равно любимого. В завершении сказал уже строго, по-начальственному, что меня, Родина подготовила и обучила воевать, поэтому я должен и обязан воевать, как все огневое отделение вместе взятое. И если бы я там-же ранен был или погиб, то вопросов бы не было.

— А так, — сказал начпо, — ты вот стоишь тут. Вполне себе здоровый кабан. Плечи «метр двадцать», усы как у Буденного и не одной царапины.

С этого разговора у меня лично погибших больше не было. Ни в этой, ни во всех последующих войнах. Как заговорил меня тогда полковник. Правда, при лобовых перестрелках я старался всегда либо пулеметчика ПК, либо снайпера заменять. Меня ведь страна учила и воевать, и погибать если надо. Поэтому и оценивал всегда офицеров по потерям, до самого своего дембеля. Да и сейчас тоже. Восхищался командирами, которые с единичными потерями в бою, творили иногда просто чудеса.

Один из них Илья Касьянов. Уже в Чечне получивший звание Героя Росии. Его командование дивизии не любило за своеволие. В 101 полку, где он разведротой командовал, был он в большом авторитете. А вот в штабе дивизии, некоторые большие начальники считали Илью "махновцем".

Умение его и талант командира заключались в том, что командир разведроты Касьянов разрабатывал каждый выход, как талантливый режиссер — спектакль по сценарию. Всё до мелочей. Включая скорость рывка до противника, точность огня в зависимости от погоды и времени, скорость движения транспортных средств и возможных дозорных групп соответственно. Время срабатывания мин, ну и много еще чего. Совершенно без колокольного звона в голосе рассказывал мне, как с 40 бойцами раздолбал на прошлой неделе караван из двадцати с чем-то машин, с охраной под сотню "духов". Без потерь. Хотя гордость звучала конечно в его голосе. Ну так и было за что!

Через полгода после его отъезда в Союз, начальнику штаба дивизии позвонили по спецканалу из ГРУ ГШ и спросили, — Кто такой капитан Касьянов?

Тот начал, что-то буровить про не очень дисциплинированного ротного, который слава богу, уже уехал. На что ему сообщили, что капитан Касьянов получил такие результаты за время своей службы, что агентуре ЦРУ в Афганистане поставлена особая задача на его уничтожение. И офицеров таких нужно беречь, а не наказывать за посещение штаба дивизии в рыжих трофейных ботинках. Про эти ботинки мне уже после моих записок в интернете, написал один товарищ из 101 МСП. У них на точках, где стояли артиллерийские взвода, с какого-то момента все, без исключения, вместо  наших мабут стали носить прекрасные итальянские горно-пустынные ботинки. Желто-рыжего цвета. Оказалось, что это Илюха, когда с ротой после очередной успешной засады возвращался в полк, по дороге всех одаривал трофеями.

Погиб Илья уже во Вторую Чеченскую, будучи офицером Генерального Штаба. Скорее всего в результате предательства. Накрыли одним залпом из минометов.

Такие вот офицеры приносят победы Родине во все времена. А главное, солдатские жизни как самое ценное на этой, необъявленной войне, с непонятными целями, сохраняли своим талантом, старанием и заботой.

Автор В.Клепиков.Фото из личного архива автора.

Боюсь кто-то неправильно поймет мои воспоминания, где упоминаются самые старшие командиры и начальники. Они невольно стали закадровыми героями моих воспоминаний.

Во-первых, я пишу со своих лейтенантских вершин. Во-вторых, любовь и уважение подчиненных с папахой в комплекте не выдают. В третьих... Вот скажите, нахрена мы в октябре проводим строевой смотр перед "боевыми" с валенками и ватными штанами? А мне еще и сумку-планшет повесили с боевым уставом и набором цветных карандашей. Отвечу. Потому что в Кундузе, какой-то взвод, на каком-то леднике поморозился. Но у нас нет ледников и вообще, температура далеко за 20, еще днем. А уж заблудился тот взвод, ясное дело от того, что не было у командира этой чудо-сумки на леднике. Карта лежала в нагрудном кармане горника, а карандашики он подлец преступно оставил, где-то по дороге, в горы.

Вот постояли мы перед генералом и полковниками в поле за Гератом, и пошли матеря всё на свете, скидывать это барахло в КАМАЗ для того, чтобы одеваться по погоде и для боя. В Кабул, Ташкент и Москву полетели бодрые отчеты про то, что у нас случаев обморожения нет. Вот и что мне потом думать? Но, прочь пессимизм и хандру! Мы то же хотели стать маршалами тогда. И не все думали про то, что мозги тогда уже не понадобятся (анекдот такой известный у военных есть). Поэтому, думаю рассказать, о тех начальниках, на которых мне хотелось быть похожим тогда.

Начну с самого главного кумира всей 40-й армии командующего Южной ставкой, Героя Советского Союза, генерала армии — Зайцева Михаила Митрофановича. Вот это был настоящий генерал. Отец солдатам! Все кто ниже подполковника были у него исключительно "сынами и братьями" и "дорогими ему бойцами". Генерал не считал возможным даже голос повышать на младшего офицера. Весь спрос с категории не ниже замкомдива (про комполков не знаю, лично не видел и не слышал).

Вопрос недостатков в боевом и тыловом обеспечении войск решал за 5 минут и навсегда. Не помню, чтобы после его отъезда, что-либо откатилось назад. Никакие блаты и знакомства не приветствовал. Находили и ставили максимально способных офицеров вместо приспособленцев с блатом. Прибыв на постановку боевой задачи командирам частей дивизии, громко поздоровался: "Здравствуйте, герои!" Задачи ставил четко и понятно даже таким "зеленым", как я. Обязательно спрашивал — всё ли понятно?

Не голосом таким, что попробуй руку подними — оторвут, а таким, что действительно должен уйти отсюда зная свою задачу "от и до".

Ни один из офицеров жаловавшихся ему открыто, во время оперативных совещаний, не был подвергнут остракизму начальства после отъезда. Начальник штаба разведбата Саша Платицын пожаловался, что как на боевых , так и в столовой части, вечная перловка. Больше мы ее не видели. Зато внезапно узнали какие сухпаи бывают, оказывается в нашей армии для воюющих подразделений: и зимние, и горные и усиленные... Вечная память тебе, генерал армии!

Несомненным авторитетом у боевых подразделений дивизии пользовался замкомдива — полковник Кононыхин. Этот офицер, с небольшими силами из самых боеспособных подразделений дивизии, давал результаты больше, чем все неповоротливые дивизионные рейды (с участием зенитно-ракетного полка в том числе) вместе взятые. Грубый до невозможности в ходе развития операции. Требовательный до запятой в выполнении поставленной задачи. После успеха становился совершенно другим — настоящим боевым товарищем.

Мог устроить стихийное собрание после завершения операции с разбором по горячим следам, но не с целью нагоняев, а с целью, лучше в следующий раз сделать. Чего не хватило, а что лишнее оказалось.

В отличии, например, от начштаба дивизии, который почему-то считал, что мартовские разведданные можно реализовать в июле, когда жара под 60, и ни одной капли воды в каменных горах. Кононыхин сам эти горы прошел и прекрасно чувствовал где логово врага. Глядя на таких отцов - командиров, и нам, желторотым летёхам хотелось настоящих, а не рисованных побед.

Ещё всегда хотелось рассказать о моих впечатлениях по поводу действий разных видов боевых подразделений. Летом 86г-о, в Герате не удалось разблокировать от противника лояльный нам район. В одном месте оказалась в окружении бронемашина, бойцы в которой несколько суток вели оборонительный бой. Как могли их поддерживали огнем, но вытащить их было невозможно. Реакция командования армии была молниеносной и жёсткой. Были дополнительно переброшены десантно-штурмовые отряды с востока Афганистана прямо на аэродром Герата. Я впервые, реально увидел, как они воюют. Практически без подготовки, без рекогносцировки — сразу в бой. После этого я понял, что рассказы о моем однокашнике Игоре Семенове, который с одним ножом на ДШК лазил — правда! Да и сюжеты о другом боевом товарище Андрее Панферове, легенде нашего спецназа, уже начинали складываться тогда. С Андреем кстати, всю свою боевую биографию где-то рядом пробыли. А встречались раза три-четыре, и всегда одинаково — или он в госпиталь, я оттуда, или наоборот....

Ну и про то, как я сам себе «боевое крещение» устроил....

В начале лета, огнеметное отделение и один танк, нам в придачу, выставили на блок у границы района проведения операции. С утра пехота через нас должна была идти в зеленку. А зеленка эта, ни что иное, как персиковый сад с арычками журчащей воды и высокими глиняными заборами. Мы же стояли на кукурузном поле. Вдоль поля тропа широкая. За ней сразу высокий забор.

Вот я и думаю: подобраться, к нам ночью только по тропе можно, в тени забора. По полю не пойдешь. Ночью слышно, как звезды падают. С другой стороны — луна как фонарь и если поставить растяжки открыто — их видно. Замаскируешь кукурузой и только тупой не поймет смысл этой "военной хитрости". Вот я и придумал растяжку поставить открыто, а курукузных стеблей накидать перед ней. Человек переступает через препятствие, делает широкий шаг и махом ноги срывает чеку. Так и сделал. Затем довольный от своей выдумки, ушел отдыхать. В пять утра меня подняли. Через час пехота пойдет в зеленку. Надо мне идти снимать свое "минное поле". Иду сонный и расслабленный. Мечтаю о том, как сейчас сниму гранаты и залезу в сад персиком позавтракать. А персик, который ночью упал с ветки и у арычка охладился — это я вам скажу удовольствие неописуемое! И вот вижу курузузу лежащую и размышляю, что сейчас перешагну ее, так как солнышко взошло и в глаза светит. Перешагиваю и проволоку второй ногой "треньц". Проснулся я, конечно очень быстро, но прятаться все равно негде. Забор метра два с лишним. Но...

Не взорвалась она — граната эта. Надо усики разгибать на растяжку. А лучше обламывать один, а второй, как иголку вставлять в чеку. Это я понял, когда отдышался и осмотрелся. Больше таких сонных глупостей на войне, у меня никогда не было. А персик свой все же нашел. Размером с кулак.

Автор:Автор: В. Клепиков.Фото из личного архива.

Начало : https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_5934394

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_ii_5...

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_iii_...

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_iv_5...

Часть V - Судьба капитана

…Прошло четыре дня после гибели Парфёнова. Жизнь в батарее продолжалась своим чередом. В тот день, 26 октября, старший офицер батареи С. в очередной раз ездил в полк и вернулся со своим новым другом: высоким, мощным пехотным капитаном с пышными гусарскими усами…

Как позже рассказывали знавшие его ребята из пехоты, он пришёл в Афган на какую-то должность при штабе, но вскоре в Союзе его бросила и ушла к другому жена. После этого капитан ударился во всё тяжкое: забросив службу, стал много пить и искать «приключений». Говорят, он ночью разъезжал по Кабулу на такси в поисках водки с одной гранатой в кармане. Сначала его понизили в должности, переведя из штаба ротным, а вскоре, как говорили, собирались понизить и в звании.

С утра прошёл дождь, было сыро, противно и довольно холодно. Поэтому, наверное, офицеры вместе с прапорщиками решили прямо с обеда хорошенько «согреться». И, хотя командир батальона пехоты, в формальном подчинении которого на тот момент находилась наша батарея, неоднократно приходил ругаться из-за этих постоянных пьянок, но фактически ничего сделать не мог. Через некоторое время, когда мы сидели в курилке перед входом в крепость, раскрылась дверь комнаты офицеров, вышел прапорщик-танкист и стал звать своего сержанта, командира одного из танков. Оказывается, захмелевший капитан уговорил взводного танкистов дать ему «бабахнуть» из танкового орудия. Вскоре мимо нас прошли и свернули направо к ближайшему из стоящих в капонирах танков что-то недовольно бормочущий под нос щупленький сержант и пошатывающийся весёлый капитан. Мы от нечего делать пошли следом и остановились на бугорке немного сзади и правее от танка.

Сержант проворно юркнул в один из люков, а плотный капитан с трудом втиснулся в другой. Через несколько минут, видимо зарядив ствол и растолковав пьяненькому капитану, что от него требуется, сержант вновь появился из люка и сел на его край, склонившись над соседним люком, стал туда подсказывать: «Доворачивай башню правее…ещё правее… ещё…так, хорошо, хватит. Теперь опускай ствол…ниже…ещё ниже…хватит… ХВАТИТ!..СТОП я говорю!!!» Но, как я успел заметить стоя практически на одном уровне с башней, ствол опустился ещё немного ниже и, как мне показалось, стал даже ниже линии горизонта.

И тут грохнул выстрел. И мгновенно в нескольких десятках метров впереди от танка, посреди виноградника , РВАНУЛО… В это мгновение (показавшееся вечностью, как в замедленном кино), уже падая плашмя в грязь, там же , где мы стояли (вооот она – мгновенная реакция пацанов, прослуживших по году-полтора в Афганистане!!!), я успел заметить танкиста, поднявшего руки и ныряющего «солдатиком» в люк… На голову посыпались комья глины…

Прошло несколько мгновений, показавшихся вечностью. Я осторожно прислушался к своим внутренним ощущениям, пытаясь определить, всё ли конечности у меня целы... Убедившись, что ничего не болит, я осторожно поднял голову и испуганно огляделся, боясь увидеть куски мяса вместо друзей. Но, слава Богу, все были целы и невредимы, лишь осыпанные грязью и слегка оглушённые. По всей видимости, основная масса осколков ушла по инерции вперёд, по ходу полёта снаряда. Отряхиваясь, мы стали подниматься на ноги.

Из танкового люка осторожно показалась голова сержанта. Оглядевшись, он набрал побольше воздуха в грудь и, склонившись над соседним люком, разразился (по-видимому) многоэтажной тирадой (мы ещё плохо слышали). Оттуда с большим трудом вылез капитан и, не обращая внимания на гнев сержанта, уселся на башне, довольный собой и счастливо улыбающийся, как маленький ребёнок, которому первый раз в жизни дали бабахнуть новогоднюю хлопушку. Он стал приставать к сержанту дать ему выстрелить ещё разок, от чего бедный парнишка стал материться ещё сильнее.Не добившись больше желаемого, капитан ушёл в комнату офицеров, где продолжалась пьянка, а мы пошли стирать выпачканное в грязь и глину ХБ.

Наступил вечер, стемнело. Я, переодевшись в подменку, лежал на кровати в ожидании ужина. Вдруг прямо над нами, на крыше, раздалась пулемётная очередь, ещё одна, затем ещё. Мы, несколько человек, выскочили на балкончик и стали кричать часовому: «Вышка, что случилось?». Подойдя по крыше поближе к нам, парень спокойно объяснил, что это наш старшина, прапорщик Ч., вместе с гостем-капитаном, решили пострелять из нашего штатного ПКМН. Выпустив ещё несколько очередей над нашей казармой, они перешли на другую сторону крыши. Мы отправились в своё расположение и уже равнодушно прислушались к раздающимся сверху очередям. И вдруг очередная раздавшаяся очередь как-то внезапно захлебнулась… Через мгновение раздался топот бегущего по крыше человека, лихорадочный стук чем-то металлическим по железной трубе «буржуйки» и крик часового: «Офицер с прапором упали с крыши!..».

Мы сорвались с места и побежали по тёмной лестнице вниз, к выходу. Распахнув тяжёлую дверь, выскочили на улицу. В полной темноте, практически на ощупь, побежали по тропинке налево за угол. Сделав несколько шагов, я, поскольку бежал первым, остановился. Достав из кармана спички, поджёг несколько...

Первое, что я увидел в свете неяркого огонька, был валявшийся поперёк тропинки пулемёт со сломанным прикладом. Рядом неестественно лежало грузное тело капитана. Чуть поодаль громко стонал в беспамятстве наш старшина. Ни о чем в тот момент не думая, мы подхватили пострадавших на руки, и потащили их в крепость. Я вместе с несколькими парнями нёс тяжёлого, не подающего признаков жизни капитана, за нами другие ребята несли старшину. Узнав о случившемся, наш старший лейтенант С. как бы впал в ступор. Распоряжаться стал прапорщик танкистов, который насколько я помню, сильно никогда не пьянел. Через считанные минуты прибежали командир батальона пехоты с прапорщиком-медиком (второй раз за несколько последних дней). После осмотра пострадавших комбат дал распоряжение срочно готовить БТР для транспортировки раненых в госпиталь и танк в сопровождение. Через несколько минут подъехал БТР, и капитана с прапорщиком осторожно погрузили в десантный салон. Из наших вызвались сопровождать я и Сергей Никулин (ему-то, дембелю, это зачем надо было?). Рванув наверх, к пирамиде, я схватил свой автомат, нацепил на пояс пару полных подсумков, сунул в карманы две верные Ф-1. Сказал, что мы едем старшему лейтенанту С., но он лишь равнодушно отмахнулся рукой. И началась ночная гонка на броне БТРа по ночной дороге в Кабул.  Вначале я ещё удивился, как же будут ехать парни-танкисты, ведь эти машины, месяцами стоявшие на точке, не предназначались для ночных поездок. На них не было не только приборов ночного видения, но не горели даже обычные фары. А когда мы поехали, я удивился ещё больше.

Механик-водитель гнал танк, виляя от обочины к обочине, НО не сбавляя скорости, ориентируясь лишь на свет едущего позади БТРа, который еле поспевал за ним. Сколько времени продолжалась эта поездка я не могу сказать – потерялось ощущение времени. Я сидел по правому борту, напряженно вцепившись в какую-то скобу, и вглядываясь в тёмные обочины. Предупреждённые по радиосвязи все выносные посты по дороге пропускали нас, подняв шлагбаумы. Первый раз мы остановились лишь на КПП въезда в Кабул.

Оставив там наше сопровождение, мы понеслись по более-менее освещённым улочкам столицы Афганистана. Когда объезжали танк, я успел заметить сидевшего на броне и курившего сигарету дрожащими руками от пережитого неимоверного напряжения парнишку механика-водителя...

До госпиталя добрались уже быстро. Около часа ждали, куря возле БТРа, пока медик оформлял раненых. Подходили с расспросами пациенты: кто, откуда, что случилось? Помню двух любопытных молоденьких сестричек (похоже, только из Союза – ещё не насмотрелись на подобные ночные вояжи…). Одна из них была очень симпатичная, а вторая…ну слегка полновата, на мой вкус. С каким восхищением в глазах смотрели они на нас! А как же: прямо-таки «герои ночных дорог, только что из боя…».

После посещения госпиталя на наш пост ночью нас не выпустили. Разместили до утра в пустующей комнате каменной казармы нашего полка (так я переночевал там в первый и в последний раз). Уже утром, когда приехали к себе на точку, узнали, что капитан… умер во время операции, а наш прапорщик в тяжёлом состоянии. Только тогда, утром, от парня, стоявшего накануне на посту, узнали подробности происшедшего: перейдя на другой край крыши, прапорщик с капитаном установили пулемёт на перекошенную будочку выхода на крышу. Сначала стрелял наш прапор (мужичок, весивший на вид килограммов слегка за 60), а капитан (крепкий мужик килограммов за 100) придерживал его за плечи. Затем они поменялись местами. После одной из очередей пулемёт повело по наклонной мокрой крыше будочки, и он сорвался вниз... Не удержавшись, капитан тоже рухнул с крыши, а пытавшийся удержать его прапорщик полетел следом... Высота стены в том месте была метров 8, поэтому приземление было не просто жёстким, а жестоким…

Наш прапорщик выжил, через несколько месяцев он заезжал к нам на пост в гости: ещё более похудевший, осунувшийся и какой-то придавленный. Видимо последствия падения – и физические, и моральные – не прошли даром…

И только лишь недавно, 26 лет спустя, общаясь с бывшим однополчанином, я узнал от него фамилию и после нашёл в интернете фотографию трагически погибшего капитана…

А наша жизнь и служба снова продолжились своим чередом. Впереди у меня оставалось еще 10 месяцев до дембеля: последняя, ничем особенно не запомнившаяся зимовка в Афганистане, приказ МО №272 в конце марта 1985 года, снятие батареи с 3-го поста ( 8 мая) и перевод в расположение полка, участие вместе с батареей в Джелалабадской и Панджшерской операциях (июнь-август), несколько раз жизнь висела на волоске (и чаще не от душманской пули, а от езды на расхлябанной машине практически без тормозов, с раздолбанным рулевым по крутым серпантинам горных дорог, пять суток гарнизонной Кабульской гаупвахты по направлению нач.штаба полка, железный коробок наверху самой дальней вышки на краю полка, куда я попал часовым незадолго до дембеля и куда «бачата» пытались зашвырнуть из-за забора РГДэшку – не хватило силёнок, граната ударилась о борт и, упав, рванула внизу, поездки по Кабулу с майором-зампотехом дивизиона, во время последней из которых, 8 августа (за сутки до дембеля!), я, наверное, поседел больше, чем за всю службу.

http://www.181msp.ru/

Начало :https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_5934394

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_ii_5...

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_iii_...

Часть IV - Вася

Через несколько дней, проснувшись утром в воскресенье, я мучительно раздумывал, как бы разнообразить день. Вспомнил, как накануне с «вышки» разглядел через бинокль в расположенном недалеко от нас полуразрушенном кишлаке Ахундхейль(?) какие-то деревья с жёлтыми точками плодов, как я думал – это были яблоки. Захотелось перебить оскомину от окружающего нас винограда и кишмиша, который мы жевали целыми днями. Я стал приставать к своим пацанам сходить побродить в кишлак, но мою идею никто не поддержал. После завтрака парни расслабленно валялись на койках: кто-то читал свежие газеты (почту у нас привозили регулярно в конце недели и газеты шли нарасхват: читали запоем даже те, кто в школе скурил Букварь), кто-то играл в купленные в дукане карты – в казарме негромко играл радиоприемник «Океан» (тогда очень популярна была Пугачёва со своими «Паромщиком», «Без меня тебе, любимый мой…» и «Миллионом алых роз», а по ночам хорошо ловилось радио «Монако» с популярными западными хитами).

Мне же не сиделось на месте, как-будто в одном месте кололось шило. Поэтому, прихватив свой «окурок» с одним (?!) магазином на 45 патронов, и сунув в карман пару ЭФок (с которыми я не расставался НИКОГДА после событий осени 1983 года, когда трое парней из пехоты пошли в ближайший кишлак и пропали. Их обезображенные до неузнаваемости тела, с распоротыми животами, переломанными руками и ногами, с обожжёнными головёшками вместо голов, нашли спустя пару недель в кяризе, после грандиозной прочёски окрестностей всем полком или даже дивизией), я отправился один. Пригнувшись, я скрытно двигался, скрываясь за глиняными заборчиками-дувалами, стараясь побыстрее перебежать открытые места. Особенно пришлось поволноваться, когда добрался до садика с фруктами. С моей стороны высота дувала была не больше полутора метров, но изнутри, где земля шла уступом, высота была около двух метров.

С лёгкостью перескочив заборчик со своей стороны я, открытый с трёх сторон как в тире, понёсся к деревьям, лихорадочно сорвал плоды, сунул их за пазуху и рванул обратно. Пока я карабкался по дувалу вверх, моя спина покрылась холодным потом от страха: чувствовал себя мишенью… Перевалившись, наконец, через верх, я отбежал подальше и привалился спиной к заборчику, пытаясь лихорадочно отдышаться.

Каково же было моё разочарование, когда решив утолить жажду вкусным яблочком, я достал свои трофеи. Это оказались крупные, жёлтые, твёрдые плоды айвы: кисло-терпкие на вкус, аж челюсти свело… Сильно разочарованный, я стал передвигаться в сторону своей крепости, но уже другой дорогой, забирая сильно влево. Очередной раз совершая перебежку за дувалом, я остановился и осторожно выглянул, чтобы осмотреться. Прямо перед собой я вдруг увидел спину и кое-что пониже… Это был парнишка с огневой – Вася Парфёнов. Как оказалось, они – человека четыре – тоже пошли побродить в тот же кишлачок. Ну не уходить же мне было, раз такое дело! Пошли дальше все вместе. На этот раз дошли практически до центра кишлака, двигаясь как в современных боевиках: двое-трое перебегают, остальные прикрывают с автоматами в разные стороны, затем наоборот. В одном месте осмотрели разрушенную мечеть, где я подобрал картинку с каким-то изречением из Корана.

Чуть позже, выйдя на какую-то маленькую площадь, мы внезапно столкнулись с афганкой без паранджи, несущей кувшин с водой. Увидев нас, она перепуганно что-то залопотала, и, бросив кувшин, прикрываясь платком, куда-то убежала… Мы решили, что пора уносить ноги.

Благополучно вышли из кишлака и дальше разделились. Парни пошли левее, к себе на огневую, а я пошел вправо, в крепость.Там моего отсутствия похоже никто и не заметил, была всё та же картина, что и утром. Я хорошенько умылся, смыв с себя всю пылюку, и тоже завалился на кровать в ожидании скорого обеда…

…Внезапно сверху, с «вышки», раздалась пулемётная очередь, потом ещё и ещё. Пока мы, похватав автоматы, бежали по лестнице наверх, к нашему пулемёту присоединилось стрелковое оружие из крепости пехоты. Выскочив на крышу, я увидел, как сержант Валера Доненко увлечённо кроет с ПК в сторону кишлака, откуда я вернулся с полчаса назад. Часовой, стоявший рядом, пояснил, что в кишлаке стали раздаваться автоматные очереди, и мелькать мечущиеся фигурки – видно «духи» чего-то не поделили между собой и теперь выясняют отношения (такие случаи бывали!).

И действительно, присмотревшись, мы заметили между развалинами мелькающие серые фигуры. Первая моя мысль была: как вовремя мы вернулись! Вторая мысль: «духи» совсем обурели – устраивают разборки чуть ли не у нас под носом среди бела дня! Третья мысль: ну сейчас мы им покажем! И мы дружно стали поливать развалины из автоматов.

К нам присоединился АГС с «вышки» пехоты, а внизу от нас бабахнул куда-то в том направлении танк. Кто-то из наших по телефону лихорадочно вызывал огневую, но она ПОЧЕМУ-ТО упорно молчала. Я обратил внимание, что по огневой суетились пацаны, но трубку телефона никто не брал… Потом всё же сорвали и кто-то оттуда стал орать: «Не стреляйте – там наши!..» Стрельба у нас на «вышке» моментально захлебнулась. Позвонили на КП батальона пехоты и через некоторое время затих огонь и оттуда.Только танк внизу продолжал периодически посылать снаряды куда-то в сторону кишлака… Танкисты просто не слышали в башне наших воплей. Кто-то побежал вниз, выскочил из крепости и стал тарабанить по танку… Опустилась гнетущая тишина…

До сих пор, спустя 26 лет, я отчетливо помню ту тревогу и непонимание, которое тогда было на крыше среди нас… Все напряжённо всматривались туда, куда за несколько минут до этого увлечённо посылали очередь за очередью. Среди развалин появилась чья-то фигура и стала размахивать какой-то тряпкой, затем снова скрылась среди развалин. Через короткое время оттуда вышли несколько фигурок: впереди двое под руки тащили третьего, дальше четвёртый поддерживал хромающего пятого, а последним спиной, с автоматом наизготовку, пятился шестой… Мы сорвались с крыши по лестнице вниз и через виноградники лихорадочно рванули навстречу…

Позже оказалось, что как только парни с огневой вернулись к себе, несколько других ребят загорелись желанием тоже пойти прогуляться. Из вернувшихся с ними вызвался снова пойти Вася Парфёнов. Он, как уже знающий дорогу, шёл первым по тем же закоулкам, где мы были за полчаса до этого.Они вышли на какую-то небольшую площадь, когда из маленького окошка дома напротив ударила автоматная очередь – похоже, что их ждали… Вася сразу же получил пулю в живот и упал. Парни успели скрыться за дувалом и стали отстреливаться, но… много ли навоюешь имея с собой на каждого по одному магазину с 30 патронами (вот такая у нас всех была дурная привычка…). Вытаскивать Васю пополз его земляк – белорус Витя Пилипенко: и получил очередь по ногам… Каким-то образом вытащили обоих и стали пробираться к окраине кишлака – ещё одному парню пуля процарапала кожу через всю спину (повезло!). И тут ударили очереди с нашей стороны: слава Богу, больше никого не зацепило…

Когда все были уже у нас в расположении, прибежали командир батальона мотострелков и прапорщик-медик. Раненым стали оказывать первую медицинскую помощь, а затем на БТРе пехоты отправили в центральный военный госпиталь в Кабул…

Парфёнов умер в тот же день на операционном столе… Пилипенко долго валялся в госпитале, а затем был комиссован по инвалидности. Позже его мать писала – плакалась, что он совсем затосковал и стал много пить…

В тот день, до позднего вечера, наша батарея методически расстреливала прямой наводкой прилегающий кишлак, выпустив около 400 снарядов. Когда на следующее утро я поднялся на «вышку», то совершенно не узнал окрестности.

Совсем недавно в интернете мне попалась более поздняя подробная карта Афганистана, я внимательно её рассматривал, но названия кишлака Ахундхейль не обнаружил – он перестал существовать 22 октября 1984 года.

А через пару месяцев пришло письмо от брата Парфёнова, в котором он просил рассказать обстоятельства гибели Василия и прислать, если есть, его фотографии. Помню, мы собрались с ребятами и решали, что же писать… Никакой особой цензуры не было, но в обыденности гибели Васи было что-то обидно глупое: не для этого ведь его растили и воспитывали родители…

Поэтому в письме, которое я написал родственникам после долгого обсуждения, мы слегка приукрасили гибель их сына и брата. Мы написали, что Василий стоял на посту, охраняя склад боеприпасов, когда внезапно напали душманы. Вася героически отстреливался от наседающих «духов», но когда пришло подкрепление, он был смертельно ранен и умер в госпитале.

То есть, приукрасили мы совсем немного, но до сих пор меня мучают сомнения: а правильно ли мы тогда поступили, скрыв от родственников ВСЮ правду о гибели Василия… До сих пор я не ответил для себя на этот вопрос однозначно…

Мы пересмотрели все наши немногочисленные фотопленки, разыскивая изображения Парфёнова и нашли всего три или четыре кадра (зато воришка-казах красовался чуть ли не в половине кадров, во всех мыслимых и немыслимых героических позах…). До сих пор отчётливо помню один из этих отпечатков: брак негатива – чёрная каёмка по периметру фотографии, а внутри стоит с лопатой возле какой-то ямы Василий. И хотя мы знали, что это он возле окопа или капонира, но после происшедшего казалось, что Вася копает сам себе могилу…

Начало :https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_5934394

https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_chast_ii_5...

Часть III - Награда нашла героя

…Прошло несколько дней. Воскресным утром я заступил на пост, с 6 часов утра, на «вышку». День обещал быть долгим и нудным. Старший офицер батареи С. вместе с прапорщиком Ш. ещё в субботу уехали в полк: по «делам»… На «хозяйстве» оставался старшина Ч., который накануне вместе с прапорщиком танкистов хорошенько приложился к бутылке и мог отсыпаться до обеда. После завтрака группа наших ребят на ЗИЛ-131 уехала куда-то за дорогу, в разрушенный кишлак, навытаскивать и привезти брёвнышек на зиму.

Дрова в Афганистане были дефицитом и ценились, что называется, по весу. В Кабуле, на площадях, стояли огромные рычажные веса и лежали кучи дров на продажу.

У нас в окрестностях зимой можно было наблюдать картину бредущих вдали крестьян с вязанкой хвороста на собственном горбу или на спине ослика. Зачастую мы открывали по ним огонь, заставляя бросить груз и спасаться бегством, отчасти от скуки, отчасти потому, что в вязанке могла быть парочка реактивных снарядов, которые ночью могли полететь в нашу сторону. Предыдущую зиму мы топили свои печки-«буржуйки» дровами, привезёнными с Союза.

Помню, как к нам с дороги завернула парочка КАМАЗов и вывалила гору толстых стволов сырой листвинницы. Целый день мы, молодые, елозили пилой «дружба-2», стараясь напилять достаточно дров на ночь. Иногда не хватало… И тогда следовал для молодых ночной подъём, и занудная возня с пилой в темноте, в грязи и холоде…

Отрезанная колода с трудом с чавкающим звуком кололась топором. Дрова складывались в казарму под кровати, а часть из них обкладывалась на просушку вокруг печки. Более-менее просушенными топилась печь, а на место израсходованных нужно было вовремя подкладывать сырые. Иногда кто-нибудь из «дедушек», замёрзнув, не ленился сам подойти к «буржуйке» и натрамбовать её по-полной. Достать и положить к печи новую партию сырых дров «дедушка» обычно ленился, и через час-два наступал «энергетический коллапс» – сырые, непросушенные дрова гореть не хотели, в казарме становилось заметно холодно, старослужащие «нервничали», обвиняя во всём нерасторопных «молодых».

Мы получали «звездюлины» и лихорадочно пытались раскочегарить печь, поливая дрова соляркой или подкидывая жменьки артиллерийского пороха, рискуя осмалить лицо или вообще остаться без глаз…

Всю первую зиму из-за необходимости топить печку я вместе с другими « молодыми» спал по ночам очень мало, например: понедельник – 2 часа, вторник – 2 часа, среда – 4 часа, четверг – 2 часа, пятница – 2 часа, суббота – 4 часа, воскресенье (если очень повезёт!) – 8 часов (от отбоя в 22часа до подъёма в 6 часов). Короче, воспоминания о первой зимовке остались самые мрачные, и, хотя наш призыв уже сам стал «дедушками», мёрзнуть не хотелось никому. Поэтому заранее, ни на кого не надеясь, занялись своеобразной заготовкой дров: выбирался брошенный кишлак не очень далеко – туда делалось несколько прицельных выстрелов из гаубицы, и после ехали собирать в развалинах брёвна.

Так было и в то утро. Я лениво бродил по «вышке», рассматривая знакомые окрестности, когда вдруг, в начале 9-го, зазвонил телефон. С КП батальона предупредили, чтобы мы были готовы через 15 минут принять телефонограмму. Я сразу вызвал наверх командира отделения связистов Валеру Доненко, и через короткое время мы в шоке смотрели на записанный текст.

Там было сказано, что в 10 и в 11 часов батарея должна произвести стрельбу практически на максимальную дистанцию, по двум различным координатам крепостей размером, примерно, 30 на 30 метров, в которых ожидалось сходка полевых командиров «духовских» отрядов. Затем в 12 и в 1 час дня следовало повторить арт.налёты. Координаты были новые, непросчитанные, и мало того – до стрельбы оставалось чуть больше часа, а на батарее не было НИ ОДНОГО офицера, так ещё единственный человек, способный произвести расчёты, вычислитель рядовой Сергей Никулин, уехал с пацанами за дровами.

Шок прошёл быстро, тут же предупредили огневую позицию, парни на которой начали заранее расчехлять гаубицы и готовить снаряды. Оба заместителя командиров огневых взводов прибежали к нам в крепость и поднялись на «вышку». Проблему, как сообщить вычислителю, решили просто. Выбрали самого шустрого парнишку, Васю Яценюка, который налегке, даже без автомата, рванул за дорогу искать наших. Были предупреждены «вышка» пехоты и их выносной пост у дороги, а мы напряжённо провожали глазами удаляющуюся фигурку. Когда максимум через полчаса подлетел наш ЗИЛ, и Сергей Никулин моментально взлетел на командный пункт батареи, его уже ждал подготовленный столик с картами, артиллерийскими таблицами и всем необходимым. В самый напряжённый разгар вычисления целей на крышу соблаговолил подняться наш старшина (бывший, кстати, танкист – ничего не понимающий в гаубицах), и попытался «качать права», утверждая свой командирский статус. Но на него «шикнули», развернули к выходу и он обиженно (что-то бормоча про неуважение к старшим по званию), но гордо удалился…

Короче говоря: успели закончить все расчёты вовремя, батарея дружно и своевременно отстрелялась все четыре раза. Когда под вечер, наконец-то, появился старший офицер, и ему стали докладывать о событиях дня, он только раздражённо отмахнулся и пошёл спать.

И лишь через пару дней он ВЕСЬМА заинтересовался происшедшим и стал активно выяснять все подробности. Тем утром я также стоял на «вышке», когда снова зазвонил телефон. В очередной принятой телефонограмме было сказано, что в результате грамотных и точных действий нашей батареи было уничтожено несколько десятков душманов! Через день, когда старший лейтенант С. куда-то отлучился, мы по очереди заглядывали в комнату офицеров, где на столе лежал его рапорт командиру полка о произведённых стрельбах, в котором весьма красочно и подробно описывались заслуги самого старшего офицера батареи…

Спустя несколько месяцев «за грамотное руководство батареей и результативную стрельбу» старший офицер батареи старший лейтенант С. был награждён орденом Красного Знамени… А ушедший к тому времени на дембель Сергей Никулин получил уже дома медаль «За боевые заслуги»...

Вот такая история… Ну, а пока жизнь на батарее шла своим чередом…

Продолжение следует...

Начало :https://pikabu.ru/story/zharkiy_oktyabr_1984_goda_5934394

Часть II - Крепостной быт

Предшествовавшее лето и последующую зиму я помню смутно, отдельными несвязанными картинками. А вот ТОТ октябрь запомнился мне так отчетливо из-за своей предельной насыщенности событиями. Служба на точке, на посту, характерна своим однообразием и скукой. День похож на день, неделя на неделю… Мы, водители, хотя бы несколько раз в неделю ездили в Кабул, в Баграм, просто в кишлак с кем-то из прапорщиков. Механики-водители и связисты частенько прикреплялись к другим батареям, ходившим на боевые операции. То есть мы хоть что-то видели вокруг себя. А вот огневики кроме своих гаубиц на позициях месяцами ничего другого не видели, поэтому были рады хоть какому-то разнообразию. Разнообразием нас периодически обеспечивали «духи».

Помню схему на «вышке», где по данным афганских источников обозначалось примерное расположение, количество и вооружение окружавших нас отрядов повстанцев. Их было около 20 с количеством активных «штыков» от 15 до 200. Вот они-то время от времени и поливали расположения мотострелков, танкистов и наше (в основном в ночное время) всем, что у них было в наличии на тот момент: обстреливали из автоматов, ДШК, гранатомётов, запускали с самодельных направляющих установок (утром разведвзвод пехоты обычно находил их: два скрученных бревна или две сбитые жёлобом доски) китайские неуправляемые ракеты.

Правда, особой точностью обстрел НУРСами не отличался – как помню, ближайший недолёт составил метров 10 от стены крепости, а максимальный перелёт был при обстреле под вечер, ещё по видному, когда реактивный снаряд прошелестел над крепостью, над самыми нашими головами (посмотрев вверх, я успел его увидеть удалявшимся) и рванул на склоне горы, в паре километров дальше нас.

Обычно обстрелы заканчивались довольно быстро – «духов» можно было понять: они должны были в считанные минуты успеть скрыться в кяризах или уйти по оврагам, за дувалами, как можно дальше, пока место, с которого вёлся обстрел, не накроет шквал нехилых снарядов наших гаубиц, при поддержке (по принципу «куда Бог пошлёт») танкистов, и сплошной стены огня автоматов, АГС, ДШК и КПВТ с БТРов от соседей-пехотинцев. Чего-чего, а снарядов и патронов не жалели! Хотя после таких бурно проведенных ночей парням с огневой приходилось весь день чистить орудия, таскать с расположенного в отдалении склада, к каждому орудию тяжеленные ящики со снарядами (весившие порядка 80 килограммов), подновлять обвалившиеся от тяжёлых залпов окопы и капониры, перелопачивая тонны глинистой земли…

Так вот, в октябре 1984 года, как я помню, нас обстреливали с периодичностью два-три раза в неделю. По-видимому, в горах уже приближалась зима, и духи собирались спускаться до весны на равнину, поэтому старались побыстрее израсходовать свои боезапасы. Дошло до того, что под конец месяца запас снарядов на огневой составлял меньше необходимого минимума, а патронов у каждого из нас оставалось всего по паре магазинов. Точно также, практически с пустыми баками, стояли наши машины и МТЛБшки. Завоза давно не было, может быть потому, что в это время всё ещё продолжалась самая жестокая и кровавая за все 10 лет Афгана Панджшерская операция, и по максимуму все ресурсы уходили туда. К тому же из руководства батареи, на тот момент, на месте были только трое: старший офицер батареи С., старшина –прапорщик Ч. – и командир 2-го огневого взвода прапорщик Ш., который вскоре тоже куда-то убыл. Мы в основном были предоставлены сами себе, поэтому можно только представить, какой бардак у нас царил.

Фактически батареей управляли сержанты-зам.ком. взводов. У нас, во взводе управления, большинство составлял мой призыв, незадолго до этого, в конце сентября, согласно приказу МО, ставший «дедушками» – поэтому навести уставной порядок было особенно непросто.

Нет, каждый из нас делал свое дело, но особенно при этом не напрягался. Например, мы чётко несли службу на посту №1 «вышка», а вот пост №2, ночной, где приходилось днём дневалить: убирать территорию и казарму, таскать на кухню воду и т.д., был предоставлен в распоряжение «молодых». Но и стоя на посту, мы ухитрялись дать слабинку. Например, пошла мода не брать с собой на «вышку» личный автомат – сменщик приходил с пустыми руками и забирал автомат у сменяемого.Так продолжалось до тех пор, пока через неделю-через две кто-нибудь спросонок не приходил на пост со своим автоматом, а бедный запылившийся «Калашников» с «вышки» ставился в пирамиду до лучших времён, пока у хозяина не дойдут руки его почистить.

Летом мы стояли на посту по четыре часа подряд. Самой нудной была 3-я смена, с 2 ночи до 6 утра, особенно после того, как рассветало и отпадала необходимость присматриваться и прислушиваться к окружающим виноградникам. После этого мы начинали обращать внимание на окружающую нас действительность в виде летающих и садящихся на крышу диких голубей, соек, воробьёв и иногда шмыгающих по плоской крыше многочисленных мышей, а изредка и крыс. Ну грешно было бы, имея в руках автомат с неучтённым количеством патронов, не поохотиться, убивая не столько беззащитных зверушек, сколько оставшиеся до подъёма и смены минуты. Вот и «бахали» время от времени одиночными, на которые никто никогда не обращал никакого внимания. Не обращал до тех пор, пока однажды кто-то из нас не стал палить особенно рьяно, совершенно забыв, что прямо под ним, через этаж, находится комната офицеров, где после бурного «вчерашнего» тревожно спит старший («страшный») офицер батареи С.

От криков выскочившего во дворик разъярённого офицера проснулись все… Он торжественно пообещал, что если ещё хоть раз какой-нибудь му..к потревожит его сон хоть одним выстрелом, то он … Дальше шёл дооолгий перечень всех известных и малоизвестных пыток и казней! И мы этому поверили! На какое-то время выстрелы прекратились, но солдатская душа не может без приключений! Кто-то притащил наверх пассатижи, и мы стали, вытащив патрон из гильзы, отсыпать часть пороха. Вместо звука выстрела раздавался громкий «пшик», а затворная рама даже не дёргалась. Птичку убить этим было уже нельзя, но как я писал выше, мы больше убивали время… Но вот однажды кто-то, отсыпая порох (может быть даже я сам), «слегка» перестарался…

…В эти дни на огневой позиции многочисленная группа парней, ставшая недавно «дембелями», активно готовилась к самому главному дню своей службы. И хотя все понимали, что наступит он ещё весьма нескоро (последняя отправка их призыва ушла в феврале!), но готовились каждый в меру своих возможностей. А тут у них началась какая-то пошесть. Уже длительное время у многих парней разных призывов, живших в одной тесной землянке, периодически пропадали деньги, мелкие вещички: часы, ручки, зажигалки, очки. Многочисленные «шмоны» молодых, на которых в первую очередь падало подозрение, ни к чему не привели. Тогда два «замка» сделали примитивную ловушку: была, как бы невзначай, продемонстрирована приличная пачечка меченой «пайсы» и оставлена в тумбочке под наблюдением. В первую же ночь её «потянули».

Воровал не «дух», не «молодой», не «черпак» и даже не «дед». Попался «дембель»-казах. Перетрусив его вещи, мужиками были найдены приличная сумма денег и многие из пропавших раньше у ребят вещичек… Незадачливому воришке была устроена «весёлая» жизнь. Не считая полученных им в первую же ночь оплеух (мягко говоря!), он был немедленно «расшит» и должен был «пахать» БОЛЬШЕ любого из «духов». Попытался пожаловаться старшему офицеру батареи, но взаимопонимания, естественно, не встретил – крысятников не любит никто!

Продукты на батарею мы получали вместе со старшиной всегда своей машиной, раз-два в неделю, а хлеб привозили в большом железном ящике ежедневно. Однажды утром, из-за отсутствия бензина в моём 66-м, я уехал с машиной пехоты в полк, за хлебом. Пехотный ГАЗончик пробегал вдоль Баграмки по постам, собирал с каждого по человеку с тарой, и все дружно ехали в Кабул, в полк, на пекарню.

Мы на батарею получали 27 буханок (это смотря какая смена там работала – иногда можно было натрамбовать весь ящик под завязку – буханок 40), и нас снова развозили по точкам. Когда я попал в арт.дивизион, в 1983 году, хлеб был двух видов: очень плохой белый и отвратительный чёрный, который буквально через несколько часов превращался по цвету, вкусу и твёрдости в настоящий кирпич. Но в 1984 году, говорят после приезда какой-то высокой комиссии, чёрный хлеб печь перестали совсем, а белый стал гораздо вкуснее.

Особенно свежий, ароматный, горячий, да с ветерком в открытом кузове ГАЗ-66, оглядывая по пути ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ Афганские пейзажи вдоль Баграмской дороги, можно было запросто слопать целую буханку (и это при том, что большинство из посылаемых за хлебушком прослужили уже достаточно долго и голодухой давно не страдали). Поэтому в поездку за хлебом выстраивались чуть ли не в очередь (естественно только те, кому это было «положено» по сроку службы). В тот день очередь была моя.

Захватив из казармы письма на почту, я прихватил из оружейной пирамиды чей-то АКС-74 (складывающийся приклад ведь намного удобнее, чем был на моём АК-74), и сразу после завтрака мы уехали. Назад возвратились только перед обедом, и было заметно, что в расположении царило какое-то оживление. Первый же из парней прибежавший к машине, чтобы помочь донести ящик с хлебом, сразу стал рассказывать подробности случившегося…

Замученный тяжёлой неволей и не очень уставными отношениями, проштрафившийся горе-ворюжка, решил радикально ускорить свой дембель: сбежал из-под присмотра на огневой, пришел в нашу крепость, воспользовавшись отсутствием дневального (который там никогда и не стоял), открыл пирамиду с оружием, взял первый попавший в руки автомат (мой!!!), подсоединил магазин, потихоньку передёрнул затвор, на ощупь, в полутьме коридорчика, приставил ствол к сапогу между первым и вторым пальцами и нажал курок… (Задумка,по всей видимости, была такова: пуля пробивает сапог, сдирает кожу на пальцах – много крови, месяц в госпитале, а там, глядя на то, что он «дембель», дело особо раздувать не будут и потихоньку отправят домой).

В казарме парни занимались кто чем: читали газеты, играли в карты. Услышав рядом, за дверью, какой-то приглушённый выстрел, все выскочили в коридорчик и увидели сидящего под стенкой бледного казаха, и валяющийся возле его ног автомат. Ничего не понимающие парни оглядели «пострадавшего» и, не обнаружив следов крови, втянули того в казарму. Там-то и был выявлен явный отпечаток двойного кольца от ствола на сапоге «самострела». Тем более ничего не понимающие мужики наконец-то подняли автомат и, оглядев его, увидели, что ствол слегка искривлён, и по нему идёт сквозная трещина в несколько сантиметров длинной. Открутив компенсатор, они увидели кончик торчащей пули (первой!, вторая была внутри)… Уже потом, позже, общими усилиями, восстановили картину – как всё могло случиться… Доложили о происшествии начальству, которое было только радо такому повороту происшедшего: самострел в батарее гораздо хуже испорченного автомата, так что меня даже вопросами про повреждённый автомат никто не беспокоил. Казаха привели в чувство от шока и, от греха подальше, отправили в зиндант крепости пехоты (…откуда вернувшись через неделю, он стащил у кого-то на огневой другой автомат и благополучно всё же прострелил себе ногу, отправившись таким образом в госпиталь и затем на «дембель»…)

…Но события того дня на этом не закончились…

Ближе к вечеру у руководства батареи начался очередной «сабантуй», уж и не знаю по какому поводу в тот раз. Когда мероприятие было в самом разгаре, начался обстрел, насколько я помню со стрелкового оружия откуда-то из «зелёнки», со стороны дороги. Я, с чужим автоматом, занял своё место согласно штатному расписанию: пост№2, возле входной двери (самое дурацкое место во всей крепости во время обстрела: ни черта не видишь кругом и только по звукам можешь догадываться о происходящих наверху и за стенами событиях.) После сигнала тревоги старший офицер С. поднялся наверх командовать огнём батареи. Прапорщик Ш. в сопровождении одного из наших парней убежал по тропинке на огневую позицию.

Прапорщик – командир танкового взвода – вместе со своими танкистами, отправился к своим танкам. В комнате остался только незадействованный во всей этой кутерьме прапорщик Ч. – наш старшина… Ну немного повоевали: обстрел закончился довольно быстро, и офицеры собрались вновь за столом, продолжить своё приятное мероприятие… Прошло с полчаса… Снова длинная автоматная очередь на «вышке»: новый обстрел, теперь с противоположной стороны. Матерясь, СОБ и взводные ушли по своим боевым местам. Снова немного постреляли – «духи» опять быстро присмирели. И очередной раз сошлись за столом… Прошло еще с полчаса… и опять обстрел с первого направления… Сильно матерясь, наш старлей и прапорщики ушли воевать… Теперь уже от души приложились по «зелёнке» из артиллерийских и танковых орудий, и это не считая всего, что только может стрелять (причём в разные стороны) у пехоты. Когда всё утихло, злые и практически трезвые офицер с прапорщиками вернулись за накрытый стол.

Судя по всему, пить им уже не особенно и хотелось: но надо!.. надо!.. как из-за закрытой двери уговаривал старшина, потихоньку пропускавший всё это время одну маленькую за другой – за скорую победу!.. Уселись… разлили…и, возможно, даже успели выпить… а дальше? Правильно!!! Снова стали обстреливать со второго направления… Дико матерясь, СОБ и прапорщики побрели по своим местам. Несколькими залпами утихомирили шаливших «духов» и… остались ждать на позициях, чтобы при первом же выстреле моментально открыть огонь в ту или другую сторону.

Прошло минут 10-15 тишины… Открылась дверь комнаты офицеров. В тусклом свете фонаря «летучая мышь», падавшего из комнаты на пороге стоял порядком захмелевший старшина Ч. В одной руке у него была недопитая бутылка водки, в другой орущий что-то бодренькое магнитофон «Шарп». Громко возмущаясь, с характерным украинским говорком, что без него, прапорщика Ч., «бисови диты» не могут сами победить нехороших «душманов», он, сильно покачиваясь, поплёлся по лестнице наверх. Я только посмотрел в полутьме на его удаляющуюся фигуру и молча пожал плечами… Дальнейшие события восстанавливались позже, совместными усилиями всех задействованных лиц.

Со слов прапорщика, с усилием поднявшись по пролету лестницы на второй этаж, он внезапно сообразил: что-то он забыл взять с собой!.. Остановившись и с трудом сосредоточившись, он стал проверять содержимое рук: бутылка водки (для подкрепления боевого тонуса)?.. – есть! Магнитофон с весёленькой музычкой (для поднятия боевого духа)?.. – есть! Фонарь для освещения дороги?.. – а, хрен с ним, всё равно нести не в чем: руки-то заняты!.. Во!.. Дошло!.. А чем же он «духов» убивать-то будет? Автомат-то он забыл! Но не возвращаться же из-за такого пустяка так далеко назад, по столь трудной дороге, тем более, что плечом-то он подпирает оружейную пирамиду! Поставив на пол магнитофон (ну не бутылку ведь ставить – попробуй её потом в темноте найти!), он открыл пирамиду (чего я, хотя и находился в нескольких метрах внизу, не мог видеть в темноте и слышать из-за орущего магнитофона), долго там шарил, пока не наткнулся на автомат. Вытащив тут же из чьего-то подсумка магазин, он подсоединил его к автомату, забросил оружие на ремень через плечо, подобрал магнитофон и пошкандыбал в полной темноте к очередной лестнице наверх, на «вышку»…

По словам парней, находившихся там в это время, наверху стояла напряжённая тишина. Все старались помалкивать, чтобы не разъярить «страшного» лейтенанта, готового взвиться от малейшего вздоха… В это время снизу, от лестницы, стал нарастать звук бодренького музона. Через некоторое время из ПОКОСИВШЕЙСЯ будки выхода на крышу, на фоне огромной Афганской луны, появилась нескладная фигура. Покачнувшись, она поставила орущий маг на ящики. Звук утих, и раздался заплетающийся голос старшины: «Чо, бляти, без старого прапора не можете душманов разогнать!..» Прихлебнув из принесенной бутылки (по-видимому, для «укрепления твёрдости руки и улучшения глазомера»), он поставил её возле магнитофона, сдернул с плеча автомат и, демонстративно передёрнув затвор, выставил его перед собой…

Раздался выстрел-не выстрел, короче грохнуло, полыхнуло пламенем, автомат с брязгом упал на крышу, а прапорщика крутануло, отбросило назад, и он с грохотом и воплями потарахтел по лестнице вниз… Несколько секунд все очумлённо таращились на будку… Первая мысль (как потом говорили ребята) была, что в прапора из чего-то попали… Бросились на лестницу, присвечивая спичками, стали его осторожно осматривать. Весь в пылюге и глине, дико стонет – но никаких следов крови! Кто-то догадался поднять автомат… Да!!! Это снова был мой многострадальный АК-74 №1470073! На этот раз в стволе была уже не трещина, а дыра, и ствол был почти оторван и отогнут под углом около 90*. Окончательно взбесившийся старлей погнал бедного, слегка пришедшего в себя прапорщика пинками вниз.

Я по-прежнему торчал на своем посту, прислушиваясь ко всем звукам и пытаясь догадаться о происходящем. Слышал удаляющуюся и затем затихшую музыку, странный звук выстрела, вопль и грохот, короткую тишину, крики, снова тишину, взрыв хохота, басовитые вопли старшего офицера. Затем раздались шаркающие, шкребущие шаги, вперемежку с горестными стонами и обиженным бормотанием. По лестнице, затем мимо меня, держась за все бока, прохромал старшина, не закрывая за собой дверь, ввалился в свою комнату и, не раздеваясь, со стонами тяжело юркнул под одеяло на кровати. Через несколько минут по лестнице бодренько сбежал С. Захлопнув за собой дверь, он стал изощрённо и витиевато крыть пострадавшего прапора отборными крылатыми выражениями… Я от греха подальше отступил вглубь лестницы, и вскоре был сменён…

Прапорщик за пару-тройку дней отлежался, но, как показали дальнейшие события, никаких выводов из происшествия не извлёк... Вскоре они с СОБом выпили мировую. Мой невезучий автомат был списан на следующий же день после обстрела, вместе с NN-ым количеством выстрелянных снарядов и патронов, как повреждённый во время боя. (Также, заодно, были списаны одна или две уничтоженных «духами»(!?!) бочки – то ли с маслом, то ли с солярой – уже не помню…) Я же через несколько дней получил в оружейке другой автомат, выпросив у прапорщика Ш. компактный «окурок» (АКС-74у №516699), из которого стреляя вскоре на стрельбище, тщательно (по всем правилам) прицеливаясь, выпустил метров со 100, одиночными, четыре магазина (120 патронов) по бутылке (пустой, конечно!) и НИ разу не попал в неё!.. Ну что ж: за то теперь я с ним «круто» смотрюсь на фотографиях.