Тост⁠⁠

Глядя на обедающих гостей, Горький несколько успокоился.

— Ну, что ты там напридумывал, Максимыч? — сказал он сам себе. – Такие же люди, как и ты. Едят, когда голодны, спят, когда устают. Полно так нервничать.

Горький подцепил с блюда ломтик сулугуни, положил на мчади, легко мазнул аджикой и, добавив несколько листиков кинзы, отправил в рот. Налил из запотевшего графина рюмку водки и положил в тарелку сочащийся жиром хинкали.

— Вижу, Алексей Максимович, — сосед слева, смотрел добрыми, смеющимися глазами, — вы большой знаток грузинской кухни.

— Не столько знаток, сколько поклонник, — Горький отметил акцент собеседника и хотел польстить ему. – Как-никак, год прожил в Тифлисе.

— Серго Орджоникидзе, — представился сосед. – Настоятельно рекомендую попробовать аджапсандали, уверяю вас, не пожалеете. И обязательно это кахетинское.

— Вот с винами у меня дела обстоят похуже, — Горький в два приёма разделался с хинкали, опрокинул рюмку. – Водка, она знаете ли…

Тут он с удивлением заметил, что Орджоникидзе, прижимая палец к губам, отчаянно косит глазами на другой конец стола. Только сейчас Горький обратил внимание, что в зале царит тишина.

— …а, самое главное, — услышал он тихий голос Сталина, — что мы, старые партийцы, после работы, вот так собираемся за столом. Едим кусок хлеба, пьём стакан вина. А рядом с нами сидят лучшие представители народа. Известные учёные и писатели. Выпьем же, товарищи, за единство и сплочённость партийных рядов.

Гости зааплодировали, но Сталин мановением руки остановил их.

— Вот, что ещё хотел сказать, — он обвёл глазами стол и остановил взгляд на Горьком. – На днях дочь спросила «Отец, мы в счастливой стране живём?». «Конечно», — отвечаю. «А, почему, тогда, нашего знаменитого писателя зовут Горький? Отчего ему горько?»

У Алексея Максимовича всё поплыло перед глазами. Он встал, чувствуя себя непростительно высоким.

— Я, Иосиф Виссарионович, — зачастил Горький, — полностью согласен. Ваша дочь права. Глупо теперь звучит. В свете побед.

Сталин, обрывая его, лишь покачал головой и, обращаясь к гостям, продолжил.

— Видишь ли, — отвечаю я, — писатель родился при кровавом царском режиме и жил очень тяжёлой жизнью. Вот, в память об этом проклятом времени, он и носит такое имя.

— Да! – захотелось выкрикнуть Горькому.

Стол вновь разразился аплодисментами, а Орджоникидзе настойчиво, потянул Алексея Максимовича за полу пиджака, усаживая на место.

— Как сказал Иосиф! — похлопал он Горького по плечу. – Какой грузинский стол без хорошего тоста?