Поэтический танк Иосифа Бродского
В 1992 году Бродский читал свои стихи в Нью-Йорке, перед собравшейся русской публикой. На вопрос о том, почему он предпочитает крупную стихотворную форму, поэт ответил: "В мои времена, когда я рос и развивался, складывалось такое представление, что читателю не надо давать спуску, да? И что на него надо двигаться как танк, чтобы ему некуда было сбежать; чтобы это действительно становилось для него реальностью".
Когда я впервые столкнулся с поэзией Бродского, я сам худо-бедно участвовал в текстовых баттлах (андеграундный вариант стихотворных конкурсов), сочинял для себя. Я слышал, что был такой поэт, но ничего толком не знал. Несколько освоившись в его поэтике, я понял, что имею дело с мощной, оригинальной индивидуальностью. Своеобразие и виртуозность его техники меня поражали – я не понимал как, например, можно столь свободно выражаться в тесном трехстопнике "Натюрморта"?
Поэтическая индивидуальность Бродского меня подавила, как танк. Зависимость была всеобъемлющей. Я заучивал его стихи пачками. Читал собственные и чужие строфы в его заунывно-молитвенной манере. Насочинял целый сборник, в котором незрелые метафизические изыски (не всегда понятные мне самому) сочетались с характерными переносами строк, как у Бродского. Привычная же старомодная форма казалось мне формочкой, в которую люди пересыпают своё песочное содержание. Зависимость со временем рассосалось, но след остался.
Мой случай не единичен. В одном из интервью Мирон Федоров (Oxxxymiron) поделился похожим опытом: «Он сильно на меня повлиял. Вообще, стихи я в свое время перестал писать именно из-за влияния Бродского, которое было настолько велико, что стихи выходили позорными и нечитабельными. При этом Бродский, хоть и силен, далеко не мой любимый поэт, у него просто очень привязчивый стиль, который, как паразит, въедается в голову и его потом очень тяжело вывести». Через пару лет Мирон добавит фотографию Бродского в альбом «Ориентиры» на своём ВК-аккаунте, где он делится тем, что серьёзно на него повлияло. Подпись следующая: «Всю жизнь этому сопротивлялся, но всё-таки – да».
Затем я наткнулся на высказывание артиста Pyrokinesis, которого знал с текстовых баттлов и которого ценю как оригинального автора: "Меня никогда не вдохновляла поэзия, только проза. Я не копировал поэтов никогда. С Бродским у меня тяжелые отношения. Я терпеть его не могу, он у меня всегда комом в горле стоит, но постоянно к нему возвращаюсь. И только через время понял, что он действительно гениальный автор. Только гениальный автор может сделать так, что он стоит комом в горле, но все равно заставляет к нему возвращаться. Со временем я начал вникать в его дискурс, в личную жизнь, биографию — стихи начали приобретать новые смыслы. И со временем я полюбил Бродского, несмотря на его сложный слог. Он не резонировал с моим видением поэзии, да и сейчас не резонирует. Но со временем я понял, почему он именно так писал, и нашел в этом красоту. Сейчас могу только снять перед ним шляпу и сказать, что это был великий человек". То есть, если сжато перефразировать сказанное, выйдет примерно такое же "долго этому сопротивлялся, но всё-таки – да".
Мне любопытен сам феномен того, как пишущие в рифму авторы, обладающие своей творческой индивидуальностью, сталкиваются с "танком"
Однажды Ахаматова передала Блоку жалобу какого-то поэта на то, что он, Блок, одним своим существованием мешает ему сочинять. Блок ответил вполне серьезно: "Я понимаю это. Мне мешает писать Лев Толстой".
Любопытно, что мощные, выпирающие из смирительных рубашек стихотворной формы фигуры Маяковского и Цветаевой – не производят такого эффекта. Громоздкая лесенка Маяка, как стиль, – не привязчива. Максималистское мироощущение Цветаевой не въедается в мозг, заставляя мыслить и сочинять в его русле. Я слушал аудиозаписи того, как эти поэты читали стихи – ничего особенного. А у Бродского и то, и другое и третье – именно тоталитарно-навязчиво.
И сопротивление стоит немалых усилий.