Тридцать девять и пять
Когда у тебя температура 39,5 - соображаешь не очень.
Поэтому в тот вечер, еще доковидной эпохи, мою голову посетила разумная мысль позвонить и сообщить о высокой температуре маме - она знала, что я болею и беспокоилась - а затем 40 минут ждать, пока они с папой доберутся до меня по заснеженным пробкам, а затем еще 40 минут ползти по этим же пробкам до больницы. И все это - вместо того, чтобы вызвать такси и уже сидеть в приемном покое.
- Ого, у вас такая высокая температура? - удивился высокий молодой медбрат, - Ну, ожидайте врача!
Я ожидала. В битком набитой приемной было шумно, грязно и суетливо. В распахнутых дверях небольшой комнаты было целое столпотворение - куча людей в белых халатах склонились над каталкой, на которой лежала дряхлая женщина с широко раскиданными, с вспученными синими венами, ногами.
- Болит, бабушка? - пожилой врач слегка продавливал живот женщине.
- Ох, болит, милок! - простонала больная.
Врач что-то недовольно забубнил, слышалось "панкреатит", "операция". Молодые врачи и студенты-практиканты с сочувствием и страхом смотрели на врача и на бабушку. В той же комнате находилось, наверное с пару десятков мрачных, полуодетых по-зимнему людей, мужчин и женщин, ожидающих своей очереди; между ними сновали и журчали врачи. Кому-то меряли давление, кого-то обстукивали молоточком, кому-то открывали рот, кто-то был в крови, кровь была на полу. У меня ныла разбухшая от молока грудь.
- Вот ваши направления, вот баночка для мочи, ожидайте медбрата, он вас проводит! - кто-то сунул мне в руки пачку бумажек. Комната журчала множеством голосов.
- Кто cheschirsky? - раздалось где-то возле уха, - Пойдемте со мной.
Меня повели по отделениям. Сначала осмотрел лор, заглянул в уши, нос, горло, что-то поспрашивал. Я покивала головой. Потом кабинет УЗИ - врач приказал раздеваться, поводил по животу везде, засунул внутрь, что-то поспрашивал. Я покивала. Потом вспомнили про баночку для мочи. Потом рентген-кабинет. "Снова мужик", подумала я.
- Раздевайтесь, раздевайтесь, - пропел рентгенолог и что-то слишком плотоядно посмотрел на мой огромный молочный бюст. Мне он не понравился, но делать было нечего.
Снова какой-то кабинет.
- Раздеваться? - уже привычно спросила я.
- Раздевайтесь, - с улыбкой сказал врач, а медсестра почему-то на него покосилась. Я легла на кушетку, но мне было сказано сесть, и повернуться спиной. Врач принялся водить чем-то вдоль поясницы. "Почки проверяет", подумала я и задумалась, зачем тогда я сняла лифчик. Но было уже поздно.
Последним должен был осмотреть терапевт, собрав все результаты обследований и анализов. Медбрат отвел меня обратно в приемный покой, завел в шумную комнату. Здесь было столько же народу, но бабушки на каталке уже не было. Кого-то вызывали, кто-то уходил и приходил. Молоко из груди намочило бюстгальтер, но отлучиться в туалет было невозможно - слишком велик риск, что терапевт примчится и назовет мою фамилию именно в этот момент, а не найдя меня - умчится восвояси
- Сheschirsky! - раздался требовательный голос. Это был мой терапевт. Мне было приказано снова раздеться. В очередной раз за этот вечер стягивая свитер, я размышляла над тем, насколько это корректно - демонстрировать бюст 7-го размера в переполненой мужчинами и женщинами приемной, но терапевта это не слишком заботило. На несколько минут, пока терапевт слушала меня со всех сторон, журчание в комнате стало потише.
- Делаем ЭКГ! - решительно заявила врач. Медсестра невозмутимо вытащила откуда-то аппарат, мне было приказано снять бюстгальтер и лечь на кушетку. Я обреченно принялась расстегивать лямки бюстгальтера, но терапевт как будто заметила мою грудь и приказала прикрыть меня простыней сбоку. ЭКГ было сделано, и тотчас простыня была возвращена на место. Я села и принялась натягивать бюстгальтер, затем свитер. Две ложки нурофена, заботливо запиханные мамой мне в рот перед выездом, сделали свое дело, и температура у меня была уже 36,6.
Меня повели в инфекционное отделение. Пока врач и медсестра заполняли документы, меня начало потряхивать, а потом трясти от холода. Я прижалась к батарее, но это не помогало, зубы стучали, тело било крупной дрожью.
Медсестра привела меня в палату, где для меня уже была расстелена кровать. Дрожа от холода, я залезла под одеяло.
Утро разбудило меня одной ярко выраженной мыслью: пить. Пить из крана я побоялась, минералки у меня не было, поэтому я побрела со стаканом на пункт медсестры. Температура снова была 39,5.
- Инфекционный мононуклеоз, рецидив, - гнусаво сказала я врачу через несколько часов. - У меня уже был он ровно 6 лет назад, как и положено. Вылез на фоне затяжного бронхита. Также опухли гланды и носоглотка, из-за чего голос стал гнусавым, также была гнойная ангина, и так же несколько дней держалась температура под 40.
- У мононуклеоза не бывает рецидивов, это крайняя редкость, - проворчала врач и назначила мне капельницы для снятия токсикации в дополнение к антибиотикам. Но токсикации у меня не было. У меня просто была температура 39,5, которая сбивалась жаропонижающими только до 38,5, а потом снова поднималась. Жаропонижающие я пила каждые 4 часа, чередуя нурофен и парацетамол. В голове было много звуков - жужжание, пульсация, тикание, шипение - все от высокой температуры - но весьма скоро я к ним привыкла.
На второй день врач признала мононуклеоз и отменила капельницы.
Еще два дня у меня держалась та же температура, а на 4-й день упала до 36,6, и я почувствовала себя огурцом. Написала отказ от продолжения лечения, собрала вещи и помчалась домой, где ждали вернувшиеся без меня, после месячного пребывания в детской больнице и переболевшие там всем, чем можно, и чем нельзя, муж, 2-годовалая дочь и 5-месячный сын.
Солнце било в глаза, весело журчали лужи между талыми снежными кучами. Тяжелый месяц март закончился. Начинался апрель.