Семейный ужин
Напоминаю о своем канале телеграм:
Одинокая лампочка, вот-вот готовая перегореть, тускло освещала помещение. Двое полные азарта мужчин, играли в дурака на небольшом журнальном столике, что стоял у видавшего виды дивана.
— Да ты жульничаешь! — недовольно почесывая усы, воскликнул старший из двоих.
— Я? Да никогда, Павел Владимирович. Только удача и никакого мошенничества, — хохоча ответил ему второй, демонстративно закатав рукава халата и показывая ладони.
Павел Владимирович недовольно хмыкнул и забрал все карты со стола себе. Его соперник же продолжал весело улыбаться и был как всегда жизнерадостным. За это его и особенно ценили окружающие — он каким-то волшебным образом умудрялся никогда не терять позитивного настроя.
За окном была глубокая осенняя ночь. Где-то далеко внизу раздавался шум проезжающих мимо машин, что словно призраки внезапно появлялись и устремлялись в даль.
— Костя, как тебе с Городецким работается, кстати? — невзначай спросил Павел Владимирович.
— Да как... Отбой, берите карту. Как человек нормальный, но опыта... Сами понимаете, — задумчиво ответил Костя, перекладывая карты в руке. — Да и правильный он слишком. Шуток моих не ценит, курить не курит, в карты играть не хочет. Даже денег не берет, на зарплатку, видимо, выжить пытается, наивный —улыбнулся Костя.
— Молодой еще, — сказал Павел Владимирович и в очередной раз глянул на часы.
До конца его смены оставалось совсем немного. Он откинулся на спинку дивана и смачно зевнул. Состояние было крайне сонное.
В дверь постучали.
— Входите.
Из дверного проём проник застенчивый луч света и в комнату вошла низкого роста пухленькая женщина в халате и шапочке медсестры.
— Павел Владимирович, привезли пациента, тяжелое состояние, нужна срочная операция.
Хирург тяжело вздохнул и в очередной раз глянул на часы:
— Через 7 минут приедет Городецкий, позвони ему, пусть займется.
— Но там всё правда плохо...
— Всегда плохо, Мария. И что? Я не могу остаться, у меня планы, семейные ужин, все дела. Жена будет до конца жизни пилить. Позвони Городецкому, пусть быстрее едет сюда.
— Звонила, он на проспекте едет, будет только минут через 5-10.
— Ну вот, подготовьте операционную, чтобы он приехал и сразу приступил.
Женщина озадаченно вздохнула.
— Паш...
— Не "Паша", а Павел Владимирович, Мария. — во строгим лицом сказал хирург. — Ладно, сколько?
— Что "сколько"?
— А то ты сама не понимаешь.
— Нисколько. Родственников пока нет. С ней телефон есть, но заблокирован, ждем, пока позвонят.
— Ну вот пока ждете звонка, подождите и Городецкого. Кость, пошли покурим и буду домой ехать.
Мужчины встали, накинули куртки и оставили сурово насупившую брови женщину одну в тускло освещенной комнатке. Дверь захлопнулась, и, с тяжёлым вздохом, покинула помещение и она.
Дороги, в связи с поздним часом, уже были достаточно пустынны и Петр Владимирович быстро доехал домой. Поднявшись на седьмой этаж, он открыл ключом дверь квартиры и, следуя за запахом, отправился к жене на кухню.
За накрытым столом одиноко сидела его жена.
— Привет.
— Привет, — ответила она.
— Алина еще не звонила?
— Нет, они с Матвеем говорили днем, что немного задержатся.
— Позвони, спроси, когда будут, есть хочется.
— Сейчас.
— Не берет. Сейчас еще раз наберу.
— Давай.
Петр Владимирович пошел в ванную, помыл руки, задумчиво посмотрел в зеркало и, тяжело вздохнув, уже собрался возвращаться на кухню, как услышал звон разбившейся посуды. Вбежав на кухню, он обнаружил свою жену оцепенело стоящей посреди груды разбитой посуды, которую она несла на подносе. Женщина перевела стеклянный взгляд на Павла и, дрожащей рукой, прижимая к уху телефон, прошептала:
— Авария... Попали в аварию, Паш...
Внутри у мужчины похолодело. Он схватил жену под руку, помог ей одеть пальто и, накинув первую попавшуюся под руку ветровку, потащил её, словно маленького ребенка, к лифту.
— В какую больницу ехать?
— Твою.
Остаток дороги был будто в тумане. Очнулся он уже посреди холла, где в истерике билась жена, которую пытались успокоить санитары.
— Пустите меня к дочери! — ее крики эхом пролетали по всему этажу, заглушая объяснения санитаров, что идет операция и к ней нельзя.
Секундная стрелка медленно двигалась по кругу. Павел Владимирович пристально наблюдал за каждым её движением, будто в трансе. Каждый миг превращался в вечность и растворялся во всей суматохе вокруг.
От внезапного удара он чуть не упал. На него с безумными глазами смотрела жена:
— Сукин сын, как ты мог? Как ты мог не прооперировать собственную дочь?!
— Сейчас не моя смена, — неуверенно пробормотал хирург
— Её привезли без десяти полночь. В твою смену, ублюдок, в твою, понимаешь?!
От очередного удара его спасла открывшаяся дверь палаты. Оттуда, подобно приведению, выплыл худощавый парень.
— Как она? — жена Павла кинулась к нему. — Как она?! — еще раз вскрикнула жена, но по лицу Городецкого уже все было понятно.
— Мне очень жаль. Операция началась уже слишком поздно. Из-за внутреннего кровотечения шансов на момент начала уже не было.
Павел Владимирович уже не слышал ни истошных криков жены, ни последующих слов Городецкого, ни бессмысленно-утешительных слов одного из санитаров. Вокруг него были вольеры с животными, между которыми бегала маленькая любопытная девочка.
— Пап, пап, смотри, лемуры! Это лемуры, пап! Как в мультике! — она схватила отца за руку и потащила за собою. — Смотри какие классные! Правда, классные, пап?
— Да, милая. О, а там медведи. пойдем глянем на медведей?
— А еще можно сладкую вату купим, можно? Я хорошо себя вела!
— Ну а как же без сладкой ваты, то? — с улыбкой ответил он и, взявшись за руки, они пошли к яркой палатке, где продавали самую вкусную сладкую вату на свете.
Костя затянулся сигаретой и закашлялся. Сплюнув, он хмыкнул и тяжело вздохнул. Внизу два санитара потащили куда-то невменяемого Павла Владимировича. Тот смотрел стеклянными глазами куда-то вдаль и глупо улыбался.
— Мда, семейный ужин не удался. — задумчиво хмыкнул Костя и, бросив окурок в урну, пошел назад в больницу. От его улыбчивости не осталось и следа.
