Продолжение поста «Увольнение строптивого»
- Тварь, - с ненавистью сплюнул врач. - Дядь Миш, мигалку и сирену врубай, как подъезжать будем - может, услышат и встретят.
"ГАЗель" сорвалась с места и покатила по пустой ночной улице.
- Ну и как тебе это, Степан Андреевич? - спросил водитель, когда машина вылетела на проспект, пугнув сигналом бродячую собаку. - Подстава же чистой воды.
- А что делать? - усмехнулся Александров. - Не ехать, что ли?
- Все Лис, сучья морда! Печенью чувствую, его работа… он же старший врач сегодня, так?
Степан кивнул, поправляя висящий на шее фонендоскоп. Разумеется, кто же еще? Самостоятельно диспетчера бы не отважились, даже при своей легендарной наглости, задержать тяжелый вызов и послать на него бригаду из совершенно другого района, при наличии свободных. Несомненно, распоряжение свыше.
- Вот, пожалуйста. Попомнишь еще мои слова.
- Дядь Миш, не капай на мозги, а? - устало попросил Степан. - Твою мысль я давно понял, не рассусоливай. Давно уж знаю, что весь персонал делится на жополизов, молчащих и уволенных. К первым я в жизни не относился, молчать не умею… а уволят, да и хрен с ними! Зато себя уважать не перестану.
- Правильно говорите, Степан Андреевич, - донесся голос Иры из салона. - Жалко, я вас поддержать не могу, сами знаете…
Куда уж ей - двое детей, мужа нет, пашет на две ставки. Александров кивнул.
- Если тебя выпрут, я, может, тоже с этим делом завяжу, - внезапно сказал дядя Миша, бросая машину в поворот.
- Не шути так.
- А и не шучу. Устал уже. Больше полжизни этой работой живу, да вот только оставить тут жизнь как-то не хочется. И напоследок, глядишь, может, и скажу Лису чего откровенного, при всех - давно уж язык чешется, да все никак наглости не наберусь.
Улица Долинная всегда была пятым колесом в телеге, ибо располагалась, вопреки своему названию, в ущелье между двумя низкими горами, разветвляясь у первых номеров домов на многочисленных ручейки с буквами и цифрами в номерах с самой произвольной локализацией. Большинство домов здесь вообще были построены не совсем чтобы легально и, существуя физически, весьма вероятно отсутствовали в соответствующей официальной документации. Поиск адреса здесь - мучение, особенно ночью, когда теоретически наличествующие надписи и таблички с номерами домов скрывала мгла и густые заросли колючего кустарника, которым местные лендлорды заботливо огораживали свои владения от праздношатающихся соседей и надоедливых бригад "Скорой помощи". Да, еще были собаки. Все, разумеется, они не кусались - по крайней мере, так в один голос уверяли все догофилы, делая приглашающие жесты. Сами же четвероногие секьюрити не спешили подтвердить столь поспешные выводы хозяев, скаля клыки и угрожающе рыча. Действительно, на кой заводить собаку, охраняющую дом, если она не кусается? Псы всеми силами стремились подтвердить эту аксиому и доказать свою клыкастую нужность, благо, хозяева совсем не трудились их привязывать. Недавно только на этой же самой улицы такая вот "некусающаяся" гадина цапнула молодую девочку фельдшера за бедро - итогом хозяйского собаколюбия оказался рваный шрам на восемь швов, который абсолютно не красит теперь молодую девочку, если вдруг ей вздумается надеть юбку. Увы, кого колышут мелочные проблемы какой-то там соплячки-фельдшера, когда хозяйка дома, куда был осуществлен вызов, уже тридцать минут умирала от страшного артериального давления 130/90 при котором, как известно, не живут?
- Встречают, Степан Андреевич, - внезапно сказала Ира, толкнув врача в плечо. - Вон, слева!
Действительно, у незамеченного крошечного поворота, почти скрытого кустами, стоял, а теперь быстро приближался высокий мужчина.
- Вижу. Ира, небулайзер и кислород вытаскивай.
Встречающий без приглашения распахнул дверь в кабину.
- М-мать вашу, вы "Скорая" или кто? Час с хреном вас ждем, спасатели гребаные! Если что-то с пацаном…
- Мужчина, давайте так, - перебил врач. - Сначала мы сделаем, что должны, а потом внимательно выслушаем все, что вы хотите сказать. Ругаться сейчас - отнимать время у ребенка. Быстренько - что с ним?
Отец с видимым усилием придавил рвущееся наружу ругательство, видимо, уловив логику в словах Александрова.
- Не знаю, блин, что с ним! Вы врачи, вы и решайте, что! Проснулся, начал кашлять, аж посинел. Дышать тяжело, говорит. Потом вырвало его, вроде полегчало, а сейчас, блин, опять и еще хуже стало!
- Ясно, - Степан выпрыгнул из кабины, забирая у фельдшера "терапию". - Ирина, небулайзер отставить, "хирургию" захвати на всякий случай.
- Небулайзер оставить? - удивилась Ира.
- Оставить, я сказал! - повысил голос врач. - Показывайте дорогу.
Они торопливо миновали кусты остролиста, больно царапнувшего и с треском рванувшего ткань формы, выйдя к шумевшей за кустами небольшой речке, через которую был переброшен висячий мостик из досок.
- Мама дорогая, - вполголоса высказалась фельдшер. - Ну, сейчас поплаваем…
Мост опасно закачался под решительными шагами мужчин, словно соглашаясь с ней. Влажные доски кое-где разболтались и весело гуляли под подошвами, грозя обеспечить водные процедуры внепланового порядка. Ира судорожно прижала к себе матерчатую сумку с кислородным баллоном - две тяжелые укладки нес доктор. Фельдшерам своим тяжести он таскать категорически не разрешал.
Медики миновали короткий кривой проулочек и уперлись в здоровенные ворота, открывшиеся после небрежного нажатия кнопки на пульте встречавшего, который он вытащил из кармана. Впереди ждал замощенный брусчаткой двор и освещенный трехэтажный дом, увитый побегами плюща.
Комната была оклеена розовыми дорогими обоями, профессионально разрисованными играющими медвежатами, зайчатами и лисятами - судя по всему, задумывалась и оформлялась именно как детская. Прохладный ночной ветер, врывавшийся в распахнутое окно, теребил тюлевую занавеску, кое-где уже украшенную следами фломастера и ручки. К занавеске прищепками была прикреплена мокрая простыня, уныло обвисшая и вяло телепавшаяся в такт движениям воздуха. Ну, хоть что-то сделали, уже хорошо… Ребенок, сидящий на кровати, выглядел и впрямь неважно - это было видно даже неспециалисту. Собственно, сидеть он не сидел - он метался, запрокидывая голову, периодически грубо, по-взрослому, лающе кашляя, вырывался из рук испуганной матери, которая, плача, пыталась напоить его горячим молоком из чашки.
- Зайка, ну что ты? Глотни, мой хороший, давай!
Она повернулась на звук шагов входящих.
- Где вас носит? Где вас носит, сволочи?! Вы видите, в каком он состоянии?!
"Да, Лисовский, ты видишь, в каком он состоянии?" - ехидно спросил у невидимого заведующего Степан, со стуком ставя укладки на пол и торопливо сдергивая с шеи фонендоскоп. "Может, объяснишь сейчас родителям, что мы к ним два часа добирались только в связи с воспитательными мероприятиями в адрес врача Александрова, а? Скотина…"
Виртуальный Лис, разумеется, отмолчался, судорожно, как всегда в минуты волнения, потирая призрачные ладошки. Куда ему что-то говорить? Одно дело - видеть заболевание по карте вызова, в приятной тиши собственного кабинета, и уж совсем другое - вот так вот, на вызове, когда уже нереально вспоминать алгоритм, поглядывая в книжку и неторопливо потягивая кофе. Это тебе не на интернов на пятиминутках орать…
- Все-все-все, успокаиваемся все, - громко, отчетливо произнес врач. - Все ваши претензии мы выслушаем потом, когда окажем помощь, ладно? Папа, чайник быстро ставьте и несите таз. Мама, ребенка держим и двигаемся ко мне. Сколько лет ему?
- Три года, два месяца, - всхлипывая, ответила мать, пытаясь прижать к себе сына. Тот снова закашлялся, судорожно, непродуктивно, выдав голосом осиплую руладу.
- Ирина, дексаметазон ноль-три в мышцу, - бросил Александров, вставляя в уши дужки фонендоскопа. - Держите его крепче сейчас.
В легких аускультативно выслушивались единичные сухие хрипы, радостно посвистывавшие в нижних отделах.
- Чем болеет ребенок?
- А?
- Болеет чем, спрашиваю? В легких у него хрипы - они просто так, за пять минут, не появятся.
- Ну… покашливал он неделю, - неуверенно произнесла мама. - И температурил, кажется… сопливил тоже…
- Кажется, - раздраженно сказала Ира, стравливая из шприца воздух. - А то, что лечить болезни надо вовремя, не задумывались?
Александров громко кашлянул, сверкнув глазами. Нашла время нотации читать!
Увидев иглу, ребенок закричал - точнее попытался, потому что тонкое сипение, вырывавшееся у него из горла, никак не напоминало человеческий крик. Носогубный треугольник приобрел зловеще-густой синеватый оттенок, при попытке сделать вдох яростно колебалась яремная ямка и эпигастрий.
- Держите его.
Мама бестолково засуетилась, пытаясь обхватить вырывающегося мальчика, бешено молотящего кулачками и пятками. Врач вздохнул:
- Ладно, давайте я. Иначе до утра провозимся.
Он сильным движением сгреб ребенка, привычно перекинул через колено, сжимая ножки между своими ногами, одной рукой прижал тельце к себе, другой придавил поясницу.
- Ирина, можно.
Фельдшер, торопливо проведя ваткой со спиртом по ягодице, вонзила иголку. Мальчик выдал высокую "петушиную" ноту, после чего дико забился и вырвал прямо на одеяло. После рвоты его ясно полегчало, потому что он после сиплого вдоха громко, хоть и хрипловато еще, заголосил.
- Вот и ладушки, - облегченно произнес врач. Стридор, который мальчик демонстрировал по прибытии, стал ощутимо тише. - Мама, держите его, чтобы руками не полез к месту укола. И лицо вытрите.
Вернулся папа, несущий синий пластмассовый таз и исходящий паром электрический чайник. Степан быстро объяснил, как приготовить горячую ножную ванну, после чего, слегка утихомирившийся ребенок был водружен к маме на колени, ножками по щиколотке утонув в нагретой воде. Врач повертел головой. Ага, на тумбочке неровным строем выстроились флаконы и коробочки - все же мамка лечила упомянутое покашливание с температурой, хотя, конечно, вряд ли по врачебной рекомендации.
- "Зиртек", вижу, стоит - принимали?
Мама кивнула, кутая ребенка в толстое махровое полотенце. Тот все еще демонстрировал инспираторную одышку, но, что не могло не радовать, в гораздо меньшей степени.
- Перенес хорошо?
- Ну… вроде бы да.
- Жалоб на зуд, кашель, высыпания на коже не было?
- Нет, не было.
- Тогда… три года, значит… Ирина, в стакан теплой воды десять капель и дайте выпить ребенку. Кстати, как тебя зовут, попрыгунчик?
- Лёса, - ответил с хрипотцой, недружелюбно поглядывая, пациент. - А ты, дядька, плёхой. Бяка!
- Ну, раз ругаешься, значит - не болеешь, - усмехнулся врач, наблюдая, как неуверенно заулыбались родители.
- А что это с ним было, доктор? - спросил отец, засовывая руки в карманы брюк. Степан слегка улыбнулся. По молодости лет он этот жест воспринимал в штыки, как демонстрацию бескультурья, пока не убедился как-то на собственном примере, что руки туда родителями прячутся только по одной причине - чтобы скрыть дрожь.
- Это у нас называется ложный круп. Приступ удушья, возникающий из-за отека голосовых связок и подсвязочного пространства.
- А почему ложный? - удивленно спросила мама, принимая от Иры стакан с растворенным в воде препаратом.
- Истинный бывает при дифтерии, - пояснил врач. - Там причина удушья немного другая. А ваш круп развился, как я думаю и вряд ли ошибусь, на фоне недолеченной вирусной инфекции, которая пробралась к вам воздушно-капельным путем и быстренько спустилась вниз.
- Но мы же ему от температуры все давали! Вот, свечи купили…
- Угу. Кстати, свечи нужно хранить в холодильнике, а не на тумбочке. А противовирусного я у вас на упомянутой тумбочке что-то не наблюдаю ничего. Температура - это не причина, это следствие. А причину-то вы оставили в неприкосновенности.
Родители, хлопая глазами, внимали спокойной, неторопливой речи врача. Степан, рассказывая, периодически внимательно оглядывал больного Лешу - тот добросовестно слушал, синеть не собирался, а дыхание его потихоньку выравнивалось. Вот и чудно. Меньше всего сейчас хотелось думать о реанимационных мероприятиях на дому, особенно о такой кровавой вещи, как наложение трахеостомы.
Ира, закончив написание карты, подошла к врачу, и, засовывая ее в нагрудный карман, прошелестела на ухо:
- Степан Андреевич, а что, пульмикортом ингалировать не будем?
Александров лишь мотнул головой - отвали, советчица.
- Ладно, все это хорошо. А теперь, друзья мои, вам очень настоятельно рекомендую прокатиться со мной в больницу.
Улыбка у мамы мгновенно исчезла.
- В какую?
- В инфекционную.
- В инфекцию? - в глазах ее отразился священный ужас, словно ей предлагали заколоть несчастного Лешу на алтаре во славу языческого бога. - Нет, туда я не хочу! И не говорите мне даже!
- Меня сейчас ваши хотения и нехотения мало интересуют, - сдвинул брови Степан. - Меня интересует только состояние больного.
- Мы там уже лежали, понимаете! Ухода никакого, да еще и подхватим там что-нибудь обязательно. Нет, нет, и не просите, мы категорически отказываемся!
Врач устало прикрыл глаза. Оно, конечно, так - инфекционная больница давно уже нуждалась в ремонте, а еще, по-хорошему, в переезде в новое здание из прогнивших одноэтажных корпусов флигельного типа, в которых она располагается уже полвека. И подцепить там вторичную инфекцию легче легкого - особенно в летний период, когда заполняемость стационара достигает трехсот процентов, а больные, которых никак нельзя лечить амбулаторно, размещаются в коридорах и процедурных кабинетах.
- Я все понимаю… Но и вы поймите - ребенок нуждается в наблюдении врача. Постоянном наблюдении. Мы-то у вас жить остаться не можем, правильно? Этот приступ, который вы сейчас видели, может и повториться, как только закончит свое действие препарат. И что, снова нас три часа ждать будете?
- Скажите, а самим можно в больницу поехать? - спросил отец. - У нас машина-то есть, просто не знаем, может, там ночью не пускают.
- Пускают. Но вы все же подумайте.
- Да чего думать? До утра вашего укола хватит?
- До утра - хватит.
- Саш, а утром мы Васютинскому позвоним, да? - полуутвердительно спросила мама. - Он же не уехал никуда?
- Да… понимаете, доктор, у нас свой врач - он нас лечит всегда. Но тут, сами видите, такое дело, сначала его беспокоить не хотели, а потом Лешка задыхаться стал…
"Да-да", - мысленно кивнул Степан. "Сначала вы тянули резину, ожидая, что все, как обычно ждут, само пройдет, по щучьему веленью, а потом крайней оказывается "Скорая", когда состояние уже доходит до критического. Но уж никак не тот самый, как его там, Васютинский, которого, пардон, беспокоить постеснялась среди ночи… Даже при явном стенозирующем ларингите, о возможности возникновения которого ему неплохо было бы просветить родных".
- Ладно, - буркнул он. - В таком случае, до утра не спите, ребенка наблюдаете. Подобные приступы тем и коварны, что начинаются внезапно. В случае чего - бегом в машину и едете в инфекционную больницу, не ждете ничего, ясно?
- Ясно.
- Вот здесь распишитесь, что согласны были на осмотр, оказание помощи и отказываетесь от госпитализации.
Отец размашисто черканул в карте.
- Ну, как ты себя чувствуешь, дружок? - спросил Степан, наклоняясь к ребенку.
- Дядя - бяка! - упрямо ответил тот, демонстративно отворачиваясь и утыкаясь носом в грудь матери.
- Ну, бяка и бяка, буду с этим жить. Ладушки, судя по голосу и общему состоянию, приступ практически снят. Мы поехали… а вы, как я уже разъяснил, сидите и смотрите.
- Спасибо, доктор, - мама говорила с явным облегчением. Видимо, всерьез опасалась, что Степан может кинуться, сграбастать и силой уволочь в стационар, несмотря на отказы.
- Вас проводить? - отцу, судя по голосу, этого очень не хотелось. И ребенка не хочется оставлять, да и стыдно идти с теми, кого не так давно поливал бранью. Особенно после того, как эти же, облаянные, твое чадо спасли. Больно уж пауза по дороге неловкая получится.
- Нет, спасибо, дорогу найдем, - насмешливо сказал врач. - Всего наилучшего.
- До свидания.
- Не надо нам свидания, - проворчала Ира, когда они вышли за ворота, нагруженные двумя укладками. - Обойдемся как-нибудь… Сил уже нет вас всех видеть.
- Ладно, Иринка, не ворчи, - засмеялся Степан, перехватывая ручку сумки поудобнее. - Тут работы осталось - два часа. И пойдешь домой, к пацанятам своим.
- Как тут не ворчать, Степан Андреевич? Еще удивляюсь, как вы спокойны. Ребенок уже неделю как болеет, они хватились…
За одной из гор улицы Долинной, той, что с востока, окаймленной сверху зубцами пихт хвойного леса, медленно розовело небо, предвещая скорый рассвет и ясную, хорошую погоду. По речке, раскачивая мостик, дул свежий ветерок, игриво колыхавший темный ольшаник на берегах. Голоса двух медиков - раздраженный женский и насмешливый мужской - далеко разносились над струящейся водой.