Последние китобои Калининграда: когда океан замолчал⁠⁠

"Слышишь, внучек? Это гудок в порту. А раньше так гудели наши китобойцы, когда домой возвращались", — говорил мне мой дядька Григорий Аухаренок, когда я маленьким гулял с ним.
Прошло уже сорок восемь лет с тех пор, как последний раз в Калининградский порт вошла флотилия «Юрий Долгорукий». И вот с самого детства я слышал эту историю — от моего дядьки, от его друзей, от случайных попутчиков в маршрутке, которые узнают, что я местный и учился в мореходке.
История о том, как наш город был столицей советских китобоев. И как все это в одночасье закончилось в 1975 году.

Морские богатыри из соседнего двора
Вы представить не можете, какими героями были китобои в шестидесятых! Дядька рассказывал, что, когда флотилия уходила в рейс, на пирсе собирались тысячи людей. Жены, дети, родители — все провожали своих мужчин в Антарктиду.
А какими они возвращались! Загорелые до черноты, бородатые, с подарками со всех континентов. Соседский дядя Володя привозил маме какао из Южной Америки — настоящее, в жестяных банках.

Китобои жили в отдельном районе, у них были свои магазины, детские сады, поликлиники. По городу ходили легенды о их зарплатах — говорили, что за один рейс матрос зарабатывал столько, сколько учительница за год. Может, и преувеличивали, но машины у китобоев действительно появлялись первыми.

Помню, как мальчишки во дворе играли в китобоев. Самокаты превращались в гарпунные пушки, а дворовые коты — в китов. «Пых-пых! Попал в кашалота!» — кричал Серёжка Муравьёв, целясь в соседского Мурзика.

Плавающий город в ледяном океане
Флагман флотилии — китобаза «Юрий Долгорукий» — был настоящим чудом техники. Представьте: корабль размером с девятиэтажку, на котором живут и работают семьсот человек. Там были не только цеха и мастерские, но и баня, кинозал, библиотека, даже больница с операционной.
Тётя Клава, которая работала поваром на китобазе, рассказывала, что кормить такую ораву — дело непростое. За день съедали центнер хлеба, мешок картошки, полтуши мяса. А в штормы, когда корабль кидало, как щепку, она умудрялась варить борщ, держась одной рукой за поручень.
Моряки проводили в Антарктике по полгода. От дома — тысячи миль, вокруг — только лёд и океан. По радио изредка новости из Москвы, письма от семей приходили с оказией. Дед говорил, что самые счастливые дни были, когда почтовое судно приносило пачки писем. Мужики, как дети, собирались в каюте и читали новости из дома, передавали привет от жён и детей.

Охотники за морскими гигантами
А сама охота! До сих пор мурашки по коже, когда слышу эти рассказы.
Представьте: серое антарктическое утро, корабль покачивается на волнах. Вдруг матрос кричит: «Фонтан справа по борту!» И начинается погоня.
Кашалот — зверь умный. Почует опасность — может нырнуть на час, а всплыть за несколько миль. Дядька рассказывал про одного «академика» (так называли особо хитрых китов), за которым гонялись три дня. Тот водил китобойцев кругами, как щенков за косточкой.
"Но когда, наконец, взяли его", — блестели глаза у деда, — такой был красавец! Двадцать метров в длину, весь в шрамах от схваток с кальмарами. Настоящий морской волк.
Гарпунёр Семён Петрович, сосед по лестничной площадке, показывал мне свои руки — мозолистые, искореженные. «Это от гарпунной пушки, сынок. Когда кит на гарпуне бьётся, такую силищу развивает — трос может руку оторвать». Но говорил он это с гордостью, как орден показывал.

Золотые годы, которые не могли длиться вечно
Первые десять лет флотилия работала как часы. Киты попадались крупные и часто, трюмы возвращались полными, валюта текла рекой. Калининград богател на глазах — строились новые кварталы, открывались заводы, в магазинах появлялись заморские товары.
Помню, как отец показывал мне фотографию в газете: наша флотилия заняла первое место среди всех советских китобоев. На снимке экипаж «Юрия Долгорукого» с переходящим знаменем. Молодые, весёлые, уверенные в себе парни. Казалось, так будет всегда.
Но уже к концу шестидесятых что-то пошло не так. Дядька говорил, что возвращался из рейсов мрачным.
"Киты кончились, внучек", — говорил он, качая головой. — "Раньше за день десяток добывали, а теперь неделями ищем одного".
Стали уходить всё дальше от берегов. Рейсы удлинялись, а результаты ухудшались. В газетах писали о снижении планов, о «временных трудностях». Но тётка-то всё видела и рассказывала, что мужики возвращались усталые и какие-то потерянные.

Когда мир сказал «хватит»

А тут ещё началась эта вся возня с защитниками животных. По телевизору показывали митинги в Америке и Европе, где люди с плакатами требовали прекратить «варварское истребление китов».
Дядька сначала злился: «Сидят в тепле, жирные, а нас учат, как жить! Мы же не для забавы китов бьём — стране валюта нужна, людям работа!»
Но потом и сам стал сомневаться. Особенно после того рейса, когда нашли кита с детёнышем.
Малыш рядом с мамкой плавал, не отставал ни на шаг, — рассказывал дядька, и голос у него дрожал. — Такой маленький, беззащитный. И мы... мы их обоих... Замолкал и долго смотрел в окно.
Международные ограничения становились всё жёстче. Раньше били всех подряд, а теперь каждый кит был на счету. Комиссии, квоты, проверки — головная боль для капитанов.

Последний рейс
Весной 1975 года «Юрий Долгорукий» вернулся домой в последний раз. Никто тогда не знал, что это финал, но что-то в воздухе чувствовалось.
Обычно возвращение китобоев было праздником — салют из гарпунных пушек, музыка, встречающие толпы. А тут корабли вошли в порт тихо, как-то буднично. Народу на причале было мало, и тот больше из любопытства пришёл.
Дядька рассказывал, что на прощальном банкете капитан Иванов поднял тост «за тех, кто остался в океане», и многие плакали. Понимали — конец.
Потом началась распродажа. «Юрий Долгорукий» ушёл на слом в Индию — представляете, такой красавец-корабль! Гарпунеры кое-как переделали в рыболовные суда, но это было уже не то. Как скаковую лошадь в ломовую перепрячь.

Что осталось
Помню, как дядька рассказывал, что тяжело переживал закрытие флотилии. Ему было всего пятьдесят. Устроился сварщиком-термистом, но часто повторял: «Не то, внучек, совсем не то».
Многие китобои спились. Кто-то уехал в другие города. А кто-то, как сосед дядя Витя, до самой смерти рассказывал в подъезде истории про Антарктиду всем, кто готов был слушать.
Город тоже изменился. Исчезли валютные поступления, закрылись связанные производства. Калининград из «китобойной столицы» постепенно превратился в обычный областной центр.
Но знаете что? Сейчас я понимаю — дядька был прав, когда под конец жизни сказал: «Может, и хорошо, что прекратили. Не наше это дело — зверей морских истреблять».

Иду иногда к памятнику морякам на набережной, стою, слушаю ветер и похлюпывающие на воде шлюпки. И кажется мне, что где-то далеко в Антарктическом океане плывут киты — те самые, которых не успели поймать наши деды. Плывут и радуются, что океан снова стал их домом, а не охотничьими угодьями.
Может, правда лучше так.