"Я молю русских людей о прощении..." Взято отсюда http://www.istpravda.ru/digest/1696/
Американский писатель Джин Вайнгартен – о том, почему погиб Дима Яковлев и продолжают гибнуть другие дети.
"Я молю русских людей о прощении..."
Эту статью писатель Джин Вайнгартен – дважды лауреат Пулитцеровской премии – написал для Washington Post еще в 2009 году, сразу же после процесса над Майлзом Харрисоном, приемным отцом Димы Яковлева. Оказалось, что подобных случаев происходит очень много, и ни один человек в мире не застрахован от подобной трагедии. Сегодня же, когда имя Димы Яковлева уже прочно вошло в мировую историю, невольно став символом новой идеологии российского правящего режима, мы предлагаем это журналистское расследование вниманию наших читателей.
Подзащитный был необъятен, хорошо за 300 фунтов, но горе и стыд перевешивали и тянули его к земле. Он сгорбился на жёстком деревянном кресле, в котором едва помещался, и тихо всхлипывал, заливая слезами салфетку за салфеткой и нервно дёргая ногой под столом. В первом ряду наблюдающих за процессом сидела его онемевшая жена и с отсутствующим взглядом теребила обручальное кольцо на пальце.
Комната напоминала склеп. Свидетели говорили тихо и рассказывали о событиях настолько болезненных, что многие из них теряли над собой контроль. Медсестра, описывавшая поведение подзащитного, когда того доставила в больницу полиция, плакала. Он был почти кататоник, вспоминала она, с зажмуренными глазами и раскачивающимся взад и вперёд телом, запертый от мира своей неописуемой душевной мукой. Долгое время он молчал, пока медсестра не села рядом и не взяла его за руку. Тогда он заговорил – сказал, что не хочет никаких транквилизаторов и не заслужил избавление от этой боли. Он хотел прочувствовать её всю, до капли, а потом умереть.
Штат Вирджиния судил его за непреднамеренное убийство (manslaughter). Факты никем не оспаривались. 49-летний Майлз Харрисон был милейшим человеком, порядочным бизнесменом и заботливым, ответственным отцом – до того дня прошлым летом, когда он, замотанный проблемами на работе и отвечая на бесконечные телефонные звонки сотрудником и клиентов, забыл отвезти своего сына Чейза в садик. Малыш, пристегнутый ремнями к детскому сиденью, медленно испекся в раскалённой жарким июльским солнцем машине.
Страшная, необъяснимая ошибка, которой невозможно найти оправдание. Но являлась ли она преступлением? Ответ на этот вопрос должен был дать судья.
В какой-то момент, во время перерыва, Харрисон неуверенно поднялся на ноги, повернулся, чтобы покинуть зал заседаний, и увидел, в первый раз, что за его позором наблюдали другие люди. Огромный мужчина опустил глаза и качнулся; кто-то поддержал его. Хватая ртом воздух, он вдруг выкрикнул странным, причитающим фальцетом: «Мой бедный мальчик!»
Группа детей из соседней школы пришла в суд на запланированную экскурсию. Учительница явно не ожидала такого. Буквально через несколько минут ошарашенный детей торопливо вывели из зала.
Процесс продолжался три дня. И все три дня на одном из последних рядов сидели две женщины, потратившие много часов, чтобы доехать до Вирджинии. В отличие от большинства присутствующих, они не были ни родственницами, ни друзьями, ни сотрудницами обвиняемого.
«...нижняя часть тела была красной или красно-сиреневой...»
Когда обвинитель зачитывал самые страшные, невыносимые показания - свидетельство патологоанатома – женщины на заднем ряду прижимались друг к другу.
«...зелёные пятна в области живота... поражение внутренних органов... оползающая кожа... внутренняя температура достигает 108 градусов Фаренгейта к моменту смерти...»
Мэри – та, что постарше и пониже – задрожала. Лин – моложе, выше, с длинными золотистыми волосами – притянула её к себе, обняла. Они долго сидели так, склонив головы, держась за руки. Когда процесс закончился, Лин Балфур и Мэри Паркс тихо покинули зал, не привлекая ничьего внимания. Они не хотели присутствовать на этом суде, но чувствовали себя обязанными – перед подсудимым и в огромной степени перед самими собой.
Это было по меньшей мере необычно: в одной комнате собралось три человека, объединённые одним и тем же страшным эпизодом в биографии – все трое случайно убили своих детей. Убили одинаково, необъяснимо и очень "современно".
Официально это называется "смерть от гипертермии". Перегрев. Когда это случается с маленькими детьми, детали чаще всего очень похожи: во всех отношениях любящий и внимательный родитель в один прекрасный день оказывается занят, или чем-то отвлечён, или расстроен, или запутан какими-то изменениями в расписании, и просто... забывает ребёнка в машине. Это случается в Соединённых Штатах примерно 15-25 раз в год, где-то между поздней весной и ранней осенью. Сезон на носу.
Ещё пару десятилетий назад это происходило довольно редко. Но в начале 90-х эксперты по автобезопасности объявили, что подушки безопасности могут убить детей и предложили переставить детские креслица на заднее сиденье. Потом, ради ещё большей безопасности самых маленьких пассажиров, родителям начали рекомендовать поворачивать детские сиденья лицом назад. И если мало кто мог тогда предположить страшные последствия уменьшения «видимости» ребёнка для родителей, то... кто обвинит их в этом? Ну кто способен забыть собственного ребёнка в машине?
Как выяснилось, богатые люди могут. И бедные. И средний класс. Родители всех возрастов и национальностей. Матери забывают детей также часто, как и отцы. Это случается с хронически рассеянными людьми и с фанатически организованными, с выпускниками университетов и с едва-грамотными. За последние десять лет это случилось с зубным врачом, с почтальоном, с социальным работником, с полицейским, с бухгалтером, с солдатом, с помошником адвоката, с электриком, с протестантским священником и со студентом ешивы. Это случилось с медсестрой, со строителем, с заместителем директора школы, с психологом, с профессором колледжа и с изготовителем пиццы. Да, и с педиатром. И с тем, кто «делает ракеты».
В прошлом году это произошло три раза за один день – худший день худшего года для страшного явления, которое не собирается никуда исчезать.
Факты слегка разнятся, но один страшный момент присутствует всегда – момент, когда родитель осознаёт, что он сделал, причём иногда после телефонного звонка от няни или супруга/супруги. За этим следует панический рывок к машине. Там их ожидает худшее – худшее в мире.
У каждого случая свой жуткий «росчерк». Один отец припарковал машину рядом с парком, где шел карнавал. Когда он обнаружил тело своего сына, рядом весело заливались гармошки. Другой отец захотел покончить со своими мучениями и попытался вырвать у полицейского пистолет. Несколько человек – включая Мэри Паркс – приехали в детский садик, чтобы забрать ребёнка, которого они якобы привезли туда утром, так и не заметив труп на заднем сиденьи.
В Теннесси одному бизнесмену придется жить вот с чем: трижды в его машине сработала сигнализация. Ребёнок так бился, что машина начинала гудеть. И три раза папа выглядывал в окно, смотрел на раскалённую как бройлер парковку, не видел никого рядом с машиной и выключал сигнал через стекло. После чего спокойно продолжал работу.
Возможно, никакой другой акт человеческого безрассудства не бросает такой вызов общественным представлениям о преступлении, наказании, правосудии и милосердии. Согласно статистике, в 40% подобных случаев полиция рассматривает факты и принимает решение не возбуждать уголовное дело, постановив, что смерть ребёнка была несчастным случаем, и что страшная «ошибка» памяти уже вынесла забывчивому родителю пожизненный приговор вины и боли, намного превосходящий любой возможный приговор суда или присяжных.
Но в 60% случаев прокурор, рассмотрев практически идентичные факты через призму того же же законодательства, решает, что «небрежность» привела к столь чудовищным последствиям, что её в данном случае можно классифицировать как преступление и преследовать по всей строгости закона. Так уж случилось, что всего за пять дней до того, как Майлз Харрисон забыл своего сына в машине на парковке своей компании по перевозке бизнес-офисов, очень похожий случай произошел в паре сотен миль к юго-востоку, в том же штате. Устав после долгого рабочего дня, электрик по имени Эндрю Калпеппер забрал сынишку у родителей, приехал с ним домой, зашел в дом и... напрочь забыл, что оставил мальчика в машине. Эндрю свалился на диван и уснул. Ребёнок умер.
Харрисона привлекли к суду. Калпеппера – нет. В обоих случаях решение об уголовном преследовании принимал всего один человек. Просто это были разные люди.
В случае Харрисона, решение о переводе дела в суд принимал прокурор Рэй Морроу. За несколько дней до начала судебного разбирательства он дал интервью журналистам, в котором объяснил это следующим образом: «Мы не должны забывать о своей обязанности оберегать детей. Если у вас есть ребёнок, то у вас есть ответственность перед ним. Я считаю себя ярым защитником детской безопасности.»
У Морроу двое детей, им 12 и 14. Его спросили, может ли он представить себя на месте обвиняемого. Прокурор опешил. Потом сменил тему и только 10 минут спустя нашел для себя ответ на заданный вопрос: «Я думаю, что нет, этого не могло со мной случиться. Я наблюдательный и всегда слежу за своими детьми.»
В деле Калпеппера прокурором служил Ёрл Мобли. Смерть ребёнка – это трагедия, заверил журналистов Мобли, но полицейское расследование не обнаружило состава преступления. Калпеппер поступил непреднамеренно, не играл в рулетку с жизнью ребёнка и не предпринимал рискованных поступков – он просто забыл.
- Самым простым решением в данном случае было бы свалить дело на присяжных, но я не считаю это правильным, - сказал Мобли. По его мнению, работа прокурора заключается в служении закону, а не в сведении счетов.
- Я не думаю, что принял правильное решение, - заметил он, - я абсолютно в этом уверен.
В подобных случаях нет четких границ между правильно и неправильно, законно и незаконно - каждый прокурор должен принять собственное Со
"Я молю русских людей о прощении..."
Эту статью писатель Джин Вайнгартен – дважды лауреат Пулитцеровской премии – написал для Washington Post еще в 2009 году, сразу же после процесса над Майлзом Харрисоном, приемным отцом Димы Яковлева. Оказалось, что подобных случаев происходит очень много, и ни один человек в мире не застрахован от подобной трагедии. Сегодня же, когда имя Димы Яковлева уже прочно вошло в мировую историю, невольно став символом новой идеологии российского правящего режима, мы предлагаем это журналистское расследование вниманию наших читателей.
Подзащитный был необъятен, хорошо за 300 фунтов, но горе и стыд перевешивали и тянули его к земле. Он сгорбился на жёстком деревянном кресле, в котором едва помещался, и тихо всхлипывал, заливая слезами салфетку за салфеткой и нервно дёргая ногой под столом. В первом ряду наблюдающих за процессом сидела его онемевшая жена и с отсутствующим взглядом теребила обручальное кольцо на пальце.
Комната напоминала склеп. Свидетели говорили тихо и рассказывали о событиях настолько болезненных, что многие из них теряли над собой контроль. Медсестра, описывавшая поведение подзащитного, когда того доставила в больницу полиция, плакала. Он был почти кататоник, вспоминала она, с зажмуренными глазами и раскачивающимся взад и вперёд телом, запертый от мира своей неописуемой душевной мукой. Долгое время он молчал, пока медсестра не села рядом и не взяла его за руку. Тогда он заговорил – сказал, что не хочет никаких транквилизаторов и не заслужил избавление от этой боли. Он хотел прочувствовать её всю, до капли, а потом умереть.
Штат Вирджиния судил его за непреднамеренное убийство (manslaughter). Факты никем не оспаривались. 49-летний Майлз Харрисон был милейшим человеком, порядочным бизнесменом и заботливым, ответственным отцом – до того дня прошлым летом, когда он, замотанный проблемами на работе и отвечая на бесконечные телефонные звонки сотрудником и клиентов, забыл отвезти своего сына Чейза в садик. Малыш, пристегнутый ремнями к детскому сиденью, медленно испекся в раскалённой жарким июльским солнцем машине.
Страшная, необъяснимая ошибка, которой невозможно найти оправдание. Но являлась ли она преступлением? Ответ на этот вопрос должен был дать судья.
В какой-то момент, во время перерыва, Харрисон неуверенно поднялся на ноги, повернулся, чтобы покинуть зал заседаний, и увидел, в первый раз, что за его позором наблюдали другие люди. Огромный мужчина опустил глаза и качнулся; кто-то поддержал его. Хватая ртом воздух, он вдруг выкрикнул странным, причитающим фальцетом: «Мой бедный мальчик!»
Группа детей из соседней школы пришла в суд на запланированную экскурсию. Учительница явно не ожидала такого. Буквально через несколько минут ошарашенный детей торопливо вывели из зала.
Процесс продолжался три дня. И все три дня на одном из последних рядов сидели две женщины, потратившие много часов, чтобы доехать до Вирджинии. В отличие от большинства присутствующих, они не были ни родственницами, ни друзьями, ни сотрудницами обвиняемого.
«...нижняя часть тела была красной или красно-сиреневой...»
Когда обвинитель зачитывал самые страшные, невыносимые показания - свидетельство патологоанатома – женщины на заднем ряду прижимались друг к другу.
«...зелёные пятна в области живота... поражение внутренних органов... оползающая кожа... внутренняя температура достигает 108 градусов Фаренгейта к моменту смерти...»
Мэри – та, что постарше и пониже – задрожала. Лин – моложе, выше, с длинными золотистыми волосами – притянула её к себе, обняла. Они долго сидели так, склонив головы, держась за руки. Когда процесс закончился, Лин Балфур и Мэри Паркс тихо покинули зал, не привлекая ничьего внимания. Они не хотели присутствовать на этом суде, но чувствовали себя обязанными – перед подсудимым и в огромной степени перед самими собой.
Это было по меньшей мере необычно: в одной комнате собралось три человека, объединённые одним и тем же страшным эпизодом в биографии – все трое случайно убили своих детей. Убили одинаково, необъяснимо и очень "современно".
Официально это называется "смерть от гипертермии". Перегрев. Когда это случается с маленькими детьми, детали чаще всего очень похожи: во всех отношениях любящий и внимательный родитель в один прекрасный день оказывается занят, или чем-то отвлечён, или расстроен, или запутан какими-то изменениями в расписании, и просто... забывает ребёнка в машине. Это случается в Соединённых Штатах примерно 15-25 раз в год, где-то между поздней весной и ранней осенью. Сезон на носу.
Ещё пару десятилетий назад это происходило довольно редко. Но в начале 90-х эксперты по автобезопасности объявили, что подушки безопасности могут убить детей и предложили переставить детские креслица на заднее сиденье. Потом, ради ещё большей безопасности самых маленьких пассажиров, родителям начали рекомендовать поворачивать детские сиденья лицом назад. И если мало кто мог тогда предположить страшные последствия уменьшения «видимости» ребёнка для родителей, то... кто обвинит их в этом? Ну кто способен забыть собственного ребёнка в машине?
Как выяснилось, богатые люди могут. И бедные. И средний класс. Родители всех возрастов и национальностей. Матери забывают детей также часто, как и отцы. Это случается с хронически рассеянными людьми и с фанатически организованными, с выпускниками университетов и с едва-грамотными. За последние десять лет это случилось с зубным врачом, с почтальоном, с социальным работником, с полицейским, с бухгалтером, с солдатом, с помошником адвоката, с электриком, с протестантским священником и со студентом ешивы. Это случилось с медсестрой, со строителем, с заместителем директора школы, с психологом, с профессором колледжа и с изготовителем пиццы. Да, и с педиатром. И с тем, кто «делает ракеты».
В прошлом году это произошло три раза за один день – худший день худшего года для страшного явления, которое не собирается никуда исчезать.
Факты слегка разнятся, но один страшный момент присутствует всегда – момент, когда родитель осознаёт, что он сделал, причём иногда после телефонного звонка от няни или супруга/супруги. За этим следует панический рывок к машине. Там их ожидает худшее – худшее в мире.
У каждого случая свой жуткий «росчерк». Один отец припарковал машину рядом с парком, где шел карнавал. Когда он обнаружил тело своего сына, рядом весело заливались гармошки. Другой отец захотел покончить со своими мучениями и попытался вырвать у полицейского пистолет. Несколько человек – включая Мэри Паркс – приехали в детский садик, чтобы забрать ребёнка, которого они якобы привезли туда утром, так и не заметив труп на заднем сиденьи.
В Теннесси одному бизнесмену придется жить вот с чем: трижды в его машине сработала сигнализация. Ребёнок так бился, что машина начинала гудеть. И три раза папа выглядывал в окно, смотрел на раскалённую как бройлер парковку, не видел никого рядом с машиной и выключал сигнал через стекло. После чего спокойно продолжал работу.
Возможно, никакой другой акт человеческого безрассудства не бросает такой вызов общественным представлениям о преступлении, наказании, правосудии и милосердии. Согласно статистике, в 40% подобных случаев полиция рассматривает факты и принимает решение не возбуждать уголовное дело, постановив, что смерть ребёнка была несчастным случаем, и что страшная «ошибка» памяти уже вынесла забывчивому родителю пожизненный приговор вины и боли, намного превосходящий любой возможный приговор суда или присяжных.
Но в 60% случаев прокурор, рассмотрев практически идентичные факты через призму того же же законодательства, решает, что «небрежность» привела к столь чудовищным последствиям, что её в данном случае можно классифицировать как преступление и преследовать по всей строгости закона. Так уж случилось, что всего за пять дней до того, как Майлз Харрисон забыл своего сына в машине на парковке своей компании по перевозке бизнес-офисов, очень похожий случай произошел в паре сотен миль к юго-востоку, в том же штате. Устав после долгого рабочего дня, электрик по имени Эндрю Калпеппер забрал сынишку у родителей, приехал с ним домой, зашел в дом и... напрочь забыл, что оставил мальчика в машине. Эндрю свалился на диван и уснул. Ребёнок умер.
Харрисона привлекли к суду. Калпеппера – нет. В обоих случаях решение об уголовном преследовании принимал всего один человек. Просто это были разные люди.
В случае Харрисона, решение о переводе дела в суд принимал прокурор Рэй Морроу. За несколько дней до начала судебного разбирательства он дал интервью журналистам, в котором объяснил это следующим образом: «Мы не должны забывать о своей обязанности оберегать детей. Если у вас есть ребёнок, то у вас есть ответственность перед ним. Я считаю себя ярым защитником детской безопасности.»
У Морроу двое детей, им 12 и 14. Его спросили, может ли он представить себя на месте обвиняемого. Прокурор опешил. Потом сменил тему и только 10 минут спустя нашел для себя ответ на заданный вопрос: «Я думаю, что нет, этого не могло со мной случиться. Я наблюдательный и всегда слежу за своими детьми.»
В деле Калпеппера прокурором служил Ёрл Мобли. Смерть ребёнка – это трагедия, заверил журналистов Мобли, но полицейское расследование не обнаружило состава преступления. Калпеппер поступил непреднамеренно, не играл в рулетку с жизнью ребёнка и не предпринимал рискованных поступков – он просто забыл.
- Самым простым решением в данном случае было бы свалить дело на присяжных, но я не считаю это правильным, - сказал Мобли. По его мнению, работа прокурора заключается в служении закону, а не в сведении счетов.
- Я не думаю, что принял правильное решение, - заметил он, - я абсолютно в этом уверен.
В подобных случаях нет четких границ между правильно и неправильно, законно и незаконно - каждый прокурор должен принять собственное Со