Понятие времени ч.1
Борис Ихлов
Введение
Философская дискуссия о времени и многомерна, и однобока. Древние философы-идеалисты высказывали противоположные идеи, и ложные, и забегавшие далеко у будущее.
В современной философии выделяют следующие концепции: субстанциальную и реляционную, субстратную, экстенсионную, акцидентальную, но мы почти не будем их использовать, как и концепции первичности формы, геометродинамики в духе Мизнера – Уилера, дискретного пространства-времени Снайдера (1947) и пр. Обсуждение темы сводится к столкновению вульгарных марксистов, отвергающих теорию относительности (напр., В. А. Подгузов), и релятивистов, нео- и постпозитивистов, пропагандирующих зависимость времени от сознание и путешествия во времени.
Современное понимание пространства и времени представляют также как борьбу С- и Р-подходов.
Первый рассматривает пространство и время как самостоятельно (вне и независимо от материи), предметно существующие, второй - как не обладающие самостоятельным бытием вне движения материальных объектов, как специфические отношения вещей, явлений, процессов.
Сторонники данной классификации неверно полагают, что исторически исходным (зародившимся еще в донаучном мышлении) был Р-взгляд на пространство и время,- когда пространственно-временные свойства вещей не отделялись от самих вещей, в пример приводят высказывание Эйнштейна: «Что касается понятия пространства, то... ему предшествовало психологически более простое понятие места. Место есть прежде всего (малая) часть земной поверхности, которой присваивается какое-либо название. Вещь, “место” которой определяется, есть “материальный предмет”... Простой анализ показывает, что “место” является также группой материальных предметов”. С этой точки зрения “пространство (или место) есть вид порядка материальных объектов”; при этом, что ясно, “не имеет смысла говорить о пустом пространстве».
«Однако, - продолжал Эйнштейн, - можно... мыслить иным образом. Мы можем поместить в какой-либо ящик определенное количество зерен риса или вишен и т.п. Встает вопрос о свойстве материального объекта, “ящика”, которое должно быть признано “реальным” в том же смысле, как реален и сам ящик. Это свойство можно назвать “пространством” ящика. Могут существовать и другие ящики, которые в этом смысле имеют “пространство” различной величины. Понятие “пространство” приобретает смысл, который не зависит от связи с отдельным материальным предметом. Таким образом, путем естественного расширения понятия “пространство ящика” можно прийти к понятию независимого (абсолютного) пространства, не ограниченного по протяженности, в котором содержатся все материальные объекты. В этом случае материальный предмет, не расположенный в пространстве, просто непонятен; с другой стороны, при таком образовании понятия вполне мыслимо существование пустого пространства». Утверждают, что таково существо С-концепции.
То есть, данная трактовка отбрасывает и вопрос об отношении сознания к материи, и вопрос об отношении формы и содержания.
Античность
«… в многообразных формах греческой философии уже имеются в зародыше, в процессе возникновения, почти все позднейшие типы мировоззрений. Поэтому и теоретическое естествознание, если оно хочет проследить историю возникновения и развития своих теперешних общих положений, вынуждено возвращаться к грекам», - отмечал Маркс [1].
У Аристотеля, Платона пространство - протяженность материи или эфира. В мире идей Платона время вечно и неизменно. В мире вещей время течет и относительно. То же – у Парменида, его время так же неизменно, изменчивость времени – лишь субъективные ощущения, а истинным бытием обладает лишь вечное настоящее бога. Для Гераклита время универсально и текуче.
Понятие обладающего собственным бытием абсолютного пустого пространства восходит к основателю философской школы Фалесу Милетскому и первым материалистам: Анаксимандру, Левкиппу, Демокриту, Эпикуру, Лукрецию Кару. Пространство понималось как имеющая самостоятельную сущность субстанция, как протяженная пустота, которую заполняли все тела, но которая от них не зависела. Аналогично и представление древних атомистов о времени, существовавшее наряду с пониманием времени как субъективным восприятием мира.
Поздняя Римская империя
Предтечей субъективного представления времени Юма, Маха и других философов был святой Августин (353-430). Гуссерль считал труды Августина лучшим, что сделали философы в изучении времени.
Августин Аврелий следовал неоплатонизму, но исходил не из объекта, а из субъекта, потому субъективность мышления для него не существует. Любое впечатление для Августина – и есть объективный мир, а время – просто коррелят помнящей, созерцающей и ожидающей души. Например, он отмечал, что необратимость времени мучительно тяжело переживается человеком. Но каким человеком? Сумасшедшим? Вышедшим из тюрьмы? Только что встретившим свою будущую жену? Ребенком, мечтающим стать взрослым? Человеком в какой исторический период: после войны, после Великой депрессии, после цунами?
Поскольку таких вопросов себе Августин не задает, он еще легче Гегеля разрешает вопрос о времени: «… бессмысленно спрашивать, что было тогда, когда не было мира, ибо «тогда» значит во времени, а время существует только с миром… Время сотворено, поэтому рассуждения о временном пребывании Бога до творения бессмысленны» Т.е. о времени можно говорить только с того момента, как был сотворен мир. Казалось бы – все правильно? Но вопрос о причинах возникновения мира, о спонтанном нарушении симметрии, о природе времени и пр. отпадает сам собой. Вопрос о «теперь» Августин попросту не решает. Точнее, утверждает, что настоящее, как будущее и прошлое, содержится лишь в душе. Тем самым Августин – солипсист.
Как же измерить время? Ведь ни прошлого, ни будущего нет, а настоящее, как указал еще Аристотель, не имеет длительности? Может быть, измерить движением тел? «Я слышал от одного ученого человека, что движение солнца, луны и звезд и есть время, но я с этим не согласен. Почему тогда не считать временем движение всех тел? Если бы светила небесные остановились, а гончарное колесо продолжало двигаться, то не было бы времени, которым мы измеряли бы его обороты?» [2].
Но ведь Земля могла бы совершить оборот вокруг Солнца вдвое быстрее, и мы это можем различить, продолжает рассуждения Августин. «Что всякое тело может двигаться только во времени, это я слышу. Ты мне это говоришь. А что это самое движение тела есть время, этого я не слышу: не Ты это говоришь» [там же, 11, XXIV]. То есть, из собственного субъективного чувственного Августин конструирует объективное рассудочное: движение – не есть мера времени. Что же оно такое? «Поэтому мне и кажется, что время есть не что иное, как растяжение, но чего? Не знаю; может быть, самой души» [там же, 11, XXVI].
Августин классифицирует время путем введения трех его мод: настоящего прошедшего, настоящего настоящего и настоящего будущего. Настоящее прошедшего – память; настоящее настоящего – непосредственное созерцание; настоящее будущего – ожидание [там же, 11, XX, с. 297]. Соответственно, время хотя и связано с движением, но не совпадает с ним и движущимися предметами, оно часть сознания, поскольку связано с памятью, интуицией и ожиданием [там же, гл. XXIV – XXVI].
«…Как расходуется будущее, которого еще нет, или прошлое, которого уже нет, если не через душу, какова и есть причина факта, что эти три состояния существуют? Ведь именно душа надеется, имеет намерения, вспоминает: то, что она ждала, посредством ее намерений и действий, становится материалом воспоминаний… Никто не может отрицать, что настоящее лишено протяженности, ведь его бег – лишь мгновение. Не так уж длительно и ожидание, ведь то, что должно быть настоящим, ускоряет и приближает пока отсутствующее. Не так длительно и будущее, которого нет, как его ожидание. Прошлое, ещё менее реально, совсем не так продолжительно как воспоминание о нем» [там же, 11, XXVIII, с. 306]. Итак, эталоном времени Августину служит душа. Мера исчисления – впечатления. В том числе – впечатления от слов.
Конечно, между длительностью событий и ощущениями этой длительности есть определенная связь: чем дальше прошлое, тем меньше его помнят, оно менее насыщено, потому сегодняшний прошедший день «длиннее» вчерашнего. Однако понятно, что у Августина время как форма не существует объективно. То есть: как нечто меняющееся от субъекта к субъекту не подлежит использованию в физике. Однако на практике, как известно – подлежит.
Значительно более конструктивный подход видим у Аристотеля, для которого время не существует вне движения, но само движением не является. ««Теперь» - пишет он, - это не часть времени, ибо частью измеряется целое, но «теперь» не измеряет время, и время не слагается из «теперь». «Теперь» - это «крайний предел прошедшего», за которым нет еще будущего, и предел будущего, за которым нет уже прошлого», - формулирует Аристотель [3].
Феномен времени Аристотель исследует во вполне гегелевском духе: ««Теперь» – это крайний предел прошедшего, за которым еще нет будущего, и предел будущего, за которым уже нет прошлого» [там же]. ««Теперь» – это граница. Оно и связывает прошлое и будущее, и разделяет их, но разделяет потенциально. Поскольку «теперь» разделяет, оно иное, разное, поскольку связывает, оно всегда тождественно самому себе. Время и непрерывно через «теперь», и разделяется через «теперь»» [там же, стр. 79-80]. «Теперь» неделимо, продолжает Аристотель, т.к. если б оно было делимо, часть его принадлежала бы прошлому, а часть – будущему. Следовательно, поскольку в «теперь» нет частей, в нем нет ни движения, ни покоя. Уже в этом размышлении Аристотеля содержится вопрос: всегда ли настоящее тождественно себе, одинаково, или «теперь» всегда различны.
«Что время или совсем не существует, или едва существует, будучи чем-то неясным, можно предположить на основании следующего. Одна часть его была и уже не существует, другая – в будущем, и ее еще нет: из этих частей слагается и бесконечное время, и каждый раз выделяемый промежуток времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть причастным существованию. Кроме того, для всякой делимой вещи, если она только существует, существовали бы ее части, или все. или некоторые, а у времени, которое делимо, одни части уже прошли, другие только будут, и ничто не существует» [там же, стр. 76].
Можно продолжить эти размышления: «теперь» не является чем-то независимым: оно содержит в себе и прошлое, и будущее, и одновременно уже их не содержит. То есть, понятие времени, утверждает Аристотель, противоречиво. Как, добавим, и все остальные понятия, выработанные человечеством.
Как отмечал Ильенков, неизбежную антиномичность мышления можно устранить только одним путем – выбросить из головы ровно половину категорий [4].
Аристотель жил в 384-322 гг. до н.э., Августин – шестью веками позже. Механицист и позитивист Рассел не соглашался с Августином, указывал, что тот не был знаком с трудами Аристотеля, при этом считал, что «теория» Августина является «большим шагом вперед по сравнению со всем тем, что можно найти на эту тему в греческой философии» [5].
Т.е. Августин не понимает объективность психологического отображения, тогда как Аристотель говорил о тождестве бытия и мышления, как о монете и ее восковом отпечатке. Современные физики предпочитают версию Августина в попытках отождествить «психологическое» время с понятием наблюдателя в системе отсчета.
Разумеется, отказ Августина рассмотреть настоящее, как это сделал Аристотель, никакого отношения к специальной теории относительности не имеет, как это представляют некоторые теологи.
Эпоха буржуазных революций
Предтечи материализма Дж. Толанд, Дидро указывали, что представление о пустоте связано со взглядом на материю как на инертную, бездеятельную.
Однако Галилео Галилей, Рене Декарт, деист Гоббс, Ньютон утвердили понятие субстанциального, абсолютного, не зависимого от субъекта времени.
Декарт, Спиноза, Ломоносов вернулись к воззрениям Платона: пространство есть протяженность материи или эфира.
Ньютон подверг критике идею Декарта о заполненном мировом пространстве, т. е. о тождестве протяжённой материи и пространства. Для Ньютона пространство и время – объекты, независимые как от материи, так и от сознания. Ньютон избавил понятие пространства-времени от антропоморфизма. Согласно Ньютону абсолютное, истинное, математическое время (длительность) само по себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему длится равномерно и везде одинаково (однородно), из чего вытекает закон сохранения энергии.
В противоположность данным воззрениям Аристотель считал пространство системой отношений, Лейбниц, Лобачевский - порядком взаимного расположения множества тел, существующих вне друг друга, время - порядком сменяющих друг друга явлений или состояний тел [6].
В то же время Лейбниц пользовался субстанциальным представлением времени, а Ньютон высказывался о пространстве-времени точно так же, как Лейбниц. Отличие в том, что Лейбниц, вслед за Аристотелем, отрицал существование пустого пространства.
Эрнст Мах связал теорию с практикой, он справедливо указал, что аксиомы геометрии (добавим – и всей математики) имеют эмпирическое происхождение, экспериментально обнаруживается лишь относительное движение, поэтому пространство-время не существует как абсолют. Из чего он делал нелогичный вывод, что измерения пространства-времени – не объективны . Мах сделал вывод, абсолютно далекий от практики: описываемые математически пространство и время – якобы всего лишь феномены сознания. Пространство и время, как весь мир - совокупность ощущений или «элементов» субъекта.
Дэвид Юм также считал, что пространство и время - феномены сознания, они не являются объективно существующими, это всего лишь привычки человека видеть мир таковым, например, привычка к смене дня и ночи, времен года и т. д. Причем Юм вовсе не был человеком неадекватным и не отрицал существования объективного мира. Он просто не видел достаточно доказательств, чтобы утверждать о его существовании. Казалось бы, Ленин раз и навсегда доказал ошибочность логических построений субъективного идеализма, указан на софизм: ограничивая внутренний мир чувствами, субъективный идеалист подменяет чувства как связь с внешним миром на другое содержание этого понятия: на перегородку, отделяющую от внешнего мира. Но не так все просто.
Например, разве можно считать образы во сне, во время действия алкоголя или наркотиков, сознание сумасшедшего или иное измененное сознание отвечающими внешнему миру? Юм просто отмечал, что он (лично) не в состоянии доказать отличное от сна пребывание во внешнем мире.
Аналогично Беркли не отрицал существование субстанции, он лишь не мыслил ее без духа, наличие духа в субстанции для Беркли и дает возможность ее познания.
Объективный идеалист Гегель не мог допустить, чтобы время было всего лишь психологическим субъективным явлением. Однако от «расхоже понятого времени» он уходит в область мистики, в отношения между временем и духом. Время для него – саморазвертывание духа.
Кант
Гуссерль отмечает: «Анализ (о)сознания времени — давний крест дескриптивной психологии и теории познания. Первым, кто глубоко ощутил огромные трудности, которые заключены здесь и кто бился над ними, доходя почти до отчаяния, был Августин. Главы 14-28 книги XI «Исповеди» даже сейчас должны быть основательно проштудированы каждым, кто занимается проблемой времени» [7].
Гуссерль крайне недоволен тем, что наука не желает иметь отношения к проблемам ценности и смысла.
Вслед за Августином он игнорирует взаимодействие человека с обществом, в целом - с внешней средой, отбрасывает его практическую деятельность, конкретнее - тот факт, что личность человека не есть нечто самостоятельное, отдельное, изолированное, это системное качество, возникающее в человеческом обществе, конкретная совокупность общественных отношений. Следовательно, для физики и вообще для физики его воззрения на время ценности не имеют.
Близок к Августину и Юму Кант, для которого время - «способ располагать в душе представления»,
субъективное условие, необходимое для созерцания человеком мира и самого себя, априорная форма чувственности: «Не говоря уже о том, что представления внешних чувств составляют основной материал, которым мы снабжаем нашу душу, само время, в которое мы полагаем эти представления и которое даже предшествует осознанию их в опыте, находясь в основе их как формальное условие того способа, каким мы полагаем их в душе, содержит уже отношения последовательности, одновременности и того, что существует одновременно с последовательным бытием» [8].
То есть, время – не нечто в душе, а лишь функция сознания. Причем не врожденная, а приобретенная. Во внешнем мире время тоже не существует: «… если мы возьмем предметы так, как они могут существовать сами по себе, то время есть ничто» [там же, 3, стр. 58].
Причем изначально Кант не собирался третировать понятие времени: «Математическое исследование движения, связанное с понятием пространства, равным образом доставляет нам много данных, чтобы удержать на пути истины и метафизическое рассмотрение времени» [там же, стр. 82]. Т.е. здесь Кант рассуждает вполне приложимо к физике. Причем время универсально и первично по отношению к пространству. Однако по Канту реальное бытие – сверхчувственно. И вневременно.
Позднее Кант приходит к выводу, что не только чувства, но и рассудок не в силах постичь вещи в себе, время же лишь связывает между собой рассудок и чувства.
«Трансцендентальное временное определение, - пишет Кант, - однородно с категорией (которая составляет единство этого определения), поскольку оно имеет общий характер и опирается на априорное правило. С другой же стороны, трансцендентальное временное определение однородно с явлением, поскольку время содержится во всяком эмпирическом представлении о многообразном. Поэтому применение категорий к явлениям становится возможным при посредстве трансцендентального временного определения, которое как схема рассудочных понятий опосредствует подведение явлений под категории» [9].
Причем психологический детерминизм, по Канту, сродни детерминизму механическому. Почему-то!
Энгельс
«… бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства.
Гегелевское «вневременно прошедшее бытие» и ново-шеллинговское «предвечное бытие» являются ещё рациональными представлениями по сравнению с этим бытием вне времени», - пишет он [10].
«… Если мир был некогда в таком состоянии, когда в нём не происходило абсолютно никакого изменения, то как он мог перейти от этого состояния к изменениям? То, что абсолютно лишено изменений, если оно ещё вдобавок от века пребывает в таком состоянии, не может ни в каком случае само собой выйти из этого состояния, перейти в состояние движения и изменения. Стало быть, извне, из-за пределов мира, должен был прийти первый толчок, который привёл мир в движение. Но «первый толчок» есть, как известно, только другое выражение для обозначения бога» [там же, С. 53].
Сегодня утверждается, что роль первотолчка сыграли квантовые флуктуации и спонтанное нарушение симметрии в состоянии, близком к сингулярности.
Энгельс во многом придерживается точки зрения Лейбница: находиться в пространстве по Энгельсу - значит быть в форме расположения одного возле другого, существовать во времени - значит быть в форме последовательности одного после другого. «... обе эти формы существования материи без материи суть ничто, пустые представления, абстракции, существующие только в нашей голове» [там же, ст. 550].
Подобных позиций придерживался и Гольбах.
«Основные формы всякого бытия суть пространство и время; бытие вне времени есть такая же величайшая бессмыслица, как бытие вне пространства», - утверждает Энгельс [там же, стр. 51].
Пространство и время зависят от взаимоположения и движения системы.
Опровергая слабые построения Дюринга, Энгельс указывает, что Дюринг позаимствовал у Канта первую часть его утверждения о начале времени: Кант утверждал, что мир имеет начало во времени и пространстве, одновременно мир не имеет начала во времени и конца в пространстве.
«Вопрос сам по себе, - утверждает Энгельс, - разрешается очень просто. Вечность во времени, бесконечность в пространстве, — как это ясно с первого же взгляда и соответствует прямому смыслу этих слов, — состоят в том, что тут нет конца ни в какую сторону, — ни вперёд, ни назад, ни вверх, ни вниз, ни вправо, ни влево. Эта бесконечность совершенно иная, чем та, которая присуща бесконечному ряду, ибо последний всегда начинается прямо с единицы, с первого члена ряда» [там же, стр. 50].
То есть: Энгельс исходит из механистического представления Ньютона об абсолютном пространстве-времени, с одной стороны, определяя пространство-время как форму, он забывает, что и форма содержательна. Например: форма существования субстанции – объем пространства. Тогда формой чего является пустой объем?
С другой стороны, он определяет существование вечной временной формы путем привлечения противоречивости понятия актуальной бесконечности, следовательно, противоречивости самой временной формы. Здесь снова упускается из виду относительная самостоятельность формы, ее содержательность. Однако ошибся ли Энгельс, верной ли в современном смысле оказывается первая часть утверждения Канта о начале времени? Согласно современным представлениям до Большого взрыва у материи не существовало именно таких форм, как время и пространство.
Но для того, чтобы произошел Большой взрыв, необходимо, чтобы в материи, существовавшей до Большого взрыва, произошли изменения. То есть, чтобы состоялось некое движение. Причем такое движение, которое, разумеется, происходит во времени, поскольку время само есть последовательность событий, однако во времени происходить не может - в виду его отсутствия. Здесь вновь возникает вопрос о первотолчке.
Поставим вопрос по-другому: не что было «до того», а как произошло спонтанное нарушение симметрии и Большой взрыв? Какие изменения чего-то начального к ним привели? Но если изменения – это означает, что они проходили опять же во времени. Или в его неком суррогатном роде. Ведь время – это и есть последовательность событий. Что дало повод иным физиками в 80-е утверждать, что времени как такового вообще не существует. «Время не есть движение, потому что движения идут одни быстрее, другие медленнее, время же течет везде равномерно. Время – мера движения. Но и само время измеряется движением. Но мерой времени является не всякое движение, а лишь равномерное круговое движение…» [3, стр. 78-79].
Продолжение следует