Сержант ломоносовского калибра — часть I
7 июля исполнилось 90 лет со дня рождения Олега Александровича Лаврентьева (1926–2011). Это имя известно в России мало, но в истории советского атомного проекта он оказался фигурой уникальной.
К середине ХХ века крупные научные прорывы даже в области идей все менее становились достижениями одиночек, особенно в атомной науке и технике. Как правило, успех был результатом коллективных усилий опытных профессионалов. Современная наука не знает имен совсем молодых людей, еще даже не считавшихся учеными, которые смогли внести пионерский личный вклад в ту или иную сферу знания. А Олегу Лаврентьеву такое удалось дважды еще тогда, когда он сержантом служил на Сахалине, лишь мечтая о физфаке МГУ. В 1950-м он отправил коротенькое письмо Сталину, где сообщал, что знает, как сделать водородную бомбу, и что удивительно, писал правду.
Все началось с солдата
Сегодня об Олеге Лаврентьеве (к основателю СО АН СССР М. А. Лаврентьеву он отношения не имеет) больше всего знают атомщики – как оружейники, так и те, кто занимается мирной проблемой управляемого термоядерного синтеза (УТС). Это объясняется тем, что Олег Александрович еще в молодости высказал две основополагающие идеи. Одна принципиальным образом меняла облик атомного оружия, переводя его в «термоядерную» категорию. Но та же идея была независимо от Лаврентьева высказана В. Л. Гинзбургом – молодым теоретиком из группы И. Е. Тамма, и именно она дала импульс практическому созданию первой советской термоядерной бомбы. Зато приоритет Лаврентьева в отношении второй идеи, относящейся к энергетической мечте человечества – управляемому термоядерному синтезу, является абсолютным и сегодня признан повсеместно.
В 2009 году был обнародован так называемый список Головина, найденный сыном крупнейшего советского физика Л. А. Арцимовича Денисом в бумагах покойного отца. Озаглавленный «Создатели советского термояда», он был составлен И. Н. Головиным, который сам входил в число основоположников этого направления, и включал полсотни имен. Среди них академики И. В. Курчатов, Л. А. Арцимович, А. М. Будкер, М. А. Леонтович, К. Д. Синельников, В. Д. Шафранов, Е. П. Велихов, Р. З. Сагдеев, Р. А. Демерханов… Однако отдельно были вынесены и стояли сразу под заголовком лишь три имени, объединенные фигурной скобкой и пометкой «инициаторы»: Лаврентьев, Сахаров, Тамм. Причем первое имя стояло на этом месте отнюдь не только по алфавиту.
«Термоядерный» приоритет Лаврентьева был своеобразно зафиксирован и академиком В. Д. Шафрановым. В 1967 году он, пародируя «Историю государства Российского от Гостомысла до Тимашева», написал «Историю термояда опийского». Опийского – это от ОПИ – Отдела плазменных исследований Института атомной энергии им. И. В. Курчатова. Начиналась «История…» так:
Послушайте, ребята,
Историю свою.
Все началось с солдата,
Служившего в строю.
Собою толстощекий,
Лаврентий имярек,
На Дальнем на Востоке
Служил тот человек.
Вот этот самый дядя,
Что в армии служил,
Без взрыва синтез ядер
Устроить предложил.
Он солнцу в подражанье
Задумал термояд…
Так оно и было – все началось с солдата Лаврентьева, с юных лет ломавшего голову над тем, как обуздать на Земле «солнечные» процессы. Его ранняя идея, относящаяся к концу 40-х, о возможности удержания высокотемпературной плазмы электростатическим полем была совершенно самобытной. С ее осмысления начались и советские, и мировые исследования в области термоядерной энергетики. Уже затем последовали сахаровско-таммовский магнитный тороидальный реактор, «Токамак» Арцимовича, сделавший это слово интернациональным, мировое увлечение «токамаками»… Идея Лаврентьева была для ученых мира тем же, чем для путника, не знающего куда идти в кромешной мгле ночной степи, оказывается далекий огонек. Он блеснул, и направление движения определилось. Не сразу, но это было признано в 70-е годы официально, в том числе академиком А. Д. Сахаровым, считающимся отцом не только советской водородной бомбы, но и советского термояда. Однако это почетное неформальное звание следует относить к Олегу Александровичу Лаврентьеву.
Приведу отрывок из книги Б. С. Горобца «Ядерный реванш СССР», изданной в 2014 году: «На вопрос журналиста, а говорят, бомбу водородную Сахаров придумал, Виталий Лазаревич ответил: «Нет. Ведь в чем там трудность была. Нужно, чтобы атомы дейтерия и трития соединились, и пошла реакция. Как их сблизить? Сахаров предложил свой способ сжатия – с помощью слоев твердого вещества и дейтерия. А я предложил использовать литий-6. Дело в том, что для реакции нужен тритий – радиоактивный элемент, добывать который страшно тяжело. Вот я и предложил использовать такую реакцию, в результате которой тритий получается сам по себе – уже в бомбе. И эта идея пошла…»
Действительно пошла. Высказанная Гинзбургом впервые в отчете от 3 марта 1949 года идея о твердом продукте – дейтериде лития (точнее, у Гинзбурга – дейтериде-тритиде лития) как основном термоядерном «горючем» была верной, но отнюдь не очевидной. Достаточно напомнить, что в США первое термоядерное взрывное устройство «Майк», взорванное 1 ноября 1952 года на атолле Бикини, дало мощность 10 Мт, но содержало криостат с жидкой тритий-дейтериевой смесью и весило 74 тонны. Это была демонстрация принципа, который никак не преобразовывался в авиационный вариант. «Слойка» Сахарова и литиевая идея Гинзбурга дали нам первую советскую термоядерную бомбу РДС-6с.
Но сержант Лаврентьев пришел к важнейшей «оружейной» идее самостоятельно – еще на Сахалине, причем раньше Гинзбурга – зимой 1948 года, размышляя о возможности использования термоядерных реакций для целей энергетики. Лаврентьев сразу ориентировался на радиационно безопасный дейтерид лития 6LiD, перспективный и для бомбы. И его идея в реальном масштабе времени не затерялась – к ней и к ее автору был проявлен живейший интерес в Москве.
Лаврентий для Лаврентьева
Уже в начале XXI века доктор физико-математических наук О. А. Лаврентьев сам рассказал историю своей жизни в трех номерах – №№ 6, 7 и 8 «Бюллетеня по атомной энергии» за 2001 год. Увы, малотиражное ведомственное издание ЦНИИАтоминформа найдется далеко не во всякой библиотеке…
К тому времени он почти полвека жил в Харькове, будучи сотрудником знаменитого УФТИ – Украинского физико-технического института, где до войны работали Лейпунский, Ландау, а после – Синельников, Вальтер, Ахиезер. Нельзя сказать, что «сержант» Лаврентьев пребывал в полном забвении – например, в 80-е был снят документальный фильм об истории развития исследований по УТС, где об ученом рассказывалось вполне уважительно и был показан он сам в своей харьковской лаборатории. В 1980-м о нем упомянули в книге «Ядерный штурм». Писал о Лаврентьеве в своих «Воспоминаниях…» и Сахаров, однако допуская показательные неточности в фактах, датах, оценках. Называл Лаврентьева «молодым моряком Тихоокеанского флота», но признавал, что автор направленного Сахарову на отзыв отчета «поднял проблему колоссального значения», и это «свидетельствует о том, что он является очень инициативным и творческим человеком и заслуживает всяческой поддержки и помощи». Не забудем, что так оценивалась работа Лаврентьева еще сахалинского периода, когда он всего-то окончил вечернюю школу.
В крупнейшем и старейшем центре разработки ядерного оружия – РФЯЦ-ВНИИЭФ, имя «сержанта» Лаврентьева тоже не было неизвестным, хотя он не работал здесь ни минуты. (Направление Олега Александровича в саровское КБ-11 планировалось, однако не состоялось, и лишь в 2000-е он приезжал в ядерно-оружейную столицу России как гость.) Однако и в Сарове Лаврентьев существовал в ореоле недосказанности, причем связывали это с именем Лаврентия Павловича Берии.
Работая в 2007 году над книгой о Берии, я от одного из своих коллег узнал номер харьковского телефона физика, дозвонился до него, и у нас состоялся примерно такой разговор…
– Олег Александрович, насколько я знаю, вы встречались с Лаврентием Павловичем Берией.
– Да, у меня была одна встреча с ним... Я был, кстати, вместе с Сахаровым.
– А когда это было?
– В 1951 году…
– Какие у вас впечатления от него?
– Хорошие… Во-первых, он был прекрасным организатором…
– Это я знаю, но меня он как человек интересует… Что вы об этом можете сказать? Что хотите, то и говорите… Какое впечатление он произвел?
– Хорошее… Во-первых, он вышел из-за стола, у него же большой стол был… Подошел, поздоровался за руку, сказал: «Здравствуйте», пригласил садиться…
Голос у Лаврентьева – глуховатый басок, а манера разговора – неспешная, обстоятельная… После паузы:
– Его первый же вопрос меня огорошил… Он спросил: «У вас что, зубы болят?» Я удивился – почему? Ничего не болят! А он спрашивает: «А почему щека распухла?». А они у меня всегда пухлые…
Щеки у Олега Александровича были (да и остались) действительно как у хомячка. Но как попал в 1951 году в кабинет Берии – Маршала Советского Союза, члена Политбюро, зампредсовмина СССР и председателя «атомного» Спецкомитета 25-летний демобилизованный сержант? Об этом – чуть позже, а пока вернемся к уже давнему разговору 2007 года…
– И что потом?
– Стал расспрашивать о родителях. У меня же тогда отец в тюрьме сидел…
– А потом?
– А потом он написал хорошую записку Ванникову, Завенягину и Курчатову.
– А потом?
– Тоже все было хорошо. Комнату в Москве дали. Денег дали – Сталинскую стипендию я получал как отличник. На работу к Курчатову приняли. Программу мы подготовили…
В трубке молчание…
– А потом? – не выдерживаю я.
– Потом Берии не стало, и на меня все шишки посыпались... Хотя я один только раз с ним и встречался.
Вновь пауза, а затем:
– Да все это опубликовано…
– Где?
– В «Бюллетене по атомной энергии», кажется, в летних номерах за 2001 год…
На следующий день, взяв в библиотеке эти выпуски, я ознакомился с удивительной человеческой эпопеей, рассказанной от первого лица честно и точно. Конечно, там было сказано не все и между строчек осталось больше, чем в них. Но, вживаясь в историю жизни и деятельности русского физика Лаврентьева, несложно понять, что это был выдающийся ученый, живший наукой, а при этом и выдающийся сын Отечества, русский советский патриот.
Несложно было прийти к мысли о том, что его имя достойно самой широкой популяризации и почитания. Нам надо понять это хотя бы теперь, когда память о физике Лаврентьеве нужна России больше, чем покойному Олегу Александровичу, человеку органически скромному, как, собственно, и положено личности, великой не только в своих профессиональных талантах, но и в человеческой сущности.
Неслучайные встречи
В 1941 году семиклассник Олег Лаврентьев из Пскова прочитал только что вышедшую из печати книгу «Введение в ядерную физику», автора которой запамятовал. Много позднее ученый писал: «Так впервые я узнал про атомную проблему, и родилась моя голубая мечта – работать в области атомной энергетики».
Началась война, оккупация, а в 18 лет Лаврентьев ушел добровольцем на фронт, воевал в Прибалтике. По окончании Великой Отечественной был переведен в Сахалинский военный округ в 221-й зенитно-артиллерийский дивизион. Стал радиотелеграфистом, на сержантские рубли смог через Посылторг заказывать из Москвы книги по физике и подписаться на журнал «Успехи физических наук». Кроме того, в части была неплохая библиотека. Не развивая тему, все же отмечу, какую мощную социальную и цивилизационную силу представлял собой Советский Союз сталинского образца. Пусть и талантливый самородок, но формально простой сержант, служа у черта на куличках, мог быть наравне с проблемами века и не просто размышлять о них, а примеряться к тому, как он их будет решать. Началось систематическое самообразование, тем более что командование части это поощряло.
Через много лет Лаврентьев напишет: «В части имелась библиотека с довольно большим выбором технической литературы и учебников (на Сахалине 40-х годов! – С. Б.). Появилась четкая цель, и я начал подготовку к серьезной научной работе. По математике я освоил дифференциальное и интегральное исчисление. По физике проработал общий курс университетской программы: механику, теплоту, молекулярную физику, электричество и магнетизм, атомную физику. По химии – учебник Б. В. Некрасова и учебник для университетов Н. Л. Глинки. Особое место в моих занятиях занимала ядерная физика…»
В результате, формально не имея даже среднего образования, Лаврентьев мыслил как серьезный физик, уже в 1948 году придя к идеям термоядерного синтеза и водородной бомбы на основе дейтерида лития. Задумываясь над использованием термоядерных реакций для промышленных целей, он формировал идею электростатических ловушек для плазмы.
Сержант Лаврентьев был потенциальным физическим гением, ибо гений – это не только способности, но и труд. А трудиться его учила жизнь.
В сентябре 1948-го поступил в вечернюю школу, несмотря на запрет посещать ее военнослужащим. Однако замполит А. Щербаков убедил командира дивизиона подполковника И. Плотникова в том, что тут надо сделать исключение. В мае 1949-го, пройдя три класса за год, Лаврентьев получил аттестат зрелости.
Газеты были полны сообщениями, что президент Трумэн ставит перед учеными США задачу создания водородной бомбы. А сержант Лаврентьев был уверен, что знает, как ее сделать! И написал письмо Сталину, а через несколько месяцев – в ЦК ВКП(б). Вскоре из Южно-Сахалинска приехал подполковник инженерной службы Юрганов – посмотреть на Олега, а заодно выяснить – все ли у него нормально с психикой.
В итоге командование части получило предписание создать сержанту Лаврентьеву условия для работы, и в охраняемой комнате в штабе части он начал писать свою первую научную работу по термоядерному синтезу и схеме водородной бомбы. В июле 1950-го!
А впереди ждала Москва… Уже были посланы документы в приемную комиссию МГУ, и 21 июля талантливого парня досрочно демобилизовали. Свою работу по термояду он закончил, и 22 июля 1950 года она секретной почтой ушла в ЦК ВКП(б) к заведующему отделом тяжелого машиностроения И. Д. Сербину. Сам же Олег уехал в Южно-Сахалинск, где выяснилось, что вблизи Владивостока дожди размыли путь, садиться в Корсакове на пароход бессмысленно – все равно застрянешь на материке.
Лаврентьев обратился в Сахалинский обком ВКП(б), и там секретари по науке и промышленности, уже знакомые(!) с работой сержанта, помогли ему купить билет на самолет до Хабаровска и ознакомили с книгой Г. Смита о манхэттенском проекте США «Атомная энергия для военных целей». Книгу Лаврентьев проглотил, и она дала ему новый толчок для идей по водородной бомбе.
Попав в столицу 8 августа 1950 года, Олег был включен в группу опоздавших и после успешной сдачи вступительных экзаменов стал студентом физфака МГУ. В сентябре он встретился с Сербиным, который предложил поддерживать контакт (завотделом ЦК и студент!) и сообщать обо всех новых идеях. Олег написал еще одну работу, через экспедицию ЦК направил ее Сербину, но ответа не было. И вдруг 3 января 1951 года в общежитии на Стромынке Олегу сообщили, что его разыскивают, оставили номер телефона.
Он позвонил. Абонент на другом конце провода представился Махневым и, несмотря на позднее время, предложил приехать в Кремль.
У окошка в бюро пропусков у Спасских ворот был лишь один человек, услышав фамилию Лаврентьев, всмотрелся и пошел следом. Когда попутчики добрались до Махнева, тот представил их друг другу: «Олег Александрович Лаврентьев, Андрей Дмитриевич Сахаров».
На столе у Махнева – генерала, секретаря Спецкомитета, лежала красиво оформленная вторая работа Лаврентьева, и Махнев поинтересовался у Сахарова – знаком ли он с ней?
Тот ответил, что нет, но читал первую работу Лаврентьева и она произвела сильное впечатление. Махнев порекомендовал прочесть и вторую. Напоминаю: Лаврентьев был первокурсником МГУ.
Через несколько дней тоже поздним вечером Лаврентьев вновь был у Махнева, как и Сахаров. Генерал сказал, что их примет председатель Специального комитета, но придется подождать – идет совещание. Последовало довольно долгое ожидание, затем все трое пошли в соседнее здание Совета министров СССР и после многократной проверки документов оказались в «предбаннике» бериевского кабинета.
Вначале был вызван Сахаров. Через 10 минут пригласили и Олега.
Окончание следует.
Сергей Брезкун,
профессор Академии военных наук