Собиратель
Он собирал своих героев. Иногда на улице, преодолевая путь от работы до метро под моросящим осенним дождем, вглядываясь в съежившиеся от холода и влажности силуэты случайных прохожих... Иногда дома — из пучков рваных мыслей и впечатлений — каждого по отдельности. Тщательно обрисовывал детали — не в чертах лиц, но в походке, манере говорить, выражении глаз, образе мышления и ворохе чувств...
Он собирал людей — тех, с которыми можно столкнуться в подземном переходе или познакомиться в сети. Каждому он уделял время и предоставлял место — в мыслях, памяти, мечтах. Создавал им точки пересечения, радовался диалогам и объятьям, шумным посиделкам и ночным прогулкам. Впрочем, себе он в этих простых радостях тоже не отказывал.
Он не давал героям имен — ведь так намного проще углядеть их в толпе, и не нужно задумываться об истинности своих определений. Пусть каждый сам рассудит, как себя называть, придумает дом, родных, друзей...
Он писал их. Иногда легко, позволяя самим прорисовывать декорации, иногда судорожно, окуная в омут собственных наболевших проблем. Строки текста плели сеть чудес, сокрытых от него пеленой восприятия — чудес, что происходят где-то рядом — буквально за стеной или в соседнем дворике. Чудеса не торопились проявлять себя, но он верил, что им найдутся свидетели.
Он любил ветер: не важно, нес ли он капли дождя или разгоряченный городской воздух — его форточка всегда была открыта. Нередко он сидел на кухне и за кружкой чая ловил свежие впечатления, проникающие в тесное помещение вместе с гвалтом и гулом машин с улицы. Нет-нет, да и услышит в бесконечном гомоне снаружи что-то важное — то, о чем стоит написать.
Он любил тишину. Сквозь ту же открытую форточку в четвертом часу ночи ее слышно куда четче, чем в запертом помещении — чувствуется ее неоднородность, насыщенность и актуальность. Тишина дарует вдохновение, занимая большие площади. Тишина немертва, пока ее изредка пронизывают звуки. На то она и есть — дарить слушателям паузы. На ее фоне стук клавиш — случайный прохожий, который способен оценить ее по достоинству и замереть в ожидании следующего предложения.
Он любил огонь. Даже тот, что струится из конфорки и призван обслуживать миллионы городских жителей. Огонь не любит быть средством, но и не гнушается помочь тому, кто его не сторонится. Немного внимания к всполохам и шипящему чуть клокочущему звуку — и котлеты не пригорят, а в голову ударит взрывная идея.
Он любил воду. Иногда тратил часы на то, чтобы постоять под душем в поисках новой мысли. Вода всегда забирала с собой все ненужные слова, оставляя в осадке самую суть, из которой проявлялся новый сюжет. Идеи точились из душа, омывая кожу, окутывали туманной пеленой, отстукивали ритм каплями, падающими с тела.
Иногда герои проникали в его сны. Он всегда осознавал, что спит, заметив кого-либо из своих текстов. Он не вмешивался в происходящее, но с интересом смотрел и запоминал все, что могло помочь сблизиться с ними, понять их чувства и желания...
В одном из снов он увидел две пары: Ветер бесшумно планировал под руку с Тишиной, легкими шагами измеряя асфальт, освещенный Огнем фонарей, что отражался в Воде разлитых дождем луж. Тишина владела звуком, Ветер — воздухом, Огонь — светом, а Вода — землей, сочащейся влажным запахом палой листвы. Вопреки надуманным людьми дихотомиям, на аллее царил мир и порядок: потому что людей там не было. Даже самые заядлые гуляки покинули это место, оставив его на произвол чьей-то фантазии. А фантазия нашлась. Как, впрочем, и ее обладатель.
Просыпаясь, он помнил все до боли ясно, чувствовал каждое создание во всей глубине его существа, — и только тогда он садился за стол, открывал ноутбук и по крупицам того, что мог описать, собирал новую сказку. Иначе холодный зимний ветер станет нещадно дуть в лицо, огонь подпалит полуфабрикаты в сковородке, вода в душе будет ежеминутно менять температуру, а тишина в комнате всегда будет мертвой. В целом — как у остальных.
Он собирал людей — тех, с которыми можно столкнуться в подземном переходе или познакомиться в сети. Каждому он уделял время и предоставлял место — в мыслях, памяти, мечтах. Создавал им точки пересечения, радовался диалогам и объятьям, шумным посиделкам и ночным прогулкам. Впрочем, себе он в этих простых радостях тоже не отказывал.
Он не давал героям имен — ведь так намного проще углядеть их в толпе, и не нужно задумываться об истинности своих определений. Пусть каждый сам рассудит, как себя называть, придумает дом, родных, друзей...
Он писал их. Иногда легко, позволяя самим прорисовывать декорации, иногда судорожно, окуная в омут собственных наболевших проблем. Строки текста плели сеть чудес, сокрытых от него пеленой восприятия — чудес, что происходят где-то рядом — буквально за стеной или в соседнем дворике. Чудеса не торопились проявлять себя, но он верил, что им найдутся свидетели.
Он любил ветер: не важно, нес ли он капли дождя или разгоряченный городской воздух — его форточка всегда была открыта. Нередко он сидел на кухне и за кружкой чая ловил свежие впечатления, проникающие в тесное помещение вместе с гвалтом и гулом машин с улицы. Нет-нет, да и услышит в бесконечном гомоне снаружи что-то важное — то, о чем стоит написать.
Он любил тишину. Сквозь ту же открытую форточку в четвертом часу ночи ее слышно куда четче, чем в запертом помещении — чувствуется ее неоднородность, насыщенность и актуальность. Тишина дарует вдохновение, занимая большие площади. Тишина немертва, пока ее изредка пронизывают звуки. На то она и есть — дарить слушателям паузы. На ее фоне стук клавиш — случайный прохожий, который способен оценить ее по достоинству и замереть в ожидании следующего предложения.
Он любил огонь. Даже тот, что струится из конфорки и призван обслуживать миллионы городских жителей. Огонь не любит быть средством, но и не гнушается помочь тому, кто его не сторонится. Немного внимания к всполохам и шипящему чуть клокочущему звуку — и котлеты не пригорят, а в голову ударит взрывная идея.
Он любил воду. Иногда тратил часы на то, чтобы постоять под душем в поисках новой мысли. Вода всегда забирала с собой все ненужные слова, оставляя в осадке самую суть, из которой проявлялся новый сюжет. Идеи точились из душа, омывая кожу, окутывали туманной пеленой, отстукивали ритм каплями, падающими с тела.
Иногда герои проникали в его сны. Он всегда осознавал, что спит, заметив кого-либо из своих текстов. Он не вмешивался в происходящее, но с интересом смотрел и запоминал все, что могло помочь сблизиться с ними, понять их чувства и желания...
В одном из снов он увидел две пары: Ветер бесшумно планировал под руку с Тишиной, легкими шагами измеряя асфальт, освещенный Огнем фонарей, что отражался в Воде разлитых дождем луж. Тишина владела звуком, Ветер — воздухом, Огонь — светом, а Вода — землей, сочащейся влажным запахом палой листвы. Вопреки надуманным людьми дихотомиям, на аллее царил мир и порядок: потому что людей там не было. Даже самые заядлые гуляки покинули это место, оставив его на произвол чьей-то фантазии. А фантазия нашлась. Как, впрочем, и ее обладатель.
Просыпаясь, он помнил все до боли ясно, чувствовал каждое создание во всей глубине его существа, — и только тогда он садился за стол, открывал ноутбук и по крупицам того, что мог описать, собирал новую сказку. Иначе холодный зимний ветер станет нещадно дуть в лицо, огонь подпалит полуфабрикаты в сковородке, вода в душе будет ежеминутно менять температуру, а тишина в комнате всегда будет мертвой. В целом — как у остальных.