Шуша.
Хотел бы я жить на содержании жены. Сидел бы целыми днями за компьютером, рассказы бы писал.
Приходит она с работы. Устала, бедная женщина. Ей ещё и детей из садика приходится забирать. Проходит по квартире и ко мне идёт. Смотрит внимательно, как я задумчивым взглядом в окне новые сюжеты ищу.
- Хоть бы посуду помыл, - говорит тихо.
- Вот ещё! – отвечаю. – Я великий писатель, мне некогда.
- И почему я терплю тебя только, - устало вздыхает она.
Потом оглядывается на детей, недолго думает о чём-то, наконец собирается с силами и произносит:
- Убирайся. Хватай свои вещички и проваливай из этого дома. Будь писателем в каком-нибудь другом месте. Выискался тоже мне! Хоть стоящее что написал бы, чтоб великим зваться. Убирайся! – повторяет она с криком.
Я вспоминаю, что люблю курить, и самое главное – она не любит, когда я курю. Тянусь за пачкой, вытягиваю сигарету и щёлкаю зажигалкой. Жена сверлит меня злобным взглядом. Она уверена в том, что это последний мой фортель, который ей придётся вытерпеть.
- Нет, - отвечаю спокойно. Облачко дыма поднимается к потолку.
- Что значит «нет»?
- Никуда я не уйду. И ты меня выгнать не сможешь.
Её губы растягиваются в улыбке, глаза загораются радостным безумием. В такие моменты её стоит бояться. Но я не боюсь.
- Откуда такая уверенность? – усмехается жена.
- Оттуда, - второе облачко соединяется с первым. – Ты будешь делать только то, что я говорю.
- Это ещё почему?
- Потому что ты здесь.
- Да, чёрт побери! – взрывается она. – Я здесь! В своём доме! А ты – нет! Так что проваливай!
Она вырывает из моих рук сигарету, бросает на пол и с усердием тушит босой ногой. Ей не больно.
- Ты не поняла, - говорю и провожу пальцем по виску. – Ты здесь. В моём воображении.
Она несколько секунд смотрит на меня с недоумением.
- Ты совсем обкурился, что ли? – это вопрос звучит серьёзнее, чем я мог бы предположить.
- Не веришь мне? Тогда подумай, почему дети не пришли на шум. Ты вообще слышишь их?
Жена раздумывает секунду, оглядывается и выбегает из спальни. Я слышу быстрый топот её ног. Слышу, как открывается входная дверь. Слышу, как жена возвращается.
- Где они?
- Не знаю, наверняка. Не здесь, точно. Просто им здесь не место. Они нужны были только в самом начале, чтобы показать, как тебе тяжело живётся со мною.
- Что ты несёшь?
- Я говорю о том, что ты сейчас находишься в моём воображении. В моём. И значит, здесь решаю я. А теперь иди-ка на кухню и сделай мне бутерброд.
Она смотрит на меня испуганно. Но вдруг выражения лица её сменяется. Сейчас она похожа на гепарда, который даёт фору газели.
- Если ты здесь главный, почему бы тебе не сделать так, чтобы я сама хотела прислуживать тебе?
Я закуриваю снова. Не потому что хочется, а ради эффектного вида.
- Потому что мне нравится смотреть, как ты страдаешь.
На этот раз улыбка уступает место растерянности. В её головке просыпаются болезненные мысли.
- Но… почему?
Если честно, я не знаю точного ответа.
- Потому что таковы мои представления о счастье. Пятьдесят процентов любви, на один процент меньше – ненависти. А оставшееся – для юмора.
Жена смотрит не на меня. Изучая моё лицо, она смотрит в себя. Пытается понять, в какой момент её жизнь начала двигаться в этом направлении, ко мне, к нашим детям, в эту спальню. Может ли она всё это изменить. Хочет ли она всё изменить.
Я старюсь не отводить взгляд. Здесь это получается гораздо легче, чем в реальной жизни. Но пауза затянулась, и мне становится не по себе. Пора бы заканчивать эти шутки.
Жена наконец нарушает молчание:
- Тебе хлеб с колбасой и сыром или только с колбасой?
Приходит она с работы. Устала, бедная женщина. Ей ещё и детей из садика приходится забирать. Проходит по квартире и ко мне идёт. Смотрит внимательно, как я задумчивым взглядом в окне новые сюжеты ищу.
- Хоть бы посуду помыл, - говорит тихо.
- Вот ещё! – отвечаю. – Я великий писатель, мне некогда.
- И почему я терплю тебя только, - устало вздыхает она.
Потом оглядывается на детей, недолго думает о чём-то, наконец собирается с силами и произносит:
- Убирайся. Хватай свои вещички и проваливай из этого дома. Будь писателем в каком-нибудь другом месте. Выискался тоже мне! Хоть стоящее что написал бы, чтоб великим зваться. Убирайся! – повторяет она с криком.
Я вспоминаю, что люблю курить, и самое главное – она не любит, когда я курю. Тянусь за пачкой, вытягиваю сигарету и щёлкаю зажигалкой. Жена сверлит меня злобным взглядом. Она уверена в том, что это последний мой фортель, который ей придётся вытерпеть.
- Нет, - отвечаю спокойно. Облачко дыма поднимается к потолку.
- Что значит «нет»?
- Никуда я не уйду. И ты меня выгнать не сможешь.
Её губы растягиваются в улыбке, глаза загораются радостным безумием. В такие моменты её стоит бояться. Но я не боюсь.
- Откуда такая уверенность? – усмехается жена.
- Оттуда, - второе облачко соединяется с первым. – Ты будешь делать только то, что я говорю.
- Это ещё почему?
- Потому что ты здесь.
- Да, чёрт побери! – взрывается она. – Я здесь! В своём доме! А ты – нет! Так что проваливай!
Она вырывает из моих рук сигарету, бросает на пол и с усердием тушит босой ногой. Ей не больно.
- Ты не поняла, - говорю и провожу пальцем по виску. – Ты здесь. В моём воображении.
Она несколько секунд смотрит на меня с недоумением.
- Ты совсем обкурился, что ли? – это вопрос звучит серьёзнее, чем я мог бы предположить.
- Не веришь мне? Тогда подумай, почему дети не пришли на шум. Ты вообще слышишь их?
Жена раздумывает секунду, оглядывается и выбегает из спальни. Я слышу быстрый топот её ног. Слышу, как открывается входная дверь. Слышу, как жена возвращается.
- Где они?
- Не знаю, наверняка. Не здесь, точно. Просто им здесь не место. Они нужны были только в самом начале, чтобы показать, как тебе тяжело живётся со мною.
- Что ты несёшь?
- Я говорю о том, что ты сейчас находишься в моём воображении. В моём. И значит, здесь решаю я. А теперь иди-ка на кухню и сделай мне бутерброд.
Она смотрит на меня испуганно. Но вдруг выражения лица её сменяется. Сейчас она похожа на гепарда, который даёт фору газели.
- Если ты здесь главный, почему бы тебе не сделать так, чтобы я сама хотела прислуживать тебе?
Я закуриваю снова. Не потому что хочется, а ради эффектного вида.
- Потому что мне нравится смотреть, как ты страдаешь.
На этот раз улыбка уступает место растерянности. В её головке просыпаются болезненные мысли.
- Но… почему?
Если честно, я не знаю точного ответа.
- Потому что таковы мои представления о счастье. Пятьдесят процентов любви, на один процент меньше – ненависти. А оставшееся – для юмора.
Жена смотрит не на меня. Изучая моё лицо, она смотрит в себя. Пытается понять, в какой момент её жизнь начала двигаться в этом направлении, ко мне, к нашим детям, в эту спальню. Может ли она всё это изменить. Хочет ли она всё изменить.
Я старюсь не отводить взгляд. Здесь это получается гораздо легче, чем в реальной жизни. Но пауза затянулась, и мне становится не по себе. Пора бы заканчивать эти шутки.
Жена наконец нарушает молчание:
- Тебе хлеб с колбасой и сыром или только с колбасой?