Время ужаса.
История долгая, и я постараюсь
избежать ненужных
подробностей, хотя, по роду
своей деятельности, очень
часто люблю уходить в
лирические отступления.
Моя двоюродная сестра Света
вышла замуж двадцать лет
назад за курсанта военного
ВУЗа. Соответственно,
помоталась с ним по всем
гарнизонам лет пять, прежде
чем вернуться обратно в
Москву. Жили они в то время
где-то далеко в Сибири, в
городе Омутнинск. На карте
фиг найдёшь эту дыру. Жили в
общежитии для военных, а
через дорогу от общежития
находился детдом. Светка у
меня очень хорошая,
жалостливая, детей любит - и
привязалась она к одной
девочке-сироте. Собственно,
девочка была не круглой
сиротой - у неё формально
имелась родная бабушка, но та
отказалась от всех прав на
внучку, и сама сдала её в
детский дом. Девочку звали
Надей, и было ей лет пять. В то
время у Светки родился сын, но
она одинаково ухаживала за
обоими детьми. С
администрацией детдома она
договорилась, что девочка
поживёт у неё. А те только и
рады: баба с возу - кобыле
легче. На сирот компенсация от
государства полагалась. А так -
Надю неофициально
удочерили, а деньги на неё
продолжают поступать на счёт
детдома... Ну вот, это я уже
начинаю в сторону уезжать))
В общем, прожила Света с
мужем и детьми в Омутнинске
пять лет, и пришло время
возвращаться домой. Надю,
естественно, забрали с собой.
Муж Светы - Женя, уже занялся
официальным удочерением
Нади. И надо было такому
случиться, что уже в Москве, на
последнем этапе оформления
документов на удочерение,
Надю поймали за руку на
воровстве из без того скудной
семейной казны. Какие там
зарплаты у военных-то?
Разразился скандал со слезами
и криками, и встал вопрос о
том, чтобы отправить Надю
обратно домой. Мол, если
девочка ворует у людей,
которые ради неё последний
кусок от себя отрывают - то
что будет дальше? Светка моя
в слёзы. Кричит: "Давай
простим на первый раз?
Ребёнок ведь! Глупый ещё!", но
Женя твёрдо сказал, что
рисковать он не хочет. И
отправил девочку обратно в
Омутнинск... Светка
рассказывала потом со
слезами, как она стояла на
перроне вокзала, а Надя
кричала в окошко: "Мамочка,
прости меня!" Переживала
Светка страшно. Плакала долго.
Женьку простить не могла.
А потом прошли годы, родился
второй сынишка, и всё
постепенно подзабылось. Но с
рождением младшего Даньки в
семье у Светки начались
проблемы и неприятности.
Старший сын, Серёжа, то и дело
ломал себе руки-ноги, за
полгода - три сотрясения
мозга... Вроде, десятилетний
мальчишка - понятно, что будут
и синяки и шишки и переломы,
но не в таком же количестве, и
все практически на ровном
месте? Младший ребёнок, как
из роддома принесли, с
больничных не слезал: то
аллергия страшная, то астма
(это у месячного-то ребёнка?!),
то ещё что похуже... Женьку
стала спина мучить. Врач
сказал, что это
межпозвонковая грыжа. В
семье разлад начался. То за
десять лет ни одной ссоры
крупной, не считая того случая
с Надей, то каждый день
грызня до развода. На Светке
лица не было. На работу не
выходила неделями: дети
болеют, оставить их не с кем. А
работала тогда Светка
кассиром в магазине Арбат
Престиж. На неё уж и
сослуживцы стали коситься
подозрительно: была красивая
румяная девка с мужем-
майором, а сейчас одна тень
осталась. И вот подходит к ней
сослуживица (к слову, подруг у
Светки на работе не было. Так,
здрасьте-до свидания), и
говорит: "Света, не знаю, что
там у вас стряслось, но дам я
тебе совет: съезди к бабке
одной. ты не перебивай, дай я
скажу всё. Это в Тамбовской
области, ехать туда надо на
неделю, не меньше. И всей
семьёй. Я сама оттуда родом, у
меня и квартирка старая там
есть. Я тебе ключи дам, вам же
надо будет где-то жить? В
общем, ты подумай". Светка
отмахнулась, а вечером зачем-
то рассказала о разговоре
Женьке.
Женькупросто надо знать,
прежде чем подходить к нему
с такого рода разговорами:
здоровенный усатый мужик,
майор фельдъегерской службы
Президента, такому сам чёрт не
брат. Видел в своей жизни
такое, что здоровый мозг не
выдержит. А Женьке хоть бы
что. И за разговоры о бабках от
Женьки запросто можно было
получить лекцию на два часа о
вреде наркотиков. Но тут
случилось странное: Женька
выслушал жену и сказал: "Я
возьму на неделю отпуск,
поехали к бабке". тут Светка и
опала как озимые. Но поехали.
Приехали, разместились на
квартирке Светкиной коллеги,
и на следующий день пошли к
той бабке. Коллега
предупредила, что к бабке
надо идти пешком. Никаких
машин, автобусов и даже
велосипедов. Только пешком,
как паломники. Бабка их не
пустила дальше порога.
Сказала: "Дети что ж,
некрещёные? А раз крещёные -
то отчего без крестиков?
Пойдите, вон, в церковь,
купите им крестики самые
простые, и возвращайтесь".
Церковь была в той же
деревне, недалеко, так что
сходили они туда и купили
детям простые крестики на
освящённой верёвочке.
надели на них, и пошли
обратно к бабке. Старший сын
шёл сам, младшего Светка
несла на руках. И вот метров за
сто до бабкиного дома
младший вдруг начал орать у
Светки на руках, извиваться, и
чесать шейку. Светка отогнула
воротник - а по тому месту, где
у малыша проходила
верёвочка от крестика -
волдыри как от ожогов. У
Светки волосы дыбом. Женька
тоже бледный, но старается
держаться спокойно. Взял у
Светки ребёнка, и зашагал к
бабке в дом. С каждым шагом
ребёнок орал всё громче, и вся
шея уже покрылась
волдырями. Светка даже
кинулась снять крестик, но
Женька не дал.
В этот раз бабка всех впустила,
почитала молитвы, побубнила,
пошаманила, ребёнок
успокоился, и она всех
отпустила домой, наказав
придти к ней ещё завтра.
Ребята ходили к бабке почти
неделю. Каждый раз она
читала молитвы, и больше
ничего необычного не
происходило.
На седьмой день они пришли к
ней в последний раз. Всё было
как обычно: бабка читала
молитвы, Светка сидела перед
бабкой с малышом на руках, а
Женька стоял на улице. Почему-
то бабка отчитывала его
отдельно. Серёжка сидел у окна
и смотрел на улицу.
Дальше своими словами не
могу. Рассказываю
Светкиными:
"Бабка читает что-то, я почти
уснула уже на стуле, и тут
слышу смех. Да такой, что
мороз по коже. Люди так не
смеются. Гаденько, мерзко, и
совершенно не по-
человечески. С меня сон слетел,
мурашки по коже, и я начинаю
смотреть по сторонам, пока до
меня не доходит, что это
смеётся мой сын Серёжка! Он
так и сидел, спиной ко мне,
лицом к окну, и страшно
смеялся. У меня волосы встали
дыбом от этого смеха. Тут
бабка поворачивается к
Серёжке, смотрит ему в спину,
потом поворачивается ко мне
и говорит: "Тьфу на вас! Не
разглядела я вашего
мальчишку-то сразу! Если б
увидела сразу - ни за что бы с
вами не связалась!", после чего
подходит к Серёжке, кладёт
ему руку на голову, и
спрашивает: "Как тебя зовут?"
Серёжка оборачивается, и тут я,
извини за подробности,
натурально сделала лужу: это
не был мой сын! У него было
синее лицо, глаза полностью
закатились под лоб, и видны
были только белки, рот
оскален, зубы наружу, слюни с
них капают, и он смеётся!!! Тут
я закричала. И бабка как
гаркнет на меня: "Вон! Пошла
вон! Отца зови!" Я Данилу
хватаю, на улицу, вся, прости
Господи, обоссанная,
выскакиваю, ору Женьке чтоб
он зашёл, падаю на землю и
вою от животного страха.
Через минуту слышу бабкин
голос: "Мать! Зовите мать!" Я
влетаю в избу, а бабка мне
орёт: "Молись!", я тоже ору: "Я
не умею!", а бабка мне: "Как
умеешь - так и молись! Падай
перед иконами!". Я на колени
бухнулась, а молитв-то никаких
не знаю! И чего говорить тоже
не знаю! Только кричу:
"Господи, спаси и помилуй!".
Женька мой в угол забился, и
седой весь... В 30 лет, за минуту
поседел! Серёжка, или уже не
знаю кто - сидит на стуле и всё
так же ржёт, как сумасшедший,
и глаза эти белые, и зубы
оскалены... И бабка кричит:
"Как зовут тебя, отвечай?!", и
Серёга даже не сказал, а как
выплюнул: "Надя!" И бабка ему:
"Что ж ты, Надя, отцу на спину
такую дрянь-то посадила, а?", а
Серёжка ещё громче ржёт: "Да
чтоб вы все тут посдыхали,
сволочи! Ненавижу!". Тут я,
видимо, сознание и потеряла.
Очнулась на улице. рядом
Женька седой, и Серёжка мой,
совершенно нормальный,
только бледный и напуганный.
А я и смотреть на него боюсь.
Не знаю уже, кто со мной
сейчас рядом: мой сынок или
неведомая тварь? Женька мне
говорит: "Зайди к бабке. Она
просила, когда ты очнёшься..."
Я захожу. Бабка мне говорит:
"Что за Надя такая?" Я честно
отвечаю: "Без понятия. У меня
ни одной знакомой Нади нет."
Бабка опять: "Вспоминай. Была
у тебя в жизни какая-то Надя. А
у Нади той бабка была
нехорошая. Ой, нехорошая". И
тут меня как обухом по голове:
Надя! Надя с Омутнинска! Я тут
же бабке и рассказала ту
давнюю историю. А бабка
ругается: "Вы дураки! Хоть бы
справки какие о девке навели.
У неё ж бабка была - не дай Бог
такую на своём пути
повстречать. Даже я бы не
полезла тягаться. А перед
смертью она Наде всё и
передала. А у девки на вас
большой зуб. Вспоминай:
оставляла какие личные свои
вещи ей?" Я говорю: "Ну, какие
вещи? Подарки она наши с
собой забрала, конечно. Что ж
я, у ребёнка буду её подарки
отбирать? Там были и мои
вещи: денег-то особо не было,
я для Нади свои юбки-
кофточки перешивала. В них
она и уехала", и бабка мне: "ну,
с чем вас и поздравляю. Через
твои вещи она вам на всю
семью на смерть сделала. Все
бы убрались, один за одним".
Тут я в слёзы: "А что делать-
то?" Бабка помолчала, губами
пожевала и говорит: "Отца
завтра домой отправляй. И
младшего пусть увозит. А вы со
старшим тут останетесь. И
будете ко мне приходить
каждый день".
На другой день Женька с
Данькой уехали. А я с Серёгой
осталась. Стыдно сказать, но я
до одури боялась собственного
сына. Я боялась оставаться с
ним в одной комнате, боялась
выключать на ночь свет. У
меня в ушах всё ещё стоял его
нечеловеческий смех. Сам же
Серёжка ровным счётом
ничего не помнил, сказал, что
избежать ненужных
подробностей, хотя, по роду
своей деятельности, очень
часто люблю уходить в
лирические отступления.
Моя двоюродная сестра Света
вышла замуж двадцать лет
назад за курсанта военного
ВУЗа. Соответственно,
помоталась с ним по всем
гарнизонам лет пять, прежде
чем вернуться обратно в
Москву. Жили они в то время
где-то далеко в Сибири, в
городе Омутнинск. На карте
фиг найдёшь эту дыру. Жили в
общежитии для военных, а
через дорогу от общежития
находился детдом. Светка у
меня очень хорошая,
жалостливая, детей любит - и
привязалась она к одной
девочке-сироте. Собственно,
девочка была не круглой
сиротой - у неё формально
имелась родная бабушка, но та
отказалась от всех прав на
внучку, и сама сдала её в
детский дом. Девочку звали
Надей, и было ей лет пять. В то
время у Светки родился сын, но
она одинаково ухаживала за
обоими детьми. С
администрацией детдома она
договорилась, что девочка
поживёт у неё. А те только и
рады: баба с возу - кобыле
легче. На сирот компенсация от
государства полагалась. А так -
Надю неофициально
удочерили, а деньги на неё
продолжают поступать на счёт
детдома... Ну вот, это я уже
начинаю в сторону уезжать))
В общем, прожила Света с
мужем и детьми в Омутнинске
пять лет, и пришло время
возвращаться домой. Надю,
естественно, забрали с собой.
Муж Светы - Женя, уже занялся
официальным удочерением
Нади. И надо было такому
случиться, что уже в Москве, на
последнем этапе оформления
документов на удочерение,
Надю поймали за руку на
воровстве из без того скудной
семейной казны. Какие там
зарплаты у военных-то?
Разразился скандал со слезами
и криками, и встал вопрос о
том, чтобы отправить Надю
обратно домой. Мол, если
девочка ворует у людей,
которые ради неё последний
кусок от себя отрывают - то
что будет дальше? Светка моя
в слёзы. Кричит: "Давай
простим на первый раз?
Ребёнок ведь! Глупый ещё!", но
Женя твёрдо сказал, что
рисковать он не хочет. И
отправил девочку обратно в
Омутнинск... Светка
рассказывала потом со
слезами, как она стояла на
перроне вокзала, а Надя
кричала в окошко: "Мамочка,
прости меня!" Переживала
Светка страшно. Плакала долго.
Женьку простить не могла.
А потом прошли годы, родился
второй сынишка, и всё
постепенно подзабылось. Но с
рождением младшего Даньки в
семье у Светки начались
проблемы и неприятности.
Старший сын, Серёжа, то и дело
ломал себе руки-ноги, за
полгода - три сотрясения
мозга... Вроде, десятилетний
мальчишка - понятно, что будут
и синяки и шишки и переломы,
но не в таком же количестве, и
все практически на ровном
месте? Младший ребёнок, как
из роддома принесли, с
больничных не слезал: то
аллергия страшная, то астма
(это у месячного-то ребёнка?!),
то ещё что похуже... Женьку
стала спина мучить. Врач
сказал, что это
межпозвонковая грыжа. В
семье разлад начался. То за
десять лет ни одной ссоры
крупной, не считая того случая
с Надей, то каждый день
грызня до развода. На Светке
лица не было. На работу не
выходила неделями: дети
болеют, оставить их не с кем. А
работала тогда Светка
кассиром в магазине Арбат
Престиж. На неё уж и
сослуживцы стали коситься
подозрительно: была красивая
румяная девка с мужем-
майором, а сейчас одна тень
осталась. И вот подходит к ней
сослуживица (к слову, подруг у
Светки на работе не было. Так,
здрасьте-до свидания), и
говорит: "Света, не знаю, что
там у вас стряслось, но дам я
тебе совет: съезди к бабке
одной. ты не перебивай, дай я
скажу всё. Это в Тамбовской
области, ехать туда надо на
неделю, не меньше. И всей
семьёй. Я сама оттуда родом, у
меня и квартирка старая там
есть. Я тебе ключи дам, вам же
надо будет где-то жить? В
общем, ты подумай". Светка
отмахнулась, а вечером зачем-
то рассказала о разговоре
Женьке.
Женькупросто надо знать,
прежде чем подходить к нему
с такого рода разговорами:
здоровенный усатый мужик,
майор фельдъегерской службы
Президента, такому сам чёрт не
брат. Видел в своей жизни
такое, что здоровый мозг не
выдержит. А Женьке хоть бы
что. И за разговоры о бабках от
Женьки запросто можно было
получить лекцию на два часа о
вреде наркотиков. Но тут
случилось странное: Женька
выслушал жену и сказал: "Я
возьму на неделю отпуск,
поехали к бабке". тут Светка и
опала как озимые. Но поехали.
Приехали, разместились на
квартирке Светкиной коллеги,
и на следующий день пошли к
той бабке. Коллега
предупредила, что к бабке
надо идти пешком. Никаких
машин, автобусов и даже
велосипедов. Только пешком,
как паломники. Бабка их не
пустила дальше порога.
Сказала: "Дети что ж,
некрещёные? А раз крещёные -
то отчего без крестиков?
Пойдите, вон, в церковь,
купите им крестики самые
простые, и возвращайтесь".
Церковь была в той же
деревне, недалеко, так что
сходили они туда и купили
детям простые крестики на
освящённой верёвочке.
надели на них, и пошли
обратно к бабке. Старший сын
шёл сам, младшего Светка
несла на руках. И вот метров за
сто до бабкиного дома
младший вдруг начал орать у
Светки на руках, извиваться, и
чесать шейку. Светка отогнула
воротник - а по тому месту, где
у малыша проходила
верёвочка от крестика -
волдыри как от ожогов. У
Светки волосы дыбом. Женька
тоже бледный, но старается
держаться спокойно. Взял у
Светки ребёнка, и зашагал к
бабке в дом. С каждым шагом
ребёнок орал всё громче, и вся
шея уже покрылась
волдырями. Светка даже
кинулась снять крестик, но
Женька не дал.
В этот раз бабка всех впустила,
почитала молитвы, побубнила,
пошаманила, ребёнок
успокоился, и она всех
отпустила домой, наказав
придти к ней ещё завтра.
Ребята ходили к бабке почти
неделю. Каждый раз она
читала молитвы, и больше
ничего необычного не
происходило.
На седьмой день они пришли к
ней в последний раз. Всё было
как обычно: бабка читала
молитвы, Светка сидела перед
бабкой с малышом на руках, а
Женька стоял на улице. Почему-
то бабка отчитывала его
отдельно. Серёжка сидел у окна
и смотрел на улицу.
Дальше своими словами не
могу. Рассказываю
Светкиными:
"Бабка читает что-то, я почти
уснула уже на стуле, и тут
слышу смех. Да такой, что
мороз по коже. Люди так не
смеются. Гаденько, мерзко, и
совершенно не по-
человечески. С меня сон слетел,
мурашки по коже, и я начинаю
смотреть по сторонам, пока до
меня не доходит, что это
смеётся мой сын Серёжка! Он
так и сидел, спиной ко мне,
лицом к окну, и страшно
смеялся. У меня волосы встали
дыбом от этого смеха. Тут
бабка поворачивается к
Серёжке, смотрит ему в спину,
потом поворачивается ко мне
и говорит: "Тьфу на вас! Не
разглядела я вашего
мальчишку-то сразу! Если б
увидела сразу - ни за что бы с
вами не связалась!", после чего
подходит к Серёжке, кладёт
ему руку на голову, и
спрашивает: "Как тебя зовут?"
Серёжка оборачивается, и тут я,
извини за подробности,
натурально сделала лужу: это
не был мой сын! У него было
синее лицо, глаза полностью
закатились под лоб, и видны
были только белки, рот
оскален, зубы наружу, слюни с
них капают, и он смеётся!!! Тут
я закричала. И бабка как
гаркнет на меня: "Вон! Пошла
вон! Отца зови!" Я Данилу
хватаю, на улицу, вся, прости
Господи, обоссанная,
выскакиваю, ору Женьке чтоб
он зашёл, падаю на землю и
вою от животного страха.
Через минуту слышу бабкин
голос: "Мать! Зовите мать!" Я
влетаю в избу, а бабка мне
орёт: "Молись!", я тоже ору: "Я
не умею!", а бабка мне: "Как
умеешь - так и молись! Падай
перед иконами!". Я на колени
бухнулась, а молитв-то никаких
не знаю! И чего говорить тоже
не знаю! Только кричу:
"Господи, спаси и помилуй!".
Женька мой в угол забился, и
седой весь... В 30 лет, за минуту
поседел! Серёжка, или уже не
знаю кто - сидит на стуле и всё
так же ржёт, как сумасшедший,
и глаза эти белые, и зубы
оскалены... И бабка кричит:
"Как зовут тебя, отвечай?!", и
Серёга даже не сказал, а как
выплюнул: "Надя!" И бабка ему:
"Что ж ты, Надя, отцу на спину
такую дрянь-то посадила, а?", а
Серёжка ещё громче ржёт: "Да
чтоб вы все тут посдыхали,
сволочи! Ненавижу!". Тут я,
видимо, сознание и потеряла.
Очнулась на улице. рядом
Женька седой, и Серёжка мой,
совершенно нормальный,
только бледный и напуганный.
А я и смотреть на него боюсь.
Не знаю уже, кто со мной
сейчас рядом: мой сынок или
неведомая тварь? Женька мне
говорит: "Зайди к бабке. Она
просила, когда ты очнёшься..."
Я захожу. Бабка мне говорит:
"Что за Надя такая?" Я честно
отвечаю: "Без понятия. У меня
ни одной знакомой Нади нет."
Бабка опять: "Вспоминай. Была
у тебя в жизни какая-то Надя. А
у Нади той бабка была
нехорошая. Ой, нехорошая". И
тут меня как обухом по голове:
Надя! Надя с Омутнинска! Я тут
же бабке и рассказала ту
давнюю историю. А бабка
ругается: "Вы дураки! Хоть бы
справки какие о девке навели.
У неё ж бабка была - не дай Бог
такую на своём пути
повстречать. Даже я бы не
полезла тягаться. А перед
смертью она Наде всё и
передала. А у девки на вас
большой зуб. Вспоминай:
оставляла какие личные свои
вещи ей?" Я говорю: "Ну, какие
вещи? Подарки она наши с
собой забрала, конечно. Что ж
я, у ребёнка буду её подарки
отбирать? Там были и мои
вещи: денег-то особо не было,
я для Нади свои юбки-
кофточки перешивала. В них
она и уехала", и бабка мне: "ну,
с чем вас и поздравляю. Через
твои вещи она вам на всю
семью на смерть сделала. Все
бы убрались, один за одним".
Тут я в слёзы: "А что делать-
то?" Бабка помолчала, губами
пожевала и говорит: "Отца
завтра домой отправляй. И
младшего пусть увозит. А вы со
старшим тут останетесь. И
будете ко мне приходить
каждый день".
На другой день Женька с
Данькой уехали. А я с Серёгой
осталась. Стыдно сказать, но я
до одури боялась собственного
сына. Я боялась оставаться с
ним в одной комнате, боялась
выключать на ночь свет. У
меня в ушах всё ещё стоял его
нечеловеческий смех. Сам же
Серёжка ровным счётом
ничего не помнил, сказал, что