Шарик
Помню, когда мне было четырнадцать и мы с отцом возвращались с кладбища, с похорон мамы, он сказал мне, что думал о смерти в моём возрасте.
- Было странно, - говорил он. – Осознавать, что от меня ничего не зависит. Я умру, и мир будет жить. Жить, как прежде. Мои друзья будут так же, как и раньше, гонять в футбол. В школе всё так же будут вести уроки. Всё будет…продолжаться. Шарик будет крутиться.
Мы тряслись в кабине пассажирской «Газели», в которой до этого еле уместили гроб с мамой. Отцу не хватило денег нанять нормальный катафалк или хотя бы грузовую машину, поэтому он попросил об услуге нашего соседа, дядю Витю, который работал водителем на местном заводе. Меня тогда почему-то более всего волновал этот факт. Да, папа, шарик будет крутиться, но обиднее всего, что ты не сможешь сойти с него достойно. Мой отец всю жизнь проработал на том же заводе разнорабочим: плотником, сантехником, электриком – руки у него были золотые, ещё он подрабатывал бытовым ремонтом. Нет, не за бутылку, как говорится – за деньги. Он вообще не пил. Вообще-то, он был, наверное, хорошим человеком. Работящим и трудолюбивым, никогда не отказывал в помощи друзьям и много проводил времени со мной. У нас были очень хорошие отношения, и я даже им гордился. Но в тот момент, в той проклятой «Газели», я смотрел на него и понимал, так жить нельзя. Нельзя день изо дня проживать так, чтобы уйти из этого мира в тесной кабине непредназначенного для этого транспорта, через яму в земле на краю кладбища, где всё поросло бурьяном.
Я помню своих одноклассников, которые мечтали уехать в Москву или в Питер – не важно, главное «из этой дыры», как они говорили. Я не разделял их чувств, мне нравился мой родной город: здесь мой дом, мои родители, мои друзья - в конце концов, где родился, там и пригодился, думал я. Но в тот момент, глядя на отца, я живо представил своё будущее, и оно мне не понравилось. Чем бы я занимался? Так же, как и папа, пошёл бы на завод, оставил бы там свою жизнь, свои силы, чтобы в конце моя родня занимала бы денег на оплату самых банальных ритуальных услуг. Один мой одноклассник, Рустам Гариев, часто говорил мне о том, что собирается сделать карьеру у нас на заводе. Он почти всё свое время посвящал учёбе, ещё классе в восьмом-девятом планировал в какой ВУЗ поступит заочно, чтобы в это время можно было бы работать. Постоянно висел над учебниками и каким-то подготавливающими профзаданиями. Он был полон надежд, но сетовал, что осуществление его планов будет очень трудным и долгим процессом, потому как на заводе действовала преемственность. Это когда следующая карьерная ступень освобождается только после того, как один из членов руководства уходит на пенсию. При учёте примерного возраста уходящих на пенсию в шестьдесят лет, представьте на сколько лет могла затянуться карьера моего одноклассника. Я смотрел на Рустама и думал: «Если и у него шансов немного, то какие шансы у меня?»
Уехал я в две тысячи четвёртом, поступил в институт, заселился в общагу и первым же делом нашёл себе подработку. В залы «Макдональдс», согласно их регламенту, намеренно не нанимают людей с привлекательной внешностью, дескать, это может вызвать раздражение у посетителей. В любом случае, как это ни печально признавать, я им подошёл. Гибкий график и сорок рублей в час меня вполне устроили. Но всё же, пусть это и странно звучит, свою карьеру я начал строить в общежитии.
Продолжение в комментариях
- Было странно, - говорил он. – Осознавать, что от меня ничего не зависит. Я умру, и мир будет жить. Жить, как прежде. Мои друзья будут так же, как и раньше, гонять в футбол. В школе всё так же будут вести уроки. Всё будет…продолжаться. Шарик будет крутиться.
Мы тряслись в кабине пассажирской «Газели», в которой до этого еле уместили гроб с мамой. Отцу не хватило денег нанять нормальный катафалк или хотя бы грузовую машину, поэтому он попросил об услуге нашего соседа, дядю Витю, который работал водителем на местном заводе. Меня тогда почему-то более всего волновал этот факт. Да, папа, шарик будет крутиться, но обиднее всего, что ты не сможешь сойти с него достойно. Мой отец всю жизнь проработал на том же заводе разнорабочим: плотником, сантехником, электриком – руки у него были золотые, ещё он подрабатывал бытовым ремонтом. Нет, не за бутылку, как говорится – за деньги. Он вообще не пил. Вообще-то, он был, наверное, хорошим человеком. Работящим и трудолюбивым, никогда не отказывал в помощи друзьям и много проводил времени со мной. У нас были очень хорошие отношения, и я даже им гордился. Но в тот момент, в той проклятой «Газели», я смотрел на него и понимал, так жить нельзя. Нельзя день изо дня проживать так, чтобы уйти из этого мира в тесной кабине непредназначенного для этого транспорта, через яму в земле на краю кладбища, где всё поросло бурьяном.
Я помню своих одноклассников, которые мечтали уехать в Москву или в Питер – не важно, главное «из этой дыры», как они говорили. Я не разделял их чувств, мне нравился мой родной город: здесь мой дом, мои родители, мои друзья - в конце концов, где родился, там и пригодился, думал я. Но в тот момент, глядя на отца, я живо представил своё будущее, и оно мне не понравилось. Чем бы я занимался? Так же, как и папа, пошёл бы на завод, оставил бы там свою жизнь, свои силы, чтобы в конце моя родня занимала бы денег на оплату самых банальных ритуальных услуг. Один мой одноклассник, Рустам Гариев, часто говорил мне о том, что собирается сделать карьеру у нас на заводе. Он почти всё свое время посвящал учёбе, ещё классе в восьмом-девятом планировал в какой ВУЗ поступит заочно, чтобы в это время можно было бы работать. Постоянно висел над учебниками и каким-то подготавливающими профзаданиями. Он был полон надежд, но сетовал, что осуществление его планов будет очень трудным и долгим процессом, потому как на заводе действовала преемственность. Это когда следующая карьерная ступень освобождается только после того, как один из членов руководства уходит на пенсию. При учёте примерного возраста уходящих на пенсию в шестьдесят лет, представьте на сколько лет могла затянуться карьера моего одноклассника. Я смотрел на Рустама и думал: «Если и у него шансов немного, то какие шансы у меня?»
Уехал я в две тысячи четвёртом, поступил в институт, заселился в общагу и первым же делом нашёл себе подработку. В залы «Макдональдс», согласно их регламенту, намеренно не нанимают людей с привлекательной внешностью, дескать, это может вызвать раздражение у посетителей. В любом случае, как это ни печально признавать, я им подошёл. Гибкий график и сорок рублей в час меня вполне устроили. Но всё же, пусть это и странно звучит, свою карьеру я начал строить в общежитии.
Продолжение в комментариях