"Утоли моя печали" - размышления о прочитанном
Бывают такие произведения, прочитав которые, так и тянет поделиться с кем-нибудь тем, что почувствовал, пережил, осмыслил. Недавно перечитала книгу Бориса Васильева "Утоли моя печали" - и ужас, который испытывала, читая книгу в первый раз, с той же силой навалился на меня.
Все из нас знают книги писателя, посвященные Великой Отечественной войне. Наиболее известная, наверное, "А зори здесь тихие..." Слышали и о "Не стреляйте белых лебедей", скорее всего. А "Утоли моя печали", как и другие исторические романы автора, не столь известны.
В центре романа - большая семья Олексиных, главная героиня - Наденька. Юная, избалованная, рано осиротевшая и воспитывающаяся сестрой Варварой с супругом-миллионщиком Хомяковым. Всеобщая любимица, озорная, своенравная, проказница Наденька. Есть у Наденьки и горничная - Феничка, которая следует за хозяйкой, как нитка за иголкой. Идёт она за ней и тогда, когда Надежда решает отправиться за "репортажем" на Ходынское поле, потешить своё самолюбие и утереть нос матерому "газетчику" Немировичу-Данченко.
И тут нас ждёт кульминация - страшная трагедия Ходынки, принесшей государю, в определенной мере, прозвище Кровавый.
С 6 по 26 мая 1896 года в Москве проходили торжества, посвященные коронации императора Николая II. Коронация обещала стать наиболее величественной и масштабной церемонией в истории России. Праздник ожидался небывалого размаха. С апреля Москва украшалась, строились арки, павильоны. Возводились буфеты на Ходынском поле, где планировалось празднование для простого люда. 18 мая С 10 утра планировали одаривать народ "сувенирами", в которые входили сласти, орехи, сайка, колбаса, украшенные вензелями кружки и яркий платок. 400000 подарков заготовили.
Однако народ собираться стал загодя, вдруг как не достанется царского "гостинца". Посему уже к вечеру 17 мая к полю стал стягиваться народ - занимали очереди, ложились отдохнуть тут же в оврагах. Ведь ранее на Ходынском поле подобные празднества не проводились, только военные смотры. Поэтому выравнивать ямы, буераки, рытвины и овраги никто не собирался. Позднее эти ямы стали могилами для раздавленных и растоптанных людей.
Из разговора Немировича-Данченко с Хомяковым:
"- ...При полной безграмотности нашего народа это особенно опасно: русский человек приучен верить словам, как ребенок.
– Поэтому его очень легко превратить в толпу, – вздохнул Немирович-Данченко. – А толпа – всегда зверь. Скопище вмиг потерявших рассудок людей. Потерявших разум, заветы Нагорной проповеди, элементарные приличия, общечеловеческую мораль, нравственность, сострадание к ближнему своему. Человек в толпе возвращается туда, откуда вырвался с неимоверным трудом, – в первозданную дикость, живущую инстинктами".
И как раз когда к пяти утра стягивается к полю толпа численностью около 500000, и сзади стоящие люди начинают устремляться вперёд к заветным подаркам, то впереди стоявших сметает, толпа начинает перемалывать несчастных. И тут-то и начинается самое жуткое, немыслимое! И мы в полной мере можем это чувствовать, потому что Наденька оказывается в самом месиве, а с нею и мы - читатели.
"Перед ними стояла толпа. Стояла молча, странно раскачиваясь, и из глубины ее то и дело раздавались стоны и крики. По головам тесно – плечом к плечу, руками не шевельнешь – зажатых, сдавленных людей порою уже лезли мальчишки, а то и вполне взрослые парни, упираясь сапогами во что придется. В беззащитные лица, затылки, спины, плечи. А толпа стонала и раскачивалась, раскачивалась и стонала, не двигаясь с места.
– Назад! – крикнула Феничка. – Назад, барышня! В овраге спрячемся, беда будет, беда…
Они повернули назад, но пробежали немного, потому что из оврага выросла вдруг задыхающаяся, распаренная крутым подъемом живая человеческая волна. Девушки сразу остановились, но увернуться от людского потока им уже не удалось. Овражная масса подхватила их, втянула, всосала в себя и помчала туда, куда рвалась сама. Их закружило, оторвало друг от друга…
– Барышня-а!.. – отчаянно, изо всех сил закричала Феничка, но Надя уже не видела ее.[...]
Их несло на цепочку дощатых буфетов, на трупы, что уже копились перед ними, куда все так стремились, где совсем недавно так строго блюли очередь, грубо прогнав Надю с Феничкой. Теперь эта очередь, вжатая в неструганый тес буфетов, притиснутая к ним, расплющенная, задушенная, истоптанная и раздавленная, лежала на земле. Напор сзади был столь велик, столь зверино безжалостен и неодолим, что в одурманенной ужасом голове Нади с чистой, пронзительной ясностью мелькнуло вдруг: «Вот и все…»[...]
Поток, в который попала Надя, – а таких отдельных потоков образовалось много, семенил, точнее, бежал, семеня изо всех сил, молча. Слышалось только громкое, единое по вдохам и выдохам дыхание, точно бежали не люди, даже не стадо, а – зверь. Косматый и беспощадный зверь, сотворенный растерявшими облик человеческий и уже озверевшими людьми.
«…по образу и подобию Божьему…»
Уже не было этого. Не было ни образа, ни подобия, уже зачалось иное создание по иному образу и по иному подобию. Еще дико кричали, рыдали, стонали последними стонами, хрипели последними хрипами и ругались последними словами где-то в головах этой гигантской гидры, рвущейся к самоубийству…
Но Надя слышала только единое, короткое, частое, как у загнанной лошади, дыхание толпы. И еще – стоны. Такие же короткие, как вдох и выдох..."
И дальше, подробно и страшно. Так, как будто ты бежишь в этой беспощадной толпе, чувствуешь её дыхание и мерный стук ног в едином движении, когда неверный шаг грозит гибелью. Когда тот, что впереди, - спасение. Тот, что позади, - возможный губитель. Прочитав эту главу, ты навсегда запоминаешь этот короткий, но такой длинный эпизод.
Он равнозначен воспоминаниям реального свидетеля происходившего 18 мая 1896 года, репортера Владимира Гиляровского.
А дальше только недоумение. Почему не объявлен траур? Почему продолжились запланированные празднества? Неужели настолько необъятен был разрыв, что не прониклись жертвами. 18 мая 1896 года на Ходынском поле погибли 1389 человек и были покалечены более 900. И, скорее всего, это не все пострадавшие.
И дальше читаешь о том, как повлияло произошедшее и на Наденьку, позвавшую на встречу со смертью подружку Феничку, и на Ваню Каляева, и на других героев романа.
А что потом происходило с Николаем II и его семьей, мы все знаем.