По законам военного времени (Глава 15)⁠⁠

Детские забавы

Зимой день короткий — это прописная истина, но чем севернее, тем он ещё короче. В Кизеле зимой темнело уже часам к четырём. Я очень любил лыжи и коньки, но не часто приходилось их надевать из-за необходимости добывать уголь. Пока вернёшься с террикона, день и кончился. Лишь иногда по воскресеньям удавалось покататься. О выходе на городской каток речи не могло быть: надо иметь деньги, время и хорошие коньки. Катались мы по шоссе, что взбиралось по косогору Доменного Угора в направлении Володарки на «снегурках». Эти коньки потому так и назывались, что их широкие лезвия не проваливались на хорошо утрамбованном снегу «шоссейки», по льду же на них кататься было невозможно.

Целые толпы ребятишек бывало катились от нашей Комсомольской улицы до самого городского рынка. После того предстоял длинный путь в гору. Выручали проезжавшие иногда автомашины, зацепившись за их борт, можно было легко и быстро оказаться на горе. Для удобства зацепки придумали длинные проволочные крючки. Шофёры, грузчики, милиция и её активисты ловили «крючников» и в наказание отбирали коньки. Проволочный крючок в руках был неоспоримой уликой, даже если вблизи не предвиделось никакой машины, поэтому многие предпочитали обходиться без него, хотя поймать машину в этом случае было намного труднее. Хорошо было бы, если бы можно было разбежаться заранее, но надо было показать шофёру и грузчику, что ты не собираешься цепляться, и лишь когда кабина миновала тебя, сделать резкий и сильный рывок в направлении заднего борта кузова.

Если грузчик сидел в кузове, что вообще-то зимой случалось редко из-за морозов, он, конечно, видел, что мальчишка прицепился сзади, но иногда, будучи по природе невредным или не желая выпускать тепло из тулупа, никак не реагировал. Чаще же он вставал и пытался схватить шапку с головы «конькобежца», чтобы закинуть её далеко в снег. Если ты даже присядешь, он уже не отстанет, постучит в кабину, чтобы шофёр остановился и попытается тебя догнать.

Я однажды здорово попался. Ухватившись руками за низ кузова (он был железный) и поглядывая в щель между бортами на сидящих у кабины грузчиков, я спокойно катился к вершине горы, готовый при первом движении грузчиков ко мне или при остановке машины — оторваться и рвануть вниз с горы. Но меня перехитрили. Вдруг страшный удар обрушился на мою голову и я потерял сознание. Когда очнулся, машины уже не было видно, а стоявшие вокруг ребята рассказали, что у машины вдруг открылся задний железный борт и всей своей тяжестью хряпнул меня по шапке. Грузчики дружно захохотали. Из этого можно было сделать заключение, что борт открылся не случайно, а его заранее открыли и придерживали проволокой, а потом отпустили. От серьёзной травмы пасла меня толстая шапка.

Для катания на лыжах условия у нас были хорошие, снега много. Кататься можно было и с гор. Но больших успехов в лыжных гонках и спусках мне достичь не удалось, слишком редко приходилось кататься.

Однажды я решился на головокружительный трюк очень крутого спуска, но закончился он плачевно. Я не сумел во время перенести центр тяжести, летя на огромной скорости врезался носками лыж в твёрдый снег и полетел лицом вперед, успев в последний момент опереться на вытянутые руки, чтобы не расквасить себе лицо. Я уже подумал, что легко отделался, подобрал шапку, стал приводить в порядок запутавшиеся лыжи, как вдруг почувствовал что-то неладное с правой рукой, хотя боли не было. Стянув варежку, я онемел от изумления: кисть руки выскочила из сустава и стояла рядом с тем местом, где ей надлежало находиться! Я попытался поставить её на место, но ничего из этого не вышло. Мозг лихорадочно соображал: что делать? Не знаю, слышал ли я где раньше или сам догадался, как в этих случаях поступают, но решение созрело мгновенно. Подозвав катающегося рядом Мишку, я показал ему руку. Он в ужасе отпрянул.

- Дерни двумя руками резко и сильно, - сказал я ему.

- Нет, нет, нет… - залепетал он, в страхе пятясь назад.

И тут я по-настоящему испугался, что он может удрать и никто мне тогда уже не поможет, мы были только вдвоём на горе. Я заорал:

- Ты что, хочешь меня без руки оставить? Дёргай, я сказал!

Кричал я так свирепо, что он уже не знал, чего ему больше бояться.

Надо сказать, рванул руку Мишка хорошо, так что кисть с тихим стуком встала на своё место в суставе. Я пошевелил пальцами и только тогда ощутил острую боль. Рука на глазах стала опухать и скоро сделалась толстой как полено.

В поликлинику я попал только на другой день. Кости оказались в порядке, сустав на месте, а отёк мне вылечили недели за две при помощи свинцовых примочек.

Недели три я отдыхал…

В школе был освобождён от письменных заданий, а дома от заготовки угля.

Больше всего развлечений у нас приходилось на летнее время. Летом день такой длинный, что успеешь и наработаться, и набегаться. А с наступлением сумерек тоже никто с улицы не торопится домой — начинались дела не менее интересные, чем днём.

Любимой летней игрой у нас была лапта. Замечательное её описание я прочёл у Виктора Астафьева, мне так не описать, но коротко могу поведать как мы в неё играли. Современная молодёжь может спросить. Почему вы играли в какую-то лапту, а скажем, не в футбол? Играли мы и в футбол, но это было горе, а не игра. Гоняли тряпичный мяч, настоящих мячей у нас не было. Ни купить, ни достать мы их не могли. Можно было, конечно, записаться в футбольную секцию при ДСО «Угольщик», но кто тогда вместо меня будет возиться с козой, собирать ягоды и нянчить сестру? Нет, эти секции были явно не для меня.

Всё свободное время я играл в лапту. Но был один момент: вдвоём или втроём в лапту не сыграешь, нужны две хорошие команды, человек по пять в каждой. Собрать такое количество ребят на нашей улице было нелегко. Но все старались переделать дела днём, чтобы к вечеру освободиться. Приходили ребята и с соседних улиц. Сравнительная сила игры каждого пацана была хорошо известна, а капитанами команд или, как мы тогда называли «матками», почти всегда были я и Толька Селиванов — самые опытные и умелые игроки. К нам подходили мальчишки парами (примерно равные по силе) и спрашивали: - Матки-матки, чей допрос? Допустим, первый допрос мой, допрашивали по очереди. Они спрашивают: - Мячик или палка? Я, к примеру, выбираю мячик и тот, который в паре «мячик», попадает в мою команду. А другой идёт в Толькину. Когда команды скомплектованы, разыгрывается кому бить, кому голить. Бьющая команда с палками остаётся у черты, а голящая разбегается в «поле». Пока голящая команда ловит мяч, нужно сбегать до второй черты, а при хорошем ударе — успеть вернуться назад.

Теннисных мячей у нас тоже не было, с трудом находили обычные резиновые мячики, но они служили недолго, так как мы считали позорным бить по мячу лёгкими лопатками. Я хорошо бил по мячу, ловко ловил мяч на лету, метко салил, но не очень быстро бегал и не всегда мог увернуться от мяча. Толька же, маленький, тонкий, хуже меня бил и салил, но бегал быстрее и увёртывался от ударов очень виртуозно. Наши с ним игровые силы поэтому были примерно равны и успех игры обычно был переменный, в зависимости от состава команды.

Были у нас две забавные игры, изобретённые нами самими. В них мы играли, когда на лапту не набирались две команды.

Первая называлась «Тараканы-великаны». Это были, по сути, известные русские пятнашки, но не совсем обычные. Посреди нашей улицы, напротив шмаковского завалюшного дома, стояло рядышком два сруба для нового дома. В одном было венцов десять и во втором пять или семь. Эти срубы дядя Коля Шмаков приготовил ещё перед войной. Но с ним произошло несчастье, спал на покосе на сырой земле, простудился и его разбил паралич, он всю войну пролежал, прикованный к постели. Срубы стояли бесхозные и мы лазали по ним как белки, перепрыгивая с одного на другой и играли на этих срубах в прятки и пятнашки.

Постепенно игра стала состоять в том, что один человек, голящий - «Великан», оставался на земле, а остальные - «тараканы» залезали на сруб. Кого ему удастся запятнать, тот идёт голить, а отголивший влезает на брёвна. Казалось бы, по земле бегать легче и запятнать сидящего на срубе не составляет большого труда, но … это далеко не так. Всё дело в том, что бегающему по срубу легко можно перепрыгнуть с одного на другой, а голящий вынужден был обегать срубы кругом.

Я не помню, чтобы кто-то получил травму или даже просто серьёзный ушиб, упав со сруба. Такая выработалась ловкость в беге по этим своеобразным «гимнастическим брёвнам».

Вторая игра называлась «Щит и мяч». На обширной травяной лужайке несколько игроков рассаживались в широкий круг, закрывшись небольшими деревянными щитами. Голящий игрок из центра должен поразить кого-нибудь из них в неприкрытую часть тела, после чего они менялись местами. Сидеть, закрывшись щитом, можно было бесконечно долго, но это презиралось, ловкость заключалась в том, чтобы демонстративно открыться, провоцируя на удар, а в последний момент точно принять мяч на щит. Бьющий мячом тоже старался перехитрить и целился нарочно в одного, чтобы вдруг развернуться и запустить мячом в другого, ослабившего бдительность.

В большом почёте всю войну была у нас игра в «чику» - это на деньги. Я любил играть в чику, в отличие от другой, ещё более распространённой игры на деньги в орлянку. В орлянке мало что зависит от способностей игрока — всё в руках судьбы и если ты не жульничаешь и пассивно ждёшь удачи, шансов на выигрыш меньше половины. А чика, кроме материального интереса, хорошо развивала глазомер, твердость руки, точность удара. Большей частью я выигрывал.

Когда темнело настолько, что не видно было даже мячика, малыши расходились по домам, а мы, ребята постарше, лет 12-14, забирались в середину сруба и начинались всякие рассказы. Часто мы шли на улицу Демьяна Бедного, там находилась небольшая шахтёнка, открытая уже в войну для снабжения топливом населения. Большие шахты, добывающие уголь высокого качества, отправляли его на производственные нужды. На этой шахте работал машинистом подъема старший брат моего товарища Васьки Баранова — Колька. Работы у него было немного — несколько раз включить лебёдку, поднять по уклону вагонетку с углём и опустить порожнюю назад. А Колька был большой любитель рассказывать сказки. По существу, это были анекдоты, но такого слова мы тогда не знали, а сказки эти нам нравились, были они все, без исключения, непечатного содержания. Обычными действующими лицами являлись жадный и глупый поп, старая распутница попадья, красивая и наивная дочка-поповна и работник Иван, парень умный, смелый и находчивый.

Сказки-сказками, но ещё интереснее становилось, когда Колька переходил к рассказам о своих собственных любовных похождениях, действительных или мнимых, нам было не разобрать, но слушали мы его, затаив дыхание. Кольке было 18 лет, он смаковал свои отношения с многочисленными девицами, в которых выглядел не хуже того работника из сказок и мы ему безоглядно верили.

Кизеловский пруд! Сколько добрых воспоминаний связано с ним. Идёшь «в город», в отличие от нашего Доменного Угора, так мы называли центр города, расположенный на другом берегу — обязательно остановишься на его плотине, посмотреть в жуткую круговерть воды у шлюзов, с опаской взглянуть на ревущий водопад. Идёшь обратно — любуешься его широкой гладью. Зимой через пруд проходила дорога, значительно сокращавшая путь автотранспорта, так как в связи с расширением станционных путей, прямой переезд закрыли, окружной объезд находился далеко. Для перехода людей через пути выстроили виадук. На замёрзшем пруду каждую зиму устраивали каток, а на заснеженной его поверхности проходили лыжные гонки.

Но особенно манил нас к себе пруд летом. Там находились купальня и лодочная станция. Купаться разрешалось бесплатно, и мы, ребятня, пользовались каждым удобным случаем, чтобы сбегать на пруд. Купаться в купальне было лучше, чем просто с берега, там можно было нырять с деревянных мостков, со специальных тумб, а кто не боится — и с вышки.

На мостках можно было удобно сложить одежду, выйдя из воды не запачкать ноги, а устав, поваляться на прокалённых солнцем досках. Плавать я научился рано.

Прокат лодок требовал денег и пользоваться ими приходилось не часто, но всё же грести я умею тоже с детства