Слияние (часть 5 глава 4)⁠⁠

часть 4

Непроизвольно ощупываю свою «гребёнку» на затылке. Сколько раз я задавался вопросом — не сделал ли трагическую ошибку, подписавшись на участие в проекте «Кентавр»? Но стоило только подключиться к Марго, как все мои сомнения исчезали без остатка...

— Выход был найден — любовная эйфория. Она позволяла естественным путём увеличить выброс эндорфинов, пережить и перманентную боль от армированных органов, и запредельные перегрузки при маневрировании, предельно обострить восприятие. Цифровой слепок с Василисы послужил основой для формирования матрицы образа искусственного интеллекта. А чтобы всё заработало, мы в качестве "детонатора" попытались заложить любовную связь двух начал. Нашу любовь. Ха-ха! Идеалисты. Но сделайте скидку на возраст. Нам тогда казалось, что пустое безжизненное поле прорастает жизнеспособными всходами, если только в него вложить зерно любви. И Василиса всё повторяла, что без любви этот мир безжизнен и недолговечен...

Георгий печально усмехается.

— А? — Я совсем теряюсь. — А как же "Марго"?

— Вы взаимодействуете с идеализированными образами Василисы, который объединяет ваши подсознательные архетипы матери/женщины/любовницы. Точнее, первоначально с ним взаимодействуете. В "Василису" заложен принцип подстройки на внутреннее эго пилота. При взаимодействии создаётся устойчивый эмоциональный канал, и в процессе "слияний" рождается единая личность — этакий непобедимый "кентавр".

Он на некоторое время замолкает. У меня же в груди знакомо щемит. Вот она причина постоянной тоски, съедающей мою жизнь вне полета. Но рассердиться на Георгия не могу чувство радости и полноты жизни во время слияния вполне уравновешивают невзрачность и убогость остальной жизни вне.

— А потом она ушла, — бормочет Георгий, уже не столько для меня, сколько продолжая вечную беседу с собой. — А я остался работать, творить интеллекты. Но почему-то почва высохла и давала только…

Разговор уходит от цели моего визита всё дальше. Делаю усилие над собой и пытаюсь вернуть его в нужное русло… Уже порядком пересохшее.

— Вообще-то, я к вам по другому вопросу. Мне надо вытащить из ваших "домовых" кое-какую информацию.

— Поконкретнее можно?

— У пилотов немного съехала крыша, когда они были в своих домах. Превратились в механических кукол, утеряв все свои былые супер-способности, как, впрочем, и не супер тоже. Вы можете вытащить информацию из "домового", что там такое могло случиться?

И тут он меня здорово пугает. Пятидесятилетний мужчина стремительно превращается в высохшего старика — его нижняя челюсть плавно уходит вниз, открывая красный рот, полный тягучих слюней, глаза стекленеют, серебристая радужка скрывается за увеличившимся зрачком, как за чернильной кляксой.

— Роботы. — Едва удаётся расслышать.

— Что, роботы?

— В интеллект "домового" мной введён скрытый протокол для борьбы с... Как я это называю — "очеловечиванием" роботов. Небольшая страховка от бесконтрольного развития интеллекта и, как следствие, последующего "бунта машин". Мой ответ на известный парадокс, связанный с ускоренным ростом производительности мозговых структур роботов, постоянно функционирующих в непосредственном контакте с человеком. Ночами "домовой" сканирует мозг роботов и в случае обнаружения новых нейронных связей, не совпадающих с заводскими шаблонами…

Рот захлопывается, глаза приобретают осмысленность.

— Позвольте. Но не может же "домовой" спутать человека и робота? А? — Обращение ко мне в надежде, что я сниму с его души ответственность за превращение в имбецилов пятерки лучших пилотов, не прокатывает.

Такой индульгенции я ему выдавать не собираюсь:

— Мой мозг весь армирован углеволокном. Для стабилизации во время запредельных перегрузок. Сердечные мышцы усилены серебряными нитями. В позвонки вживлены магнитные присоски, кровеносная система обработана наночастицами. В голову вживлены коммутирующие центры. Это обычный набор пилота класса "Элит". Как вы думаете, в представлении "домового" я сильно отличаюсь от робота? И этот переход к беспроводной связи, мать его.

С надеждой смотрю на создателя и убийцу проекта "Кентавр".

— Что делать? Есть возможность исправить?

— Можно, конечно, попытаться…

Выхожу на свежий воздух. Спертый, стоячий воздух плохо на меня влияет. Набираю адмирала.

— Есть результаты? — первым делом спрашивает он.

— Есть. Мозги выжег через чур исполнительный "домовой".

— Откуда информация?

— Я поговорил с создателем этих монстров. Судя по всему, предусмотренные им защитные алгоритмы по локализации интеллекта роботов распространились на пилотов. "Умный дом" во время сна определял людей, как роботов с высоким отклонением от нормы, и боролся с недопустимым превышением интеллектуального порога. В общем, уничтожал излишние, на его взгляд, мозговые связи.

— Вылечить можно?

— Я не знаю. Я ж не физиотерапевт.

— Понятно, твоя миссия окончена. С завтрашнего дня.

— А как же "кентавры"?

— Ничего. На войне, как на войне — бывают потери. Как сохранить оставшихся, мы знаем... Благодаря тебе.

Иду по улице, а в голове продолжают самопроизвольно крутиться собранные факты. Вроде бы всё понятно. Но есть ещё что-то неуловимое. Едва ощутимое предчувствие выхода из вечной осени...

Снова набираю шефа:

— Адмирал. Истребители "Кентавр" подверглись модернизации под беспроводную связь?

— Уточню.

Слышны отдалённые переговоры. Жёсткий голос адмирала. Наконец он проявляется на моём номере:

— Все пять кораблей готовы к приёму пилотов.

— Тогда мне нужен один из "кентавров" и доступ к его истребителю.

— Зачем?

— Хочу проверить одну мысль.

Чувствую, как адмирал у себя в кабинете пожимает плечами:

— Абсолютные полномочия действуют ещё шесть часов, в твоём распоряжении все силы Космофлота…

Я стою перед истребителем. "DulssineaRose". Понять, как в головах «кентавров» возникают названия их кораблей, не могут сказать даже они сами. Какие глубинные структуры мозга рождают на свет конгломерат из детских воспоминаний, юношеских предпочтений, прочитанных книг, просмотренных фильмов, копаний в Сети? Объединённых в странные, экзотические имена...

Как говорил Георгий? Ничто в этом мире не проявляется без участия любви? Вот теперь и посмотрим. Я киваю сопровождающим. Двое рейнджеров подхватывают безучастного ко всему пилота, кажется Дарта, и тащат в истребитель. Укладывают в ложемент. Срабатывают магнитные защелки, саркофаг захлопывается. Техники настраивают бортовую аппаратуру. Я смотрю на затёртый кусок бумаги с древней выцветшей фотографией. Красивая девушка. Но я её ни разу не видел раньше. И где он выкопал этот раритет?

Я киваю техникам, и они подают питание на автоматику корабля. "DulssineaRose", как мне показалось, облегчённо вздыхает. Жужжат вентиляторы, шумит компрессор, нагнетая давление в "саркофаг". При подключении к моей "Марго", я всегда чувствовал, что она, пускай даже и искусственный интеллект, была рада меня вновь принять в свои нежные ментальные объятия.

А теперь только ждать. Всё основывалось на предположении, что те структурные связи мозга, что были уничтожены "домовым", сформировались или нашли отражение в ходе скрытого от чужих глаз взаимодействия человека и машины. Пилоты это могли считать любовью, программисты взаимной подстройкой, психологи эмоциональным обменом. Но что тогда этим двоим может помешать восстановить всё заново?

Захожу к адмиралу без приглашения.

— Я уже знаю, — не глядя на меня, бурчит он.

— Разрешите обратиться?

Только теперь он поднимает глаза.

— Разрешите подключиться к "Марго"?

Опять углубляется в документы. И что тянет? Не хочет расставаться с помощником по особым вопросам?

- Но ты же знаешь, что "Казанова" остался "овощем"? Не помогла ему твоя "Марго".

Молча смотрю ему в глаза. Он начинает наливаться краской.

— Ладно, уговорил. А если она неисправна?

Ухмыляюсь и, дождавшись утвердительного кивка, ухожу не оглядываясь."MargOlley", я иду к тебе...

P.S.

— Взвод! Построение на Центре!

Казарма в мгновение наполняется хаотичным движением. И я, забросив визор под подушку, с остальными курсантами бегу на Центр. Когда взвод замирает, хаос волшебным образом оказывается структурирован в геометрически выверенный порядок. В тишине слышен только скрип форменных ботинок взводного, идущего вдоль монолитного строя.

Наконец он останавливается и некоторое время оценивает насколько гармонично строй вписался в архитектуру старой казармы. Удовлетворённо кивнув командирам эскадрилий, объявляет:

— Завтра отбываем на предприятие «Заслон»…

Делает театральную паузу. И мы напряжённо ожидаем продолжения. Неужели… ?

— Будем выбирать истребители...

Только строгости Устава не позволяют без команды радостно прокричать троекратное «Ура»!

По утру наш взвод в полном составе стоит на плацу в ожидании транспорта. Дует холодный, пронзительный ветер, и мы кутаемся в бушлаты. Только вот это не сильно-то и помогает. Холод просто собачий. Но, честно говоря, это ещё цветочки. До ягодок дело покуда не дошло.

Наконец прямо на центр плаца пикирует пассажирский аэрокар. Судя по фирменным эмблемам на бортах — служебный с «Заслона».

— Взвод! В шеренгу по одному и эскадрильями грузимся на транспорт.

Я усаживаюсь возле окна. До чего же приятно из тёплого салона наблюдать за оставшейся снаружи стынью. Опустевший плац за стеклом резво заваливается вбок и лёгкая перегрузка вдавливает в кресло. Однако... Не ожидал от заводского служебного транспорта такой прыти.

Полёт не занимает много времени — аэрокар, шутя вспарывая низкую облачность, по ощущениям даёт порядка трёх махов. И я не успеваю ничего толком рассмотреть из красот северной столицы. Разве что, закованные в гранит извивы тёмной Невы с росчерками многочисленных мостов да шпиль Адмиралтейства. Посадка пассажирского транспорта очень мягкая, не в пример учебно-боевым старшипам. Полёты на которых, к слову, уже порядком надоели. И вот сегодня тот самый долгожданный день, когда я выберу индивидуальный истребитель. Мне хорошо запомнился рассказ отца, известного пилота из программы «Кентавр», как он выбрал свой, оказавшийся счастливым. И этот способ я намотал на ус. Которых, правда, у меня до сих пор нет. К большому сожалению, отец до моего сегодняшнего триумфа не дожил, как, впрочем, и вся его эскадрилья с корабля-базы «Runi Tok»...

Строй курсантов замирает на небольшой заводской площадке пока взводный исчезает в Администрации завода для оформления требуемых разрешений, пропусков и прочей бюрократии. А мы стоим и просто ждём. Пять минут ждём, десять...

— Ну, всё. Легли в дрейф, — пессимистично шепчет стоящий рядом Гек. Один из пилотов моей эскадрильи.

— Не дрейфь. Никуда наши «машинки» от нас не убегут, — успокаиваю его я. — У них ножек нет.

Парни моей эскадрильи начинают хихикать, что в строю, конечно, делать не позволительно.

— Флай, как думаешь, когда на них полетаем? — перестав хихикать, спрашивает Рон.

— Загрузка ИИ, слияние, адаптация. Если всё будет пучком, к вечернему построению вернёмся уже на своих личных спейсшипах. Не зря же целую неделю ангары готовили.

Из здания Администрации завода наконец появляется наш взводный в сопровождении трёх незнакомых мужчин.

— Взвод. Слушай команду: разбиться по эскадрильям. Процесс получения новых машин занимает значительное время. Получать будете по очереди. Первой идёт первая эскадрилья. И далее по порядку номеров.

Мы переглядываемся — вот тебе и счастливое число «шесть».

— Для ожидающих, чтобы не мёрзли на ветру, работники завода проведут небольшую экскурсию по цехам и производствам. Будете хотя бы знать, как ваши истребители собирают.

К нашей эскадрилье подходит молодой парень. Едва ли старше нас.

— Приветствую. Я Денис, — представляется и жмёт каждому руку.

— Шестая эскадрилья: Гек, Рон, Сека, Дин. — представляю своих парней, — Я — комэск Флай…

— А-а-а, как известного в прошлом «кентавра», — кивает головой Денис.

— Почему в прошлом? Просто известного. Это мой отец. — говорю я.

— Да?! Тот самый?

— С позывным Флай «кентавр» был только один.

Денис смущается.

— Всё норм, — успокаиваю его я. И патетично восклицаю, — Веди же нас Вергилий по Адовым кругам!

— Ну-у, не так у нас и всё плохо на предприятии, — окончательно смущается наш провожатый. Видимо, задетый за живое сравнением со средневековым поэтом...

Роман закончен. Спасибо, кто добрался до конца.))