Воспоминания из детства
Сразу скажу, в посте не будет политики, поэтому я оставлю комментарий для минусов с Вашего позволения, если кому-то уж очень приспичит.
Мое детство прошло в настоящем украинском селе. Прямо в таком, как в своих книгах описывал Гоголь. И многие подумают, что со времен Гоголя прошло уже много лет, и всё в украинском селе поменялось, но это далеко не так...
Это были мои первые летние каникулы, на дворе был 97 год, а мне было всего семь. По приезду в село, в мой обзор сразу же попадало много всего съедобного и вкусного, что росло во дворе. В основном это была черная и красная смородина, крыжовник и яблоки «белый налив». Клубника к этому моменту уже почти отходила, но всё же, можно было еще что-то найти. Наевшись этого всего, я получал расстройство желудка, но это не самое страшное. Обычно бабушка привозила из города лекарства во время посева, весной, а сейчас уже было лето, и все лекарства оказались съедены мышами. Бабушка заваривала тысячелистник, который рос возле двора и я, выпив его, приходил в себя через полчаса. Выйдя из двора, я обычно пытался найти кого-то, кто был моих годов, и с кем можно было поиграть. Это были местные дети из многодетных семей. Они были одеты в рваную грязную одежду и не внятно разговаривали, а так же у них не было обуви. Таких семей на хуторе было всего две. В первой было всего восемь детей, причем от четырех разных отцов, половина сидела в тюрьме за кражу поросят и кур, а второй половине было от 1 до 10 лет. Во второй же семье было двенадцать детей, которые были от трех разных отцов. Все они были примерно с разницей в два года. То есть, старшему было примерно 25 лет, а младшему по сути ничего не было. Те, кто был постарше – работал на огороде, те, кто помладше – просто гуляли на улице. Дома, в которых проживали эти семьи, были из «кизяков» (коровьих лепешек), а крыша была сделана из соломы. Окошки в домах были очень маленькие и с одним стеклом. В такой хате обычно топили каждый вечер, потому как это был единственный вариант приготовить еду. Еду, понятное дело, готовили либо на печи, либо на костре (на костре очень редко). На печь ставили чугунную посуду, примерно на 7-8 литров и готовили борщ. Этот весь объем тут же съедался, его, по сути, хватало на один раз. В самой хате стоял жесткий запах бражки. В таких семьях самогонный аппарат был неотъемлемым атрибутом. Отец семейства работал комбайнером или трактористом, всегда приходил грязный с работы и бухой, садился возле двора, делал самокрутку, закуривал. Иногда он брал в руки баян и играл. На баяне в семье играли почти все, даже девушки. Все эти люди в летнее время занимались сбором всяких плодовых культур. К примеру, парень, Сергей, моих годов, всегда ходил по улице с бидоном. В него он собирал абрикос и вишню, а иногда и яблоки. Всё это потом отвозил на рынок, где стояли люди, и скупали это всё для продажи в городе. За бидон абрикоса можно было выручить одну гривну. К слову, когда ребенок семи лет собирал на этом с десять гривен, он не тратил их на всякую ерунду, а отдавал их старшему брату, который ездил в город и покупал книги для школы. Школа была одна на четыре села, и в ней была катастрофическая недостача учебников, поэтому всем приходилось покупать книги самим. Так же деньги, вырученные с продажи ягод и фруктов, уходили на покупку брюк, обуви и рубашек на весь учебный год, который еще не начался. Это всё можно было купить только в городе, потому как в селе было всего два магазина. Это были магазин хозяйственных товаров и продуктовый. Еще в селе была почта – единственное место, где был телефон. Позвонить в город можно было только за деньги. Находилась почта в пяти километрах от хутора, посему никакой связи с внешним миром по сути не было. Да-да, я не общался всё лето с родителями и друзьями. В поселке был один фельдшер и электрик, которые всегда были пьяные.
Примерно через неделю я влился в коллектив местных ребятишек. Основной забавой было на то время - бегать с палками и играть в войнушки. Все игрушки, которые были у меня в хате - были металлическими машинками времен СССР. Так же был тот самый нашумевший красный мяч с синими полосками, который издавал странный резиновый звук. К бабушкам приезжали так же и другие «городские» дети. В то лето я открыл для себя матюки и другие «плохие» вещи. Сельские дети, без зазрения совести матерились направо и налево, даже при старших. Никого это не смущало. Мы ходили в заброшенный сад и ели там груши, лазили по деревьям и рвали орехи, делали лук и стрелы и играли в индейцев, играли в прятки на просто неимоверной территории, катались на велосипедах.
Однажды я ехал на велосипеде и упал так, что содрал колено до кости. Кровь хлестала очень сильно. Я сразу же побежал к бабушке, чтобы она перебинтовала мне ногу. Бинта не оказалось. Тогда, по совету бабушки, я сделал всё по старинке. Я пописал на колено и приложил подорожник. Этот метод был для меня отвратительным и не понятным, но потом бабушка объяснила, что в тридцатых годах, в её детстве, они всегда так делали с ранами. Моча в своем составе имела разные соли, которые дезинфицировали рану, по словам бабушки.
Мне не доводилось серьёзно болеть во время летних каникул, но другие болели, и проблема с лекарствами была примерно та же, что и у нас, а у многодетных семей и вовсе лекарств никогда не было. Родители этих детей делали какой-то раствор из макового молочка (не уверен, но мне кажется, что сейчас это считается каким-то наркотиком), маковую водичку наливали в высушенную тыкву, а тыкву закапывали во дворе. Потом, когда нужно было сбить высокую температуру ребенку, давали ему выпить очень маленькую дозу этого раствора. Ребенок засыпал, а на утро температура спадала. Этот метод использовали эти многодетные семьи даже в 97 году. Подумать только, а ведь в это время в городе уже были компьютеры, автомобили, телевидение, антибиотики и парацетамол, а так же другие плюшки.
К слову, рабочий телевизор был только у многодетных семей, ибо это был единственный способ понять, что там творится в мире. Всем же остальным новости передавались только устно, либо не передавались вовсе. Многим было откровенно наплевать на то, что там творилось в мире, так как они не особо были привязаны к деньгам. К примеру, бабка, которая жила напротив, всю жизнь работала на огороде и питалась только тем, что соберет. Она получала пенсию (за работу в колхозе при СССР) и покупала на нее мыло, порошок, ведра, инструменты и хлеб. Во всех других случаях деньги ей не нужны были.
Я часто ходил к Днепру с местными ребятами, где они ловили рыбу. Их удочки были сделаны из подручных средств. Самой крутой удочкой считалась та, которая была из бамбука. Она была эластичная и не ломалась. Ловили мы карасей, красноперку, окуня и верховодку. Для того, чтобы дойти до реки, нам нужно было пройти через густой лес по тропе. К реке мы ходили исключительно с взрослыми. Этим взрослым обычно был чей-то старший брат. Почему со взрослым? Во-первых, в лесу водились кабаны. Мы часто видели, как мама-кабаниха пересекала тропу к реке с маленькими кабанчиками. Во-вторых, были еще змеи и камышовые коты. Змеи были очень большие, однажды я видел змею больше метра. Камышовый кот (или кот дикий) – это такой серый кот с коротким хвостом и длинными лапами. Они обычно делали свои «гнезда» в кустах или камыше и там были маленькие котята. Такие коты были опасны тем, что при приближении к их гнезду, они нападали. Однажды я видел нападение такого кота на того самого Сергея. Он запрыгнул на него и задними лапами разодрал всю грудь. Сергей больше переживал за порванную майку, а царапины глубиной в пол сантиметра, его не беспокоили, он просто смочил раны соком чистотела . Так же, в лесу было куча не разорвавшихся бомб со времен второй мировой войны и куча окопов, посему сворачивать с тропы строго запрещалось. Лес был очень густой, а на земле были колючие кусты и другие растения. Тропа иногда пересекалась топами диких животных. Два раза я видел дикую козу, а так же фазана, который уже на тот момент был почти истреблен. Сейчас, скорее всего, уже и не встретишь. На опушке леса, на песчаной подстилке, ближе к берегу, можно было встретить южнорусского тарантула, который на тот момент был размером с мою ладонь. Посему с нами и был старший.
На берегу располагалась рыболовная станция. Там стояли большие баркасы, которые загоняли рыбу сетями. Это было государственное предприятие, и они то и делали, что привозили на берег полные баркасы рыбы. На берегу они перебирали рыбу, и давали пару больших рыбин оборванцам, типа местных. Мне как-то достался большой лещ, килограмма на два, я его сушил потом. Днепр в том месте был таким широким, что не было видно другого берега, а посредине были видны острова.
Однажды пришло время одного большого праздника – Ивана Купала. Вечером все, кто был на хуторе, вышли из своих хат в нарядах. Кто-то держал большую палку с флажками (оберег), кто-то шел в венках, держа в руках свечки, а кто-то нес хворост. Все люди пошли по тонкой тропе через лес на берег. Я тоже пошел с ними. Были уже сумерки, и мы пришли на берег, когда уже было темно. Из хвороста связали чучело, а из других связок хвороста сделали кострище, через которое прыгали. Замужние женщины начали петь песни, а мужики подожгли чучело. Молодые ребята прыгали через костер, а потом пошли к берегу ниже по течению. Выше по течению стали молодые девушки, каждая из них сняла венок с головы и вставила в него свечку. Венки клали на воду, и течением их уносило туда, где стояли молодые парни. Парни пытались словить венок, стоя на берегу, но не заходя в воду. Это был старый обряд, который я наблюдал, даже не представляя себе ценность увиденного. После этого все пускались в пляс, а потом, когда костер догорал, уходили по тропе вверх к селу. Шли исключительно все вместе, потому как все верили в мифы, которые происходили на Ивана Купала. Может быть, помните о том, что в лесу цветет папоротник в этот день и люди могут пропадать, заблудившись …
Лето проходило насыщенно. К средине июля я уже был темный, а моя кожа уже успела раз пять облезть. В этот день соседская корова родила теленка и дала молозиво (первое, очень жирное молоко). Нас пригласили на праздник. В начале вечера мы прошли к коровнику, где нам показали маленького теленка, а потом все пошли за стол, который накрыли в летней кухне. Из молодежи был только я, все остальные – старые бабки. Они выпили по две-три рюмки самогонки и вдруг затихли. Одна бабка села поудобней на стуле, вздохнула и запела. К припеву присоединились остальные. Это было неимоверно - пение завораживало. На полу в летней кухне была обычная земля, укрытая соломой. Немного дальше стоял старинный стол (говорили, что его немцы собирали во время войны), а на нем стояло молозиво. Я безумно хотел попробовать его, потому как мне казалось, что это что-то схожее с мороженным (на украинском мороженное – морозиво, что очень похоже на слово молозиво). Когда же я попробовал, то понял, что есть это я больше не буду, очень жирно, прям очень-очень. В конце вечера все пошли на улицу провожать тех, кто жил в самых крайних хатах хутора. На улице было так темно, что не было видно ничего. Я по сей день не испытывал такого чувства. Не видно было абсолютно ничего, даже если прижать руку к лицу, то руку не было видно. Нигде не было ни единого огонька, ни месяца, ни звезд. Фонарика, понятное дело, не было и в помине.
В средине лета поля стали обрабатывать от вредителей. В этот момент меня послали в магазин за хлебом, но до магазина я не доехал на своем маленьком, двухколесном велосипеде. Дорогу перекрыли какие-то мужики, попросили подождать. Вдруг, откуда-то послышался сильный звук пропеллера и на дроге появился небольшой самолет. Он промчался мимо меня и взлетел прямо с асфальтной дороги посреди села. Этот самолет распылял яд над полями. Ходили слухи, что однажды два пилота самолета нажрались вечером, и взлетели на самолете на спор. Они умудрились посадить самолет прямо на стадионе. Потом, конечно же, у самолета пришлось снять крылья, чтобы отогнать его со стадиона, ибо он не пролезал в выход. Такие вот ассы.
Ближе к концу лета, когда на полях собрали почти всю пшеницу, все готовились к празднику «обжинки». Все пекли караваи и булочки. На сам праздник всех собирали на стадионе, и объявляли объемы собранной пшеницы, а потом начиналась беспроигрышная лотерея. Каждый подходил к барабану и доставал из него бумажку. К слову это действительно был порванный с одной стороны старый барабан, которому, по словам местных, было уже более двухсот лет. На бумажке было написано то, что выиграл человек. Я, к примеру, в тот день выиграл курицу. На стадион заехала большая машина, в которой были куры, овцы, бараны, кролики и другая живность. Один человек в кузове брал лотерейный билетик и выдавал приз выигравшему. Люди веселились и танцевали, всех кормили полевой кашей, караваями и пирожками.
В конце лета меня уже с трудом можно было узнать, моя кожа была черной. Я бегал по улице с местными в трусах и босиком. С утра я выпивал стакан козьего молока, и ел блины, уходил гулять и приходил на ужин только в десять часов вечера. Мыл ноги в тазике, обмывался с чайника теплой водой, подогретой на газовой плите (плита была запитана от баллона, потому как газопровода не было) и ложился спать.
Через несколько дней я приехал домой, в город. Телевизор для меня был чем-то новым и необычным. А еще через пару дней я шел в школу, и там встречал всех своих одноклассников, таких же загоревших, как и я.