Про Спецпроект.
В конце восьмидесятых годов, помню, трудился я всяческим фотографом. И по садикам ездил, и по школам, и по "Новым Годам" и на улице снимал как недорогая проститутка в парке на скамеечке с клоунами. Изредка, бывало что звали на дом, но это редко.
И тут, звонит мне директор. Ну нас двое было в кооперативе и должен же был быть кто-нибудь директором. В общем, им был не я, к сожалению. Как мы тогда созванивались, понять совершенно невозможно, ибо словосочетания "мобильный телефон" не существовало. А у меня мама на АТС работала, поэтому у нас было два телефона, и один из них треугольный, что по тем временам вычурность и смелость была неслыханная. Соседи приходили посмотреть. Ахали, охали, "дожились" - сетовали.
И вот этот внутренний колокол в телефоне начал получать нервным молоточком по боку, периодически. Поднимаю трубу, а там директор. Стою, шнур этот кучерявый на палец наматываю, слушаю указания.
А у нас в Вентспилсе было несколько правительственных домов. Ну где "шишки" жили. На улице Пушкина пара "сталинок" с непозволительно высокими потолками, и "красный дом". И КГБшный его называли, и "партийный", а позже уже, когда Айвар вступил на престол - "Лембергский". По рассказам специальных людей, которые там никогда не были, хоромы там были барские, излишества всякие, подвалы со светом, а на застеклённом чердаке художники рисовали всякие непристойности.
И вот, дирик мне зачитывает заветный адресок. Та самая красная пятиэтажка среди обычных типовых. Ну я "Зенит" отложил в сторону... Куда?! Такое событие! Взял "Минолту" японскую. А он ещё подсыпал перцу в чахохбили, мол важняки там, смотри, не накуролесь. А в те времена как?! Фотки не получились - расстрел и в Сибирь лет на 15. А я ещё салаки копчёной нажрался. В туалет сходил, как последний раз в жизни. Не дай бог там приспичит - ты что?!
На такси поехал, чтоб не позориться. Москвич, помню, 412-ый красавчик. Долетели пулей. Я заранее как всегда, чтобы не опоздать.
Постоял у подъезда до без двух минут, выдохнул и вошёл в парадную. Позвонил в дверь тютелька в тютельку, вовремя. И никаких этих "Сечаа-ас открою" - громко и "Витя надень трусы, люди пришли" - шёпотом. И двери странные у них были. Из дерева. А тогда модно было одеялом двери оббить ватным, дерматином коричневым сверху покрыть и высокохудожественными гвоздями в шахматном порядке всё это к двери присобачить. А тут обычная дубовая дверь с глазком, без наворотов. Безвкусица страшная.
Отворяется дверь а там дама только со свежих бигудей. Это видно по ещё гладким трубчатым колечкам из волос. Учтиво так, чуть наклонилась: - Проходите молодой человек. Позвольте вашу куртку.
Так сразу отдавать куртку не хотелось. Импортная была. Нарядная. Синяя. Но отдал. Открыла двустворчатый шкаф, достала вешалку и повесила тудысь. Я запомнил куда повесила. Меня на мякине не проведёшь. Бросился в глаза странный деревянный линолеум в прихожей. Потом уже мама рассказала, что это "паркет" называется. Я уже хотел было войти в комнату, а оказалось что это "зала". Так по крайней мере хозяйка назвала первую комнату, куда легко вошла бы наша с мамой квартира вместе с куском подъезда.
Я никогда раньше не видел чтобы в одной комнате было два окна. Стены были голые, практически, ковров не было, только кое-где висели рамки с фотографиями людей из прошлого, по тем временам, века. Какой-то огромный диван, как в музейном фойе, с резными деревянными поручнями и изогнутой спинкой. Стеклянный столик низкой посадки с железными ногами какого-то кривоногого животного. Стенка с хрусталём и какими-то книгами в кожаном переплёте.
Через несколько минут женщина вывела меня из остолбенения своим видом. Она вошла в комнату в мехах и шляпке с вуалью. За ней семенил сухонький, но статный мужчинка в лощёном сюртуке с бархатным воротником. Я ещё подумал тогда, что лошадь должна была зайти за ним, настолько он был похож на всадника. Но, третий этаж, какая лошадь?!
Они оба как-то трепетно нервничали и она довольно неуверенным голосом спросила: "Как нам лучше сесть, чтобы свет правильно падал". Подумать только, она ещё в падении света разбирается, хотел сказать я, но вспомнил про расстрел. Я сказал, что установлю штативы с лампами и по ситуации уже посмотрим. Они как-то так сели по-детски на диван, положили руки на коленки и стали покорно ждать. На улице было облачно и мы сошлись на том, что шторы закроем, чтобы не были внезапных бликов. Шторы ещё эти с бахромой, как из театра украли. Плотная такая тяжёлая ткань с глубоким тиснением.
Я сделал несколько кадров их вместе и несколько по отдельности. Шеф сказал плёнки не жалеть, а значит платили прилично. Дамой командовать было непросто. Кобенилась пару раз. Но, я знал что делаю и она, пусть и неохотно, но смирилась. Из мужчинки можно было вить верёвки и он выполнял мои команды, чётко и беспрекословно. Отставной офицер, не иначе. Она два раза меняла наряды и даже немного кокетничала. Я наделал почти две плёнки кадров и примерно знал уже что получилось, а где хозяйка выпендривалась. Вдруг, на кухне что-то звякнуло. Неужели таки лошадь, испугался я. Нет, оказалось это была домработница. Пока я рассказывал хозяину про линзы объектива, жена его попросила сделать нам кофе. Я видел только руки обслуги, она передала поднос и скрылась за массивной дверью.
Как-то мы все расслабились уже после фотографирования и за чашечкой кофе беседовали о всякой всячине. Но, мне нужно было ехать в лабораторию проявлять своё художество и я попросил позвонить, чтобы вызвать такси. - "Не нужно такси, мы вас подвезём" - уверенным голосом сказала дама и посмотрела на мужа, который по её приказу и в космос слетал бы, судя по безропотной покорности.
Это была чёрная "Волга" с бархатными сидениями внутри. Я помню сидел на заднем сидении, держа свой скарб, чтоб не дай бог не поцарапать ничего штативами.
Все их эти гобелены, деревянная мебель с кожаной отделкой, не скрипящие полы и хрусталь, сулили приличные деньги за фотографии и я заранее их нарочито поблагодарил. Но, директор у нас потому и был не я, что доставить статусной семейке фотографии он любезно согласился сам. Никогда до, да и после, я не видел таких людей. Они из какого-то красивого прошлого, которого никогда не будет.
