Психоневрологический интернат. Часть 5 - Любовь и...
Многие бы это начали отрицать, но людей с расстройством психики, как мне кажется, чаще не всегда считают за полноценных людей в плане эмоций. Особенно с тяжелыми расстройствами. В них видят забавную персону или ужасную персону, овощ или просто что-то нечеловеческое. Что ж, это право каждого – смотреть на вещи, как он считает нужным.
Я бы хотел рассказать удивительную и очень трогательную историю про одного нашего пациента и его любовь. В медийном сознании большинства современных людей почему-то муссируется тема, мол «все бабы …, а мужики…». Печально, но историй, случаев и прочего, что подтверждало бы массовость подобной темы, в разы больше, чем других вещей.
В нашем отделении есть все. Начиная от овощеподобных товарищей (в прямом смысле слова, они не понимают ничего и существуют где-то в своем мире, если вообще существуют) до весьма вменяемых стариков, которых просто выслали сюда из дома, чтобы они не мешались, доживая свои годы.
Пациент В. – крепкий старик за семьдесят. Встретив его на улице, вы бы не смогли понять, что он наш клиент. Осмысленный взгляд, крепкое (для его лет, конечно) состояние, живая мимика и чуть уставший взгляд. Правда, старческая деменция и жуткая подозрительность (правда, ничуть не агрессивная) дают о себе знать, но эпизодически. Живет он у нас в самой лучшей и беспроблемной палате – там собрались те, за которыми почти не нужен постоянный присмотр и т.п. Живет уже более полугода – дети отдали его к нам, чтобы он не натворил ничего дома (имхо, просто сплавили, чтобы не мешался). К нему почти никогда не ходят, он просто спит, смотрит телевизор, гуляет по отделению и читает газеты.
И вот, однажды в среду (это один из дней посещений) дежурная медсестра говорит мне, что к нему пришли. Я даже как-то обрадовался за него, отвел на выход и собирался уже уйти, когда мне сказали остаться и следить за ними. Пожав плечами, мол, чего не бывает, я уселся на скамейку и остался наблюдать за свиданием.
К В. пришла дама примерно его возраста. Седая, аккуратная и с каким-то странным блеском в глазах. Сначала я не понял, что к чему, но потом прозрел – это были слезы. Она так была рада его видеть, что плакала. Усевшись на скамейку рядом с ним, она трепетно взяла его за руку (так и держала в течение всего свидания), и начала рассказывать ему, как живет, спрашивать его о чем-то, мило болтать. Продолжая улыбаться, она иногда плакала, переходила на взволнованный шепот. В ее голосе чувствовалась настоящая любовь и преданность, боль разлуки и надежда. Спустя какое-то время, она, понизив голос, начала говорить ему о том, что они смогут жить вместе на ее пенсию. Пусть и не богато, пусть тяжело, но вместе, в какой-то старенькой квартире черт знает где. Она просила только того, чтобы он взял свои вещи и отправился с ней, чтобы все было, как раньше. В этих словах было столько тоски и любви, что они резали, уж простите за столь высокопарное сравнение, по моей душе, как нож по живому телу.
Вышла медсестра и сказала мне задерживать их, как можно дольше. Я кивнул, хотя и не понимал, чем это все вызвано.
Я был так растроган ее речью, ее неподдельной любовью к нему, любовью, пережившую долгие совместные годы, что не сразу заметил тот кошмар, который почти всегда скрывается за любым событием, происходящим в стенах интерната. В. почти не помнил свою жену. Он едва улавливал, зачем она хочет, чтобы он поехал к ней и кто она такая. Иногда он вспоминал ее, чтобы забыть через 1-2 минуты, чтобы снова вслушиваться в странный текст, который тяжело и со слезами на глазах шепчет ему женщина рядом…
За ней приехали родственники часа через два. Оказывается, она сбежала из-под домашней опеки на другом конце Москвы, смогла вспомнить и найти ПНИ, где живет ее муж.
- Ты сам видишь,- говорил мне наш заведующий отделением.- Она сама ненормальная.
Но, знаете, для меня это не имело никакого значения.
Значение имела лишь та сила любви, которая не взирая на все ужасы разлуки, расстояния и болезней смогла преодолеть, пусть и на краткое время, все препятствия между двумя людьми, которые долги годы шли сквозь все перипетии жизни рука об руку, сердце к сердцу.
Вот, как-то мелодраматично и порывисто, но получилось.
Я бы хотел рассказать удивительную и очень трогательную историю про одного нашего пациента и его любовь. В медийном сознании большинства современных людей почему-то муссируется тема, мол «все бабы …, а мужики…». Печально, но историй, случаев и прочего, что подтверждало бы массовость подобной темы, в разы больше, чем других вещей.
В нашем отделении есть все. Начиная от овощеподобных товарищей (в прямом смысле слова, они не понимают ничего и существуют где-то в своем мире, если вообще существуют) до весьма вменяемых стариков, которых просто выслали сюда из дома, чтобы они не мешались, доживая свои годы.
Пациент В. – крепкий старик за семьдесят. Встретив его на улице, вы бы не смогли понять, что он наш клиент. Осмысленный взгляд, крепкое (для его лет, конечно) состояние, живая мимика и чуть уставший взгляд. Правда, старческая деменция и жуткая подозрительность (правда, ничуть не агрессивная) дают о себе знать, но эпизодически. Живет он у нас в самой лучшей и беспроблемной палате – там собрались те, за которыми почти не нужен постоянный присмотр и т.п. Живет уже более полугода – дети отдали его к нам, чтобы он не натворил ничего дома (имхо, просто сплавили, чтобы не мешался). К нему почти никогда не ходят, он просто спит, смотрит телевизор, гуляет по отделению и читает газеты.
И вот, однажды в среду (это один из дней посещений) дежурная медсестра говорит мне, что к нему пришли. Я даже как-то обрадовался за него, отвел на выход и собирался уже уйти, когда мне сказали остаться и следить за ними. Пожав плечами, мол, чего не бывает, я уселся на скамейку и остался наблюдать за свиданием.
К В. пришла дама примерно его возраста. Седая, аккуратная и с каким-то странным блеском в глазах. Сначала я не понял, что к чему, но потом прозрел – это были слезы. Она так была рада его видеть, что плакала. Усевшись на скамейку рядом с ним, она трепетно взяла его за руку (так и держала в течение всего свидания), и начала рассказывать ему, как живет, спрашивать его о чем-то, мило болтать. Продолжая улыбаться, она иногда плакала, переходила на взволнованный шепот. В ее голосе чувствовалась настоящая любовь и преданность, боль разлуки и надежда. Спустя какое-то время, она, понизив голос, начала говорить ему о том, что они смогут жить вместе на ее пенсию. Пусть и не богато, пусть тяжело, но вместе, в какой-то старенькой квартире черт знает где. Она просила только того, чтобы он взял свои вещи и отправился с ней, чтобы все было, как раньше. В этих словах было столько тоски и любви, что они резали, уж простите за столь высокопарное сравнение, по моей душе, как нож по живому телу.
Вышла медсестра и сказала мне задерживать их, как можно дольше. Я кивнул, хотя и не понимал, чем это все вызвано.
Я был так растроган ее речью, ее неподдельной любовью к нему, любовью, пережившую долгие совместные годы, что не сразу заметил тот кошмар, который почти всегда скрывается за любым событием, происходящим в стенах интерната. В. почти не помнил свою жену. Он едва улавливал, зачем она хочет, чтобы он поехал к ней и кто она такая. Иногда он вспоминал ее, чтобы забыть через 1-2 минуты, чтобы снова вслушиваться в странный текст, который тяжело и со слезами на глазах шепчет ему женщина рядом…
За ней приехали родственники часа через два. Оказывается, она сбежала из-под домашней опеки на другом конце Москвы, смогла вспомнить и найти ПНИ, где живет ее муж.
- Ты сам видишь,- говорил мне наш заведующий отделением.- Она сама ненормальная.
Но, знаете, для меня это не имело никакого значения.
Значение имела лишь та сила любви, которая не взирая на все ужасы разлуки, расстояния и болезней смогла преодолеть, пусть и на краткое время, все препятствия между двумя людьми, которые долги годы шли сквозь все перипетии жизни рука об руку, сердце к сердцу.
Вот, как-то мелодраматично и порывисто, но получилось.