Шрамы⁠⁠

-Я не знаю, что делать…

Я набрала воду в чайник и поставила его на плиту. Включила газ.

Он сидел за столом. Его локти были широко расставлены, а руками он держал голову. Его взгляд был пустой и потерянный, именно такой, когда ты принимаешь судьбу, и даже не судьбу, а горькую участь. Его и без того большой нос налился кровью. Обычно так бывало, когда он изрядно выпил или волновался. Сейчас он сидел трезвый. Его лицо было мертвенно-белого цвета и, казалось, что он не дышал. Воздуха не хватало никому.

Мама повернулась в мою сторону и глазами указала мне на дверь. Её глаза были такими же, когда она ругала меня, а потом своим взглядом показывала, что мне пора бы пойти в угол и подумать о своём поведении. Только руки её тряслись. Я вышла с кухни, за мной закрылась дверь.

Я прошлась по комнате в поисках занятия для себя.

-О, кисуля!» - я радостно подхватила её на руки.

-Сегодня мы будем учиться читать.

Поудобнее усадив кошку на одну руку, я подошла к своему шкафчику. На нём в рамочке, которую я сделала в садике из картона и макарон, стояла красивая фотография. По крайней мере, я её очень любила. Я не помню, кто нас тогда фотографировал, потому что была очень маленькой. На ней он поднимает меня высоко над головой, а я, смеясь, лечу, как самолёт, а рядом его обнимает мама и смеётся вместе с нами.

-Кисуля, хочешь так же полетать?- я подняла кошку вверх, но ей это не особо понравилось.

-Хорошо-хорошо, пойдём учиться.- Я достала свой букварь и вместе с кошкой плюхнулась на мягкое кресло.

-Так, кисуля, смотри, это буква «А». Надо открыть рот и сказать «Аааа». - кошка мяукнула.

-Да не «мяу», а «Аааа».

На кухне что-то упало с ужасным грохотом. Кошка в ужасе резко подскочила и убежала куда-то под диван, при этом поцарапала мне ногу.

-Ай!-крикнула я, подтянула коленки к себе и начала дуть на царапину. Я посмотрела на дверь кухни. Всё утихло, не было слышно даже голосов. Я обнимала и рассматривала свои коленки, увидела шрам, который остался у меня ещё с падения на велосипеде. Я хорошо помню тот день. Он подарил мне красивый, новенький, красный велосипед, а потом ещё весь день возился со мной на улице, пытаясь научить меня кататься на нём. И только уже под вечер, более менее научившись удерживать равновесие, я грохнулась на ровном месте и разбила коленку. Я помню, что мне тогда было очень больно. Коленку жгло, из раны текла кровь, а из глаз крокодильи слёзы. Он успокаивал меня, а ещё сказал, что если я перестану плакать, то купить мне шоколадку. И хоть в тот вечер чувствовала себя, как пострадавший на поле боя солдат, зато у меня было много шоколада.

Сейчас коленка уже совсем не болит, но шрам остался. Мама сказала, что шрамы остаются навсегда, но что некоторые из них можно будет убрать, когда я стану взрослой.

Я провалилась в свои мысли, и только очнувшись, услышала, что на кухне изо всех сил, стараясь и напрягаясь, свистит чайник.

-Почему же его никто не выключает?

Я подбежала к двери кухни, хотела было открыть её, но, дотронувшись рукой до дверной ручки, остановилась и подумала, не будут ли меня ругать родители. Я опустила руку и немного отошла. Чайник свистел и свистел. Я услышала, как мама ругается, как она со всей злости кричит на него. Я не понимала, что она говорит, но её голос будто молил о помощи. Я лишь однажды слышала, чтобы она так кричала. В тот день она поскользнулась и сломала руку. А сейчас как будто сломалось что-то хуже руки. Чайник невыносимо свистел, на кухне снова что-то грохнулось. Мне стало страшно, я открыла дверь.

Он резко обернулся на меня, посмотрел в глаза, встал и ушёл. Мама уронила голову на руки. Её грудь то и дело подпрыгивала вверх от всхлипов. Лицо залилось краской, и даже глаза покраснели. Все щёки были мокрые от слёз. Чайник надрывался.

Вдруг она резко поднялась и грозно сказала: «Убирайся!»

Чайник не выдержал и выплюнул свой свисток. Тот звонко стукнулся об плиту, потом упал на пол и закатился куда-то под стол. Мама ушла с кухни. Я выключила чайник.

Теперь крики и шум слышались из большой комнаты. Я видела, как в воздухе летали его вещи, в стенку улетела его гитара, удочка, его футбольные бутсы. Он поспешно всё это подбирал и складывал в сумку. Мама ругалась и плакала.

Наконец он застегнул свою сумку, пришёл на кухню и встал, смотря на меня. Я большими и удивлёнными глазами смотрела на него снизу и вдруг сказала: «Ты будешь чай?»

Его глаза наполнились слезами.

-Да, давай, наливай ему чай, а может что покрепче сразу? Отметим его переезд. – Прозвучал голос мамы.

Он развернулся и пошёл в прихожую, начал судорожно надевать свою куртку и обувь. Мама раскидывала его вещи.

Я смотрела, как он собирается.

-Стой, ведь ты же ещё не попил чай!- вдруг крикнула я с волнением и ринулась на кухню наливать ему чай.

Я схватилась за ручку у чайника.

-АЙ! – я резко отдёрнула руку. Ручка чайника нагрелась, да так сильно, что рука моя покраснела. Было невыносимо больно. Из глаз вот-вот полились было слёзы, но я их сдержала и снова побежала в прихожую. Там было пусто… В большой комнате мама лежала на всей этой куче вещей, которые она выкинула, и плакала. Я села рядом с ней и гладила её по голове. Чуть позже она заметила мою покрасневшую руку:

-Ожог. Шрам останется.

Я сижу и смотрю на свои шрамы. Вот этот я получила, когда каталась на велосипеде, а этот, когда меня укусила собака. Они совсем не болят. Мама говорит, что шрамы остаются навсегда. А я теперь взрослая, поэтому, наверное, смогу их убрать.

Я смотрю на свою руку. Красная. А шрам болит так же, как тогда, даже ещё сильнее. Он стал больше. Мама говорит, что шрамы остаются навсегда. И я не смогу его убрать, даже несмотря на то, что я теперь взрослая.