Тюрьмерика 3⁠⁠

Новое правило в блоке, размещать всех по двое трое в клетку, чтобы по одному не были. Приближается сезон самоубийств: День Благодарения, Рождество и Новый Год.

Подселили и мне сокамерника прошлой ночью. В полвторого утра щелкнул замок, я аж подпрыгнул, и вошел нынешний сосед по клетке. Сколько времени он тут будет, неизвестно. Нехорошая новость в том, что он диабетик, а это значит что каждое утро, в полчетвертого, он будет выходить на прием инсулина, щелкая замком при входе и выходе.

Зовут Скотт, за пятьдесят, волосы уложены, набриолинены, тоненькие усики а ля Кларк Гейбл. Скотт был настоящим алкоголиком на воле, двенадцать бутылок пива в день выпивал, каждый день в течение тридцати пяти лет. Перенес пять инфарктов, шесть открытых операций на сердце. Но все еще борзый. Стоит, прилизывает волосы, любуется в зеркало. Принимает двадцать семь видов медикаментов, шестьдесят три таблетки в день! Но не выглядит больным. Похож на алкаша. Это ж сколько бутылок пива получается он выпил всего? 12 бутылок в день умножить на 30 = 360 в месяц. 360 х 12 месяцев = 4200! 4200 х 35 = сто сорок семь тысяч!

Скотт рассказал о своих проектах, чем будет заниматься после освобождения. Планирует работать грузчиком (с 5-ю инфарктами?), заработает денег, купит пять участков земли в Пенсильвании и построит пять домиков. Один для себя и своей жены и еще четыре для каждого из своих детей. У него три дочки, один сын и четырнадцать внуков. И будут они жить счастливо в одной коммуне.

Его зовут Скотт Уильямсонс… соответственно, улицу на которой он построит мини городок, он назовет «Уильямсонс стрит». Домики будут стоять полукругом. Посреди – бассейн, фонтан и площадка. Там они планируют собираться и отдыхать. Но дома эти он запишет на себя, чтобы дети не продали их.

Вот такой план у Скотта. Оптимистичный, учитывая то, что он имел шесть операций на сердце и спит с нитроглицерином в кармане. Это ж сколько надо грузчику работать, чтобы пять домов построить.

Скотт показывал свою грудь рассеченную по вертикали, от горла до пупка. Открытая операция на сердце. Шесть раз. Теперь у него внутри металлические пластины, держащие вместе грудную клетку с помощью восемнадцати болтиков. Говорит, привык жить с постоянной болью. На улице врачи ему выписывали мощные обезболивающие, а в тюрьме – нельзя. Наркотик. Так что живет с болью. Нервы повреждены были при одной из операций. Не жалуется, а просто констатирует факт.

Он начинает что-то рассказывать, потом внезапно засыпает. Немножко тишины, просыпается… и как ни в чем не бывало, продолжает свой рассказ тем же тоном. Впадает в короткие спячки. Говорит, что если уснет лежа на спине, то может задохнуться. Только на боку ему можно спать, но во сне может случайно повернуться на спину и умереть. Попросил, чтоб я его сразу же перевернул на бок, если увижу что лежит на спине.

Тут есть в блоке один зэк, по кличке Санта Клаус, тот который 150 лет срок получил. Он такого же возраста как и Скотт, 56 лет, но выглядит на 76. Так вот, Скотт постоянно сравнивает себя с ним, говорит: «да я его на двадцать лет моложе выгляжу, а мы ведь одногодки. Плюс, ему 150 лет сидеть, а мне только полтора года. Я еще поживу, домики построю, внуков подниму, даже любовницу найду молодую… ну жена есть, я ее конечно люблю, но она толстая, сто двадцать килограмм, мне бы постройнее найти»… И смотрится в зеркальце, усы расчесывает, волосы бриолином намажет, потом засыпает.

И вправду, у него волосы черные, без седины, и не толстый, хотя следы алкоголизма оставили отпечаток на лице. Двенадцать бутылок пива каждый день в течение тридцати пяти лет и пять инфарктов? Удивительно, что он еще жив. Мало того, у него еще планы на маленькое поселение родственников, а может даже и молодую любовницу завести.

К нам за столик подсели двое: Трент – финансист из Кливленда и Джо – гомосексуалист в очках, работал ассистентом сенатора в Вашингтоне.

Сегодня, во время ужина, Джо набрал два подноса, плюс некоторые дали ему то, что сами не едят: хлеб, рис, тортики, макароны. Он заполнил этим свою пластиковую миску и еще за столом сожрал два подноса. Джо тридцать один год, весит около ста двадцати кг, живот висит, принимает антидепрессанты, снотворное, таблетки против высокого давления. Я ему сказал, что если он будет продолжать так жрать, то у него скоро будет инфаркт. Он ответил, что это было бы к лучшему, так как ему светит тридцать пять лет.

Сегодня четверг, должны принести магазин, сидим, ждем. Трент спрашивает у Джо:

– Ты что заказал в магазине?

– Ой, жду кукурузные хлопья с изюмом.

– А ты? – Трент спрашивает меня.

– А я орешки с изюмом.

– Сразу съешь?

– Наверное.

– Даже не посмотришь, не полюбуешься?

А Трент буддист. Так он прежде чем кушать, долго разглядывает пищу, даже прикрывает глаза и шепчет благодарственную молитву… затем осторожно откусывает и, просветлев лицом, медленно жует…

– Ну, наверное по изучаю немножко, – отвечаю. – Почитаю ингредиенты.

– А я заказал мороженное, – говорит Трент.

– Какое? – спрашивает Джо. – С печеньем Орео?

Трент улыбается в предвкушении, щурит глаза.

– Да…

– Ой! – восклицает Джо, прижимая кокетно руку к груди. – Я тоже хочу.

Норман сидит задумчиво, смотрит ТВ. Наверное, он купил себе упаковку «медовых пирожков», которые по 800 калорий. Он их каждый четверг заказывает и съедает в тот же день, запивая кофе. Потом засыпает. Толстый и рыжий такой храпит на узкой полке, а на полу валяются скользкие обертки от пирожков.

Он мне свои судебные бумаги показывал, здесь так принято делать, чтобы доказать что не педофил и не стукач. Так первая судимость у него в девятилетнем возрасте: подложил монетки под рельсы поезда, чтобы расплющить. Следующие три или четыре судимости – драки в школе ранцем по спине, потом в двенадцать лет магазинчик с другом грабанул, конфет набрали полные карманы, в шестнадцать продавал марихуану на районе, в двадцать угонял машины, ну а когда вышел из тюрьмы, переквалифицировался в медвежатника. Взаперти эту профессию изучил.

Скотт целый день сидит в зале, пьет цикоревый кофе (утром набирает заранее двенадцать бутылок) и общается. Не важно с кем, бы ли бы свободные уши. Вижу, нашел их в лице Санта Клауса. Сидят вдвоем за столиком, Скотт говорит, а Санта Клаус молча кивает седой головой.

В час дня нас закрыли на пересчет. Скотт зашел в клетку, увидел что я не сплю и тут же начал сетовать на то, что его медикаменты еще не прибыли. Он говорит громко, акцентируя и делая паузы, придавая сказанному необычайную важность. Он мог бы быть политиком с такой речью.

Сначала пожаловался, что вот уже неделю ждет свои лекарства, а это плохо для его здоровья и начал перечислять все препараты, двадцать семь видов, шестьдесят три пилюли. Я это уже слышал, но все равно удивился: «шестьдесят три»?! Скотт кивнул. Потом он рассказал, что начал пить пиво с восьмилетнего возраста. С первого глотка – понравилось!

Мне хотелось полежать и помолчать, но Скотт продолжал свои истории. Мне неудобно было попросить его заткнуться, я еще не знаю его так хорошо, чтобы фамильярничать, может он разъяренно кинется на меня, от зэков можно ожидать такое, поэтому я открыл книжку, давая понять, что хочу читать. Скотт, к этому времени добрался до рассказа о своем юношестве, когда его симпатии к пиву переросли в стойкую любовь: от двенадцати до восемнадцати бутылок пива в день! Трезвым, с восьмилетнего возраста, он не был, всегда под кайфом, всегда навеселе. Работал на стройке, зарабатывал хорошо, крыши стелил. Две три бутылки пива он выпивал во время первого перерыва в районе десяти утра, затем еще две три бутылочки во время ланча с часу до двух, следующие две три в четыре после обеда, ну а все остальное – вечером в баре или дома перед теликом.

Первые проблемы со здоровьем появились в сорок два года, попал в аварию на авто (не очень пьяный был), сместил несколько дисков. Начались таблетки. Сначала обезболивающее, морфин, потом уколы кортизона в спину. Здоровье ухудшалось. Последовало два инфаркта, под воздействием алкоголя артерии стали узкие и ломкие, давление повысилось, сердце стало работать сверх нормы. Первая операция на сердце в сорок семь лет, потом еще пять. Врачи повредили нервы, с тех пор живет с постоянной болью. Один час пролетел в драматических рассказах.

Одна из историй: когда ему было пятнадцать лет, он отыскал своего отца, которого никогда не видел. На радости воссоединения, они бухали всю ночь, общаясь в родственном забвении. Утром отец пошел на кухню приготовить кофе, включил кофеварку, взял стеклянный сосуд, начал набирать воду из крана и медленно сполз на пол… умер у сына на руках. Тридцать семь лет, инфаркт. Только вчера Скотт нашел отца, а утром уже потерял. Так он за свои деньги его и похоронил. Шесть тысяч восемьсот долларов потратил, заработанные на стройке.

На этой кульминационной увертюре, замок в клетке зажужжал и двери с громким щелчком открылись. Перерыв окончен. Скотт, с мокрыми глазами, вышел в зал и направился к столику, где его уже дожидался Санта Клаус.

После обеда Скотт притащил десять бутылок цикоревого кофе из древесной коры (это пять литров), плюс четыре кружки он выпил за столом. Я спросил, сколько ж он кофе пил на воле? 120 кружек в день вместе с женой! Он выпивал 50 в день, а жена – 70! Вот настоящие кофеманы. Пиво запретили пить после операции на сердце – перешел на кофе. Не по чашечке утром на веранде, а сто двадцать! Почему нет? Медицина бесплатная есть, они оба с женой на инвалидности, он из-за сердца, а жена просто очень жирная, государство позаботится, заплатит за мед услуги. Например, первая его операция на сердце стоила восемьдесят три тысячи долларов. Государство оплатило. Остальные пять операций, в среднем, по 80 тыщ каждая, тоже налогоплательщики отстегнут. Установка металлических плат в груди – 43 тыщи.

Его посадили семь лет тому назад за распространение наркотиков. Одолжил мол близкому другу двадцать своих собственных таблеток Oxicontin (обезболивающее), а у другана был микрофон за пазухой, он всё записал, так как ему самому срок грозил за наркоту и федералы обещали скосить, если он подставит Скотта.

Итак, Скотт дает корешу таблетки, провожает его до машины, тут налетает ФБР в масках и бронежилетах. Крики, паника, кидаются на Скотта (который кстати, только четыре дня тому назад перенес открытую операцию на сердце), хватают его, швыряют грудью на машину… у него швы расходятся и он падает на землю в конвульсиях. На него в это время надевают наручники и еще десять федералов стоят с нацеленными ему в голову автоматами. От удара, грудь разошлась, пластины согнулись, хлынула кровь, он потерял сознание. Жена примчалась, стала орать, держать его грудь вместе, чтобы сердце не вывалилось. Его везут в больницу, там опять операция и новые пластины. Старые он держит дома, сувениры, будет внукам дарить.

Несмотря на это, вижу – умиротворенный, выпил четыре кружки кофе и спать. А я выпил полчашки и бодрствую, смотрю в потолок, слушаю его храп и галдеж в зале.

Вечером рефлекс в подсознании срабатывает, требуя жрачки и развлечений. В это время все суетятся возле микроволновки, готовят китайскую лапшу или подогревают то, что сохранили с ужина. У кого есть продукты из магазина, хавают у себя в клетках, чтоб другие, у кого ничего нету, завистливо не смотрели и не просили. Потом выползают и до полуночи смотрят ТВ, играют в карты и домино.

Народ периодически ездит в суд, получает сроки, затем ждет отправки по тюрьмам. Еще одному недавно всунули тридцать лет. Он рад, что не пожизненно, как обещали. Судья хороший, говорит, попался… добрый, дал только тридцать. Вижу бегает по залу веселый, а раньше грустный ходил.

«Всё познается в сравнении» и это так. Кто, будучи на свободе, ценит такой простой факт как свободно идти по улице? Единицы. А сетуют многие… «Всё не так… Всё не так как надо»… Всё не так как мы себе воображали… не так как нам обещало телевидение, школа, общество... Не так должно было всё быть… не так как надо… Между тем мгновенья, из которых состоит жизнь, пролетают мимо, а мы упускаем то, что «так как надо» в этих обыденных простых мгновеньях.