Победитель и пересмешник.Ч.2
Последние походы
“Я не прыгал смолоду, зато прыгаю теперь”, — говорил Суворов, когда его возвели в графское достоинство и, после взятия Варшавы, произвели в фельдмаршалы. К нему пришла слава: в честь победителя слагали оды, имя Суворова после взятия неприступного Измаила и побед в Польше знала вся Европа.
Заняв престол, император Павел I затеял почти дружескую переписку с Суворовым. Но военная реформа, которую затеял новый император, большой поклонник прусской системы, Суворова категорически не устраивала.
“Русские прусских всегда бивали — чего же тут перенять?” — писал он в частном послании, которое, скорее всего, было прочитано императором. Знал Павел Петрович и замечательную рифмованную остроту Суворова: “Пудра не пушка, букли не порох, коса не тесак, я не немец, природный русак!”
Последовала жестокая опала, из которой — ещё один парадокс — Суворова вызвали “спасать царей” во главе австрийско-русской армии, которая должна была сражаться с французами в Италии и Швейцарии.
Так повелось в России: частенько в критической ситуации у нас во главе армии ставили почтенных стариков — и они не подводили. Как Пётр Салтыков в Семилетнюю войну, как Михаил Кутузов в 1812-м, как Суворов в 1799-м. Кто-то, быть может, добавит: как Евгений Примаков в 1998-м. Есть в этом какая-то “тайна Золотого ключика”. Возможно, закодированная и в нашем былинном эпосе — о “старом казаке Илье Муромце”.
В Вене Суворова принимали как последнюю надежду империи — торжественно. А он то и дело поддевал австрийцев — чтобы знали свое место. Вдруг начал выкрикивать из своей кареты: “Да здравствует император Иосиф!”
Когда ему объяснили, что Иосиф пребывает в могиле, а в Вене нынче правит Франц, ответил простодушно: “Помилуй Бог, не знал!”. Когда австрийские стратеги пытались расспросить его о военном искусстве или дать свои рекомендации, он повторял одно: “Штыки, штыки!..”, а потом добавил: “Да, мы, русские, такие. Я ещё из лучших”. Но штыки и впрямь сыграли в кампании 1799 году ключевую роль.
Всё это напоминает фантазию какого-нибудь остроумного романиста, но на Суворова такие шутливые выходки похожи в ещё большей степени. К тому же, он всё рассчитал. “Цесарцам” сразу нужно было дать понять, что Суворов прибыл в Европу не для того, чтобы таскать им каштаны из огня.
Когда Суворову торжественно вручили план кампании, в финале которой он должен был оказаться на берегу реки Адды (в Италии), он ответил: “На Адде я начну кампанию, а где завершу — одному Богу известно”. И австрийцы вынуждены были стерпеть такое отношение: ведь без Суворова они оказались на грани катастрофы.
Французская республиканская армия не просто считалась, но и была в эти годы лучшей в мире. Свергнувшие монарха французы отбросили все устаревшие условности и в тактике, и в амуниции. Нечто похожее провела и Россия — только не под революционными флагами, ещё при Потёмкине. Но главное, что сделал Суворов — привил своим воинам дух победителей, о котором мечтал Пётр Великий.
Недаром Александр Васильевич любил повторять петровский афоризм: “Природа произвела Россию только одну, она соперниц не имеет”. И всей своей жизнью подтверждал его.
О знаменитом французском генерале Моро Суворов говаривал: “Он меня, старика, несколько понимает, но я его лучше”. И, действительно, дважды разбил его. Он весной и летом 1799 года одолел французов в трёх генеральных сражениях подряд: такое не удавалось ни одному полководцу в период революционных (наполеоновских) войн.
Адда, Треббия, Нови — три сестры, так называл те свои победы Суворов. Он был осыпан наградами — русскими, австрийскими, итальянскими. Но понимал, что всё это — лишь прелюдия к полному искоренению французской “гиены”. И стремился в Париж! Но тут-то и отомстили ему австрийцы, отговорившие союзников (включая императора Павла) от такого похода.
Здесь лежит Суворов
У князя Италийского, графа Рымникского никогда не было собственного дома в Петербурге. Как-никак, он был московским барином. Будучи в столице, он останавливался у Дмитрия Хвостова — печально знаменитого поэта, чьё имя стало символом графомании.
У Хвостова, в доме на Крюковом канале, Суворов и умирал. О новых сражениях, о походе на Париж, он мечтал до последних своих минут. Было у непобедимого полководца последнее желание, чтобы на его могиле было высечено только три слова: “Здесь лежит Суворов”.
Возможно, он сам придумал эту эпитафию. Возможно, её создал Державин, а Суворов — восторженно одобрил. По крайней мере, Якоб Грот включил это одностишие в собрание сочинений Державина.
Но выполнить завещание Суворова удалось только много лет спустя. Современники испугались слишком лаконичной надгробной надписи. На первой могиле генералиссимуса в Благовещенской церкви Александро-Невской лавры значились и имя-отчество, и титулы, и звания.
Только внук полководца — петербургский генерал-губернатор Александр Аркадьевич Суворов (этот противоречивый человек заслуживает отдельного повествования!) добился смены надгробия. С тех пор это самая известная и выразительная русская эпитафия — “Здесь лежит Суворов”. Объяснения излишни. Регалии ничего не добавляют к столь великому имени. Здесь нетрудно разглядеть гордыню — но, как говорил Суворов, “невинность не терпит оправданий”, а цену себе — высочайшую! — он знал.
Бессмертие
Даже ХХ век не списал в архив Суворова — “солдата и полководца”. Любопытный факт: несмотря на популярность героев нового времени, самой читаемой биографической книгой 1930-х готов стал “Суворов” К. Осипова, выдержавший несколько изданий. А в годы войны — книги Кирилла Пигарёва, которые и в наше время читать интересно и пользительно.
В годы войны кавалер Георгиевского банта и советской медали “За боевые заслуги” Владимир Грусланов, сражаясь в рядах Красной Армии, неустанно — путём переписки с разнообразным начальством! — учреждал музеи Суворова — в Кончанском, в Новой Ладоге…
И — представьте — их открывали. И до сих пор они остаются очагами памяти о Суворове.
Все знали плакат Кукрыниксов со стихами Маршака:
Колем мы здорово,
Бьёмся отчаянно,
Внуки Суворова,
Дети Чапаева.
А в блокадном Ленинграде никто не прятал от обстрелов единственный из старинных монументов — памятник Суворову.
Конечно, великий победитель не забыт и сегодня. Главное, чтобы память о нём не превратилась в подневольный ритуал. Суворов — это азарт, аллегория, порыв к победе, эксцентрика. Скуке — даже самой благообразной — в этом ряду не место.
Автор -Арсений Замостьянов, заместитель главного редактора журнала “Историк”