Самое страшное на войне...
Как-то я спросила своего отца: «Папа, а что самое страшное было у тебя на войне? Убить немца?» Он сказал: «Самое страшное на войне, – добавил папа, – это потеря друга».
Гибель друзей оставила самые тяжёлые воспоминания. Вот один из его немногочисленных рассказов, который я услышала в 1969 году. Привожу его почти дословно.
Бой у нас был тяжелый. Стояли мы на высотке (я забыла, где именно это было).
Нам нужно было ее держать около трех суток. Нас всего – восемь человек, а фрицев – сорок или пятьдесят. Боеприпасами мы были обеспечены, но их все равно было мало. На третьи сутки мы расстреляли почти весь боезапас. Надеялись только на подмогу от наших. Есть нечего, воды осталось совсем немного. Немцы, сволочи, стреляют, не дают к ручью подойти. И всё кричат: «Русиш, сдавайс! Капут!» Но подмога к нам всё-таки подошла. Наши! Положили мы немцев на лопатки. Но и самим досталось. Я-то еще легко отделался – ранение в руку, в плечо. А вот другу моему осколок в живот попал. Поместили нас в госпиталь. Недели через две я попросился на выписку, чтобы догнать свою часть.
Зашел в палату к «тяжелым», где лежал мой друг. Повидаться хотел с ним перед выпиской. Сам-то я уже в форме, бодрый, хотя рука ещё на перевязке висит. Пистолет мой табельный при мне, в кобуре. Я уже лейтенантом тогда был. Вижу: совсем друг мой плох. Не жилец.
Говорит он мне: «На фронт»? «На фронт, – отвечаю, – давай лечись, да догоняй нас». А у меня самого прямо ком в горле – вижу, что парень не выйдет из госпиталя живым. Тут товарищ и говорит мне:
- Степан! Ты мне друг?
- Друг, конечно, друг!
- Если ты мне друг, возьми пистолет и пристрели меня, все равно мне не жить. Видишь, как я мучаюсь?
Я-то все, конечно, видел, понимал и страдал за него. Но застрелить товарища я не мог, никогда не поднялась бы рука. Сказал ему: «Прости. Не могу». И пошел. А он мне вслед: «Ты не друг, а предатель и трус! Ты не смог облегчить мне последние минуты. Патрона стало жалко?!»
В коридоре госпиталя я долго бился головой о стенку и плакал. Плакал оттого, что не мог ничем помочь другу, моему лучшему другу, с которым в разведку ходил. И еще о том я плакал, что он ругал и проклинал меня. Я понимал, что это – от боли, от бессилия. Но при помощи пули я помочь ему никак не мог»
http://ioganna1980.livejournal.com/552.html
Гибель друзей оставила самые тяжёлые воспоминания. Вот один из его немногочисленных рассказов, который я услышала в 1969 году. Привожу его почти дословно.
Бой у нас был тяжелый. Стояли мы на высотке (я забыла, где именно это было).
Нам нужно было ее держать около трех суток. Нас всего – восемь человек, а фрицев – сорок или пятьдесят. Боеприпасами мы были обеспечены, но их все равно было мало. На третьи сутки мы расстреляли почти весь боезапас. Надеялись только на подмогу от наших. Есть нечего, воды осталось совсем немного. Немцы, сволочи, стреляют, не дают к ручью подойти. И всё кричат: «Русиш, сдавайс! Капут!» Но подмога к нам всё-таки подошла. Наши! Положили мы немцев на лопатки. Но и самим досталось. Я-то еще легко отделался – ранение в руку, в плечо. А вот другу моему осколок в живот попал. Поместили нас в госпиталь. Недели через две я попросился на выписку, чтобы догнать свою часть.
Зашел в палату к «тяжелым», где лежал мой друг. Повидаться хотел с ним перед выпиской. Сам-то я уже в форме, бодрый, хотя рука ещё на перевязке висит. Пистолет мой табельный при мне, в кобуре. Я уже лейтенантом тогда был. Вижу: совсем друг мой плох. Не жилец.
Говорит он мне: «На фронт»? «На фронт, – отвечаю, – давай лечись, да догоняй нас». А у меня самого прямо ком в горле – вижу, что парень не выйдет из госпиталя живым. Тут товарищ и говорит мне:
- Степан! Ты мне друг?
- Друг, конечно, друг!
- Если ты мне друг, возьми пистолет и пристрели меня, все равно мне не жить. Видишь, как я мучаюсь?
Я-то все, конечно, видел, понимал и страдал за него. Но застрелить товарища я не мог, никогда не поднялась бы рука. Сказал ему: «Прости. Не могу». И пошел. А он мне вслед: «Ты не друг, а предатель и трус! Ты не смог облегчить мне последние минуты. Патрона стало жалко?!»
В коридоре госпиталя я долго бился головой о стенку и плакал. Плакал оттого, что не мог ничем помочь другу, моему лучшему другу, с которым в разведку ходил. И еще о том я плакал, что он ругал и проклинал меня. Я понимал, что это – от боли, от бессилия. Но при помощи пули я помочь ему никак не мог»
http://ioganna1980.livejournal.com/552.html