Теперь живу с бабушкой в деревне. День второй⁠⁠

— Ты чего так ранёхонько выстала-то?

Это бабушка спрашивает у меня в 6:20 утра, прихлёбывая кипяток с тремя крупинками растворимого кофе.

Я хочу объяснить, что очень затруднительно было не встать от звуков апокалипсиса, который они с кошкой устроили на кухне около шести: обсуждали погоду, хлопали холодильником, доставали все кастрюли, роняли и укладывали их обратно, чиркали спичками… Вспоминаю, что бабушка не слышит, а за листком идти, да писать всё это очень уж лень для раннего утра. Поэтому просто улыбаюсь и ставлю на плиту кастрюльку – кашу варить.

Кашу бабушка съедает всю, почмокивает губами и сообщает:

— Галя лучшей варит, но ничего, есть можно.

В 9 утра бабушка молится: иконе Николы Угодника, портретам дочери и внука. Молится всегда вслух, громко: «Дай, Господи, здоровьица Женюшке и чтоб под дождь не попал. Дай Галеньке к врачу сходить, и во все магазины, и домой приехать».

Пошатывается, задевает стол. Стоящий на нём букет вербочек роняет на клеёнку пыльцу и разванивается на всю комнату медовым и компотным запахами. Бабушка запахов не чует, давно уже. Распоряжается, что мне надо поделать: воду включить тихонько и помыть посуду, лоток за кошкой вычистить, свежей воды животине дать, обед сготовить. Опираясь на палку, идёт в свою комнату. В коридоре наклоняется к растёкшейся по полу кошке, трепле серый шерстяной бок, приговаривает:

— Всё мы с тобой удилали, Шеринька, пойдём лежать.

Внутри меня возникает ряд возмущённых вопросов, относительно того, кто чего тут уделал, но я их не задаю. Я сажусь работать за ноутбуком. Через пару часов слышу, как бабушка шебуршится в платяном шкафу. Через несколько минут пришаркивает в гостиную, треплет меня за плечо. Оборачиваюсь. Тянет линялую шерстяную тряпку – похоже, отрезанная спинка какой-то старой кофты.

— На, под жопу положи, сидеть тебе неудобно.

Гляжу на свой стул. Обычный стул, с мягкой обшивкой, мне нормально. Вспоминаю мамину инструкцию – там ничего не было про правило сидеть на тряпке. Вспоминаю вчерашние рыдания бабушки. Беру у неё тряпку, стелю на стул, усаживаюсь, продолжаю работать. Бабушка довольная шаркает к дивану, сидит, глядит довольная. Мне не сложно посидеть на тряпке, пусть только не рыдает до заикания, как вчера. Мне ни капельки не сложно, посижу, делов-то. Пусть будет тряпка под жопой.