Правда о животных⁠⁠

Когда европейские путешественники впервые столкнулись с ленивцами, их крайне возмутил образ жизни этих замечательных животных. Христиане эпохи Просвещения обвиняли их в смертном грехе лени и считали их существование ошибкой божественного творения. Однако современные ученые убеждены: ленивцы — изысканнейшие создания естественного отбора. А если их образ жизни — то, как они медленно пробираются по верхушкам деревьев, обрастают водорослями и заселяют свою шерсть насекомыми — не вполне соотвествует нашим представлениям об успехе, то в условиях высокой конкуренции в джунглях Центральной и Южной Америки он является оптимальным.

Одной из главных отличительных особенностей этого образа жизни является то, что ленивцы выучились висеть на деревьях как живые мохнатые гамаки. Дело в следующем: в процессе эволюции они практически перестали пользоваться поддерживающими тело на весу мышцами-разгибателями, которые выпрямляют и вытягивают конечности (у человека эти функции выполняют мышцы трицепса). Вместо этого ленивцы стали намного чаще использовать мышцы-сгибатели (соответствующие человеческому бицепсу), с помощью которых они держатся за ветви. Такое перераспределение нагрузки позволило сократить мышечную массу вдвое по сравнению с массой, необходимой для поддержания тела в вертикальном положении, поэтому ленивцы могут очень долго висеть на ветвях, почти не тратя энергии, и проводят таким образом большую часть жизни.

Классик русской литературы Максим Горький в школьные годы автора этих строк был известен не своим выдающимися романом «Жизнь Клима Самгина» или пьесой «На дне», а совершенно беспомощной, но упорно сохраняемой в школьной программе «Песнью о буревестнике», которую нужно было учить наизусть. Спустя примерно месяц, а то и раньше, «Песнь о буревестнике» благополучно забывалась за исключением одной ее детали — словосочетания «глупый пингвин» с ударением на первый слог в слове «пингвин». Называя пингвина «пингвином», Горький как бы еще больше подчеркивал его глупость и в таком виде навечно запечатлевал его в мягком воске детской памяти. Поводом для подобных инвектив против замечательной птицы, скорее всего, послужила ее походка, которая действительно может показаться нелепой. Но эта мнимая нелепость продиктована функциональной особенностью лап пингвина, которые действуют под водой как руль, позволяя ему резко поворачивать на скорости более 50 км/ч. Пингвины маневрируют быстрее и ныряют глубже других птиц, а императорские пингвины и вовсе могут достигать глубин более 500 метров. Доктор Рори Уилсон, который профессионально занимается наблюдениями за пингвинами, отмечает:

«Наше восприятие животных основывается на том, где мы можем их наблюдать. Видеть в пингвинах неудачников, кое-как ковыляющих по земле, все равно что наблюдать, как величайшие атлеты мира неуверенно бредут в темноте, совершенно не представляя, на что они способны. Невозможно плавать как пингвин и бегать по суше как гепард».

Петиция о переименовании «Песни о буревестнике» в «Песнь о пингвине» (ударение на второй слог) будет своевременно опубликована в нашем издании. Следите за новостями.

Лягушки и жабы занимали воображение многих до сих пор существующих и уже исчезнувших народов и культур. Кто не знает сказку о царевне-лягушке? В данном случае важно то, что эта сказка заканчивается благополучной свадьбой царевича и царевны, то есть вполне может быть вписана в длинную вереницу мифов о плодовитости, с которой лягушки традиционно ассоциировались по всему земному шару. Например, у ацтеков почиталась гигантская жаба по имени Тлальтекутли, воплощавшая бесконечный цикл рождения, смерти и нового рождения. На тихоокеанском побережье Чьяпаса и юге Гватемалы почиталось еще более древнее амфибийное божество с неизвестным именем и функциями, которое по форме напоминало жабу, отрастившую ряд массивных грудей. А в Древнем Египте богиню плодородия и рождения Хекат изображали в виде лягушки.

Считается, что наиболее вероятная причина появления этих мифов — взрывное размножение лягушек. Не секрет, что лягушка довольно маленькое и слабое существо, с которым любой хищник способен справиться одним движением своей лапы или клюва, поэтому тактика выживания лягушек — ошеломить хищников, собравшись в огромном количестве вместе, и выметать столько икры, чтобы ее было невозможно съесть всю. Эти сборища могут быть очень впечатляющими — шевелящаяся масса страстных амфибий, цепляющихся друг к другу по двое, трое и больше днями напролет. И подобный символ всепобеждающего эроса едва ли мог оставить равнодушным любой соприкоснувшийся с ним народ.

Грифы издавна считаются одними из самых отвратительных птиц на свете. Все дело в их рационе, который, как правило, составляют разложившиеся трупы животных или людей. Человек не способен питаться мертвецами по ряду причин, среди которых не только социальные табу, но и неприспособленность организма. Если бы человек решил употребить мертвеца в пищу, то, скорее всего, он бы очень быстро заболел из-за огромного количества вредоносных бактерий и микроорганизмов, участвующих в процессе разложения. Но в случае с грифами все обстоит ровно наоборот, поскольку в их желудках болезнетворные бактерии уничтожаются самыми сильными желудочными кислотами в животном мире, с pH такого же уровня, как у кислоты в аккумуляторе. Это делает экскременты грифов настолько едкими, что они вполне могли бы после обеда продезинфицировать ими свои лапы.

Аристотель выделял три вида души: растительную, животную и разумную. Растительная отвечала за питание и размножение, животная — за движение, стремление, ощущение и память, а разумная была только у человека и отвечала за мышление. Система Аристотеля легла в основу новоевропейского научного знания и в определенный момент заставила ученых гадать: если животные обладают способностью к созиданию, отвечает за это животная душа или все же разумная? По Аристотелю, если животное отнять у родителей и поместить в незнакомую для него среду, то оно все равно станет самим собой и будет уметь делать все, что умеет любой представитель его вида — такова отличительная особенность «животной» души, которая сейчас называется инстинктом. С человеком не так: всему, что мы умеем, мы научились у других.

Бобр — одно из самых удивительных существ на земле, которое способно создавать циклопического масштаба сооружения, называемые у людей «плотинами». Человек со временем тоже научился строить плотины и таким образом управлять реками. Поэтому на примере бобра, вероятно, легче всего было бы выяснить, чем животное отличается от человека с точки зрения классификации душ, предложенной Аристотелем. Эксперименты, проведенные в 1960-х шведским зоологом Ларсом Вилсоном, окончательно продемонстрировали, что бобр вполне способен обходиться без старших, когда дело касается постройки плотины. В одном из экспериментов зоолог вырастил несколько детенышей отдельно от родителей в искусственной среде. Поместив динамик за стеной вольера, он обнаружил, что бобрам достаточно самых смутных звуковых стимулов, чтобы дать волю страсти к строительству. Ему даже не пришлось проигрывать звук проточной воды: срабатывало все похожее. Даже жужжание электробритвы заставляло бобров яростно подпихивать ветки к стене в тщетных попытках остановить поток. А значит, Аристотель в своей классификации был абсолютно прав (по крайней мере, по меркам своего времени).

В XVII веке натуралист Эдвард Топселл писал про лося: «Это меланхолический зверь.Он такой печальный, что может распространять свою грусть на всех, кто его съел. Плоть его вызывает меланхолию». У лося, пожалуй, действительно предостаточно поводов для грусти. Лось — крупнейший вид семейства оленевых, который эволюционировал, выживая в самых негостеприимных субарктических условиях — от Северной Америки до Европы и Азии — на самых убогих диетах. А эволюции, как известно, нет особого дела до эстетики: в процессе долгого и непростого развития создаются наиболее практичные, но не обязательно симпатичные с нашей точки зрения решения для выживания. Лось должен преодолевать огромные расстояния по глубокому снегу, чтобы находить по запаху свой веточный корм, что дало ему тонкие, похожие на ходули, ноги, горбатую спину и длинную вислую морду — в совокупности все это создает ложное впечатление о страдальческом и мрачном виде. Вот и Топсел, который ни о какой эволюции еще не знал, считал, что меланхолия лося вызвана хронической эпилепсией.

Летучие мыши из-за пандемии коронавируса превратились в самых обсуждаемых животных 2020 года. Впрочем, им не привыкать. Из-за специфического внешнего вида их записывали в родственницы самому дьяволу и графу Дракуле. Существовало множество преданий, в которых летучие мыши наделялись самыми зловредными повадками, иногда доходящими до абсурда. Например, в средние века бытовал миф, согласно которому летучие мыши воруют у людей бекон. Об этом сообщалось в «Саде здоровья» (Hortus Sanitatis) — одной из самых первых энциклопедий мира природы, опубликованной в Германии в 1491 году. В книге даже была гравюра, изображавшая, как полдюжины летучих мышей жадно кружат вокруг висящего окорока (все это помещалось между рассказами о драконах и диагностических достоинствах мочи). Это воображаемое стремление летучей мыши к вяленому мясу отразилось в ее немецком названии — Speckmaus (буквально «ветчинная мышь»). Прозвище зверька настолько беспокоило умы некоторых немцев, что в начале XIX века двое немецких ученых провели «эксперимент», поместив в клетку летучих мышей вместе с порцией бекона, к которому животные не проявили ни малейшего интереса и через неделю умерли от голода.

Многие животные, которые питаются падалью (как уже упомянутый гриф), в человеческой культуре получают резко негативные коннотации. Но с точки зрения биологии все обстоит иначе: падальщики совершают важную работу, в результате которой становится возможным вторичное использование энергии и предотвращение распространения болезней. И здесь нет лучшего примера, чем гиена. Она использует мощные челюсти и кислый желудочный сок, чтобы переварить то, что не могут переварить другие животные. Гиене нипочем даже трупы, зараженные сибирской язвой, поэтому во многих культурах считается, что она обладает магической силой. Кроме того, если переводить на тонны съеденного мяса, гиены — самые значительные наземные плотоядные на планете, поэтому можно только гадать, от скольких эпидемий они уже успели нас спасти.

Идею о превращении одних животных в других подал еще Аристотель: в своем фундаментальном труде «История животных» он писал, что определенные виды птиц превращаются в другие виды от сезона к сезону. Например, он утверждал, что летние садовые славки становятся зимними славками-черноголовками, зимние зарянки становятся летними горихвостками и т. д. В средневековье это вылилось в представление о том, что в птиц могут превращаться не только другие птицы, но и деревья. Так, хроникер XII века священник Гиральд Камбрийский писал про белощекую казарку, которая каждую зиму мигрирует из арктических морей на берега Британии: «Они получаются из еловых бревен, перемещающихся по морю». Священник утверждал, что видел подобное зарождения птиц из древесины собственными глазами во время путешествия в Ирландию: «Потом они висят на клювах, как будто водоросли, прицепленные к бревну, в окружении раковин, чтобы свободно расти. А когда по прошествии времени они одеваются толстым слоем перьев, то падают в воду или взмывают в воздух». Но современные ученые все же смогли разгадать загадку такого необычного зарождения птиц: скорее всего, Гиральд Камбрийский видел на бревнах не птиц, а «морских уточек» из отряда Pedunculata — это фильтраторы размером с палец, которые вытягиваются в сторону от того, к чему крепятся в приливной зоне; в таком виде они становятся похожи на клювики, сидящие на длинных голых шеях. А белощекие казарки просто пришлись кстати в качестве удачной ассоциации.

Как мы уже знаем на примере бекона и летучих мышей, буйство человеческого воображения в отношении животных может быть для последних смертельно опасным. К сожалению, летучие мыши далеко не единственный пример. В уже упомянутой «Истории животных» Аристотель утверждал, что ласточки зимуют в норках, и при этом они «совершенно лишены перьев». В дальнейшем это утверждение породило целую череду предрассудков, которые нам могут показаться один нелепей другого, но в свое время считались едва ли не самыми прогрессивными достижениями человеческой мысли. Так, даже самые выдающиеся умы эпохи Просвещения, отцы современной зоологии, искренне верили, что ласточки проводят зиму в спячке на дне озер и рек, как рыбы. Французский естествоиспытатель и натуралист Жорж Кувье писал в своей влиятельной книге XIX века «Царство животных» (Le Règne Animal): «Кажется очевидным, что ласточки цепенеют на зиму, и так они проводят сезон на дне болот». А Ладзаро Спалланцани, известный итальянский натуралист и физик, пытался заставить ласточек впадать в спячку, заключая их в плетеные клетки, которые закапывал в снег, оставляя птицам лишь маленькую дырочку для дыхания. Ласточки пропускали стадию оцепенения и почти сразу впадали в предсмертную агонию, умирая менее чем за два дня.