Потомству самое лучшее!
Один плохой поэт как-то раз прочел Вольтеру свою оду, носившую громкое название «К потомству», и спросил его мнение о стихотворении.
— Я думаю, что оно не дойдет по адресу, — ответил Вольтер.
Один плохой поэт как-то раз прочел Вольтеру свою оду, носившую громкое название «К потомству», и спросил его мнение о стихотворении.
— Я думаю, что оно не дойдет по адресу, — ответил Вольтер.
Знаменитый своею бездарностью граф Д. И. Хвостов мнил себя ближайшим приятелем И. А. Крылова. Впрочем, к великому баснописцу он относился свысока. Кры-лов-де славен только баснями, а он, Хвостов, мастер на все руки: и трагедии сочиняет, и длинные-предлинные поэмы.
— Куда уж мне до вас, батюшка-граф Дмитрий Иванович, — с усмешкой говаривал Крылов. —Да и не мне одному! Ваше имя, даст бог, вспомнят, когда позабудутся имена Гомера, Вергилия, Горация!.. Но не прежде...
Подобно многим своим соотечественникам, актёр Гаррик был любителем и знатоком бокса. Однажды он присутствовал на важном матче, собравшем пол-Англии. Боксеры посадили своего любимца поближе к рингу.
Вместе с гонгом в зал вступил какой-то расфранченный лорд. Не найдя свободного места, он подошел к Гаррику и спесиво произнес:
— Сэр, соблаговолите уступить мне ваш стул. Имейте в виду: я — герцог Куинсберри.
Актер окинул вельможу насмешливым взглядом:
— Сэр, меня изумляет ваша бесцеремонность. Имейте в виду: сегодня вечером я — король Ричард III.
Преподавал в Петербургском университете физику профессор Орест Данилович Хвольсон. Автор пятитомного учебника физики, переведенного на многие иностранные языки. Орест Данилович был, как говорили, «прогрессивных воззрений», и потому российская Академия наук никак не хотела принимать выдающегося физика в свои ряды. Наконец Хвольсона избрали почетным членом академии, что, впрочем, не давало права участвовать в заседаниях академиков. Узнав о своем избрании, он сказал: «Разница между академиком и почетным академиком такая же, как между государем (так называли царя) и милостивым государем (так обращались ко всякому малознакомому человеку).
Рассказывают, что когда тюркский поэт Махамут-оглы был сражен вражеской пулей в бою, его вдова Евва оплакала смерть мужа-бойца в стихах столь прекрасных, что сравнялась с ним поэтической славой и снискала всенародную любовь.
К сожалению, единственный сын супругов-поэтов беспутным поведением немало огорчал свою славную мать и вовсе не желал слушать ее увещеваний. Когда же друзья пытались его усовестить и заставить прислушаться к материнским советам, молодой повеса говорил:
— Вот еще! Слушать ее! Я — сын Махамут-оглы и Еввы, а она кто?
В один из дней февраля 1848 года в петербургском Никольском соборе отпевали Николая Полевого, знаменитого в былые времена журналиста, историка, переводчика, сочинителя романов.
Окончилась заупокойная служба. Друзья Полевого подняли гроб. Первым же нежданно-негаданно подставил жирное плечо Фаддей Булгарин, продажный писака, полицейский агент и, в придачу ко всему, злейший недруг покойного.
Актер Василий Каратыгин, которого даже в этот печальный час не покинула привычка к острому словцу, зло оттолкнул самозванного «приятеля»:
— Отойди, Фаддей! Ты и при жизни его достаточно поносил!
Ах, как бедствовал Оноре де Бальзак!
Великий романист, автор многих десятков книг был крайне непрактичным человеком.
То и дело его обманывали издатели, ловкие проходимцы вовлекали его в сомнительные предприятия, обещая несметные прибыли, которые позволят писателю спокойно заниматься своей работой, не думая о хлебе насущном. В результате, как правило, вместо прибылей, Бальзак лишался и тех денег, которые вложил в очередную «прибыльную» затею. И только великолепное чувство юмора избавляло Бальзака от тоски и отчаяния.
Так, когда некий дуэлянт рассказывал в присутствии Бальзака, что во время поединка его спасло только то, что шпага противника наткнулась на мелкую монету в его нагрудном кармане, Бальзак со смехом заметил:
— Будь на вашем месте я, я бы не спасся!
Знаменитый пианист Антон Рубинштейн давал однажды концерт в особняке великой княгини Елены Павловны, родственницы царя Николая I. После концерта знатная хозяйка завела с музыкантом скучный, высокопарный разговор.
— Дорогой господин Рубинштейн, — промолвила она, — справедливо ли утверждают иные, будто пианистом надо родиться?
— Это правда, ваше высочество, — ответил Рубинштейн. — Невозможно играть на рояле, не родившись!