Пляжные истории III - Ностальгия
Во времена отрочества мне сильно нравилась американская, как сказали бы сейчас, мальчуково-семейная, рок-группа «The Beach Boys» («Пляжные мальчики») - и некоторые песни были очень хороши (нравятся мне и сейчас, через полвека), и некую общность душ с ними ощущал, считая себя тоже этаким пляжным парнишкой, ведь все летние детские каникулы были проведены мной у моря. А что ещё делать подростку летом 1960-х в приморском городе? О, эти бесконечные купания, ныряния, заплывы, иногда аж до волнореза, «ловитки», ручная ловля креветок в маске, с последующим поеданием их в сыром виде! А ловля бычков-«кочегаров» руками под камнями? Наплаваешься, наныряешься за целый день, а потом до вечера горячая вода из ушей вытекает. А бывало, и среди ночи просыпаешься от боли в воспалённом ухе, бывали при этом и прорывы барабанной перепонки с вытеканием всё той-же горячей воды изнутри, а теперь, в старости, из-за загрубевших рубцов на перепонке и слух подупал, да так, что без слухового аппарата и не обойдёшься…
Сколько же этих пляжей я потом пересмотрел за свою жизнь – и на Средиземном, и на Красном, и на Балтийском морях, и на Атлантике, и на Индийском океане…
Странно, но больше половины воспоминаний о Бердянских пляжах, особенно о Центральном, или, как тогда говорили: "Пляже № 1" несезонные, наверно потому, что мальчишками мы предпочитали пропадать летом «на камнях», где почти весь летний день мы проводили в воде, лишь изредка выбираясь на дамбу, причём людей в воде там было в несколько раз меньше, чем на пляже, и не было никаких препятствий для наших диких купаний с бесконечными погонями друг за другом.
Для нашей 16-й школы Центральный пляж был как бы её частью, куда было легко шмыгнуть на пару минут, особенно на большой 20-минутной перемене. Особенно заманчиво было пройтись по льду залива в те редкие дни, когда он появлялся, тем более, до самого волнореза. Тут уж никто не мог удержаться.
Однажды, в восьмом классе, в декабре 1969-го, побегав по льду на большой переменке, все мальчишки припоздали к началу урока, по-моему, химии, но потихоньку всё успокоилось, мы занимались, прошло более половины урока, как вдруг двери класса открылись, и вошли два последних опоздавших, мокрых, как мыши, ниже пояса, впрочем, пострадали от воды и пальтишки, и пиджачки – оказалось, что один провалился под лёд в подмёрзшую прорубь, а другой его спасал, и тоже провалился. Учительница позволила им сесть по местам без репрессий, ведь они и так достаточно сами себя наказали.
Ещё раньше, в классе шестом, после редчайшего двухдневного зимнего шторма, когда направлению ветра не мешал волнорез и порт, а высоченные волны омыли весь Центральный пляж, доставая почти до деревьев, я бродил по ещё мокрому пляжу, и с удивлением, вместе с советскими монетами, действующими и более ранними, нашёл на пляжном песке, уж не знаю, с каких глубин вымытые, но отлично сохранившиеся, правда, потемневшие, царские медные монеты: знаменитый громадный «пятак», и несколько мелких – копейка, загадочная ½ копейки, и ещё более загадочная ¼ копейки, - они «прятались» в пляжном песке более полувека!
А через полгода, уже летом 1967-го, здесь же, на пляже, со мной произошёл несколько диковатый случай: когда с друзьями-соседями мы пришли с Горы на Центральный пляж на целый день, черти понесли меня на деревянный мостик, располагавшийся тогда на границе пляжа и порта, но ещё не используемый для прогулочных кораблей, и из-за этого весьма уважаемый многочисленными «безлошадными» (то есть теми, у кого не было надувных больших автокамер и лодок) рыбаками с удочками и «сипалками». Бесцельно бродя по этому мостику с широко раззявленным ртом, в который, наверно, могли влететь в тот момент все чайки Бердянского залива, я умудрился провалиться правой ногой в узкую щель между досками настила, видимо, специально оставленную для таких юных ротозеев, как я, и вырвать этим большой лоскут кожи с боковой внешней стороны колена, да так, что обнажилась симпатичная полукруглая белая кость сустава. Крови почти не было, и окружающие не обратили на «инцидент» ровно никакого внимания, продолжая ловить себе бычков-кочегаров.
Боевая рана, как всегда в таких случаях, сильно не болела, но стало ясно, что пляжный отдых в этот день окончен, и надо двигать домой. Зайдя в пляжную воду, я надёргал с брёвен мостика приличный пучок тонких зелёных водорослей и залепил ими рану - ведь любой мальчишка знал, что в них навалом йода, и они лучшее лекарство от всех ранений, попрощался с друзьями, и побрёл домой.
Удивительно, но, отлепив присохшие водоросли, маме встревожилась не на шутку от такой пустяковой раны, и повела меня под гору, в травмопункт больницы, где старичок-хирург, только для её успокоения, разумеется (небось, во фронтовом госпитале и похлеще видал), совершенно спокойно (наш человек!) стянул концы разошедшейся кожи несколькими стежками суровой нити, без каких-либо уколов, и совершенно не больно. Он же через десять дней и повытаскивал эту нить из поджившей ранки, и я до сих пор щеголяю симпатичным звездообразным шрамом трёхсантиметрового диаметра. Так до сих пор я и не могу понять, что нас потянуло в этот день на этот Центральный пляж, ведь мы всегда ходили на «наше» место «на камнях»?
– Точно чёрт какой-то!
Впрочем, через год-два у нас, мальчишек, прорезался нешуточный интерес к противоположному полу, и мы начали изредка ходить на Центральный целенаправленно, безо всяких чертей, в, так сказать, познавательных целях, потому что «на камнях» этого противоположного пола было маловато, ведь целый день загорать там было бы жестковато. Бывало, что, опять же, чисто в познавательных целях, уверяю вас, ну, и немного бахвалясь друг перед другом, некоторые из нас слегка хулиганили, «подныривая» в мутной воде на приличные расстояния и мимолётно хватая женщин и девушек под водой за разные, интересные нам, места. Поймать нас, разумеется, не могли, но женщины не обращали на наглых «мальков» ровно никакого внимания (подумаешь!), а молодые девчонки, завидев нашу хищную стайку, тут-же старались выбежать на берег.
Хоть и прошло более полувека с тех памятных времён 60-х и начала 70-х, я хорошо помню множество колоритных типажей Центрального, которых не встретишь сейчас, в том числе и довольно многочисленных тогда одноруких и одноногих инвалидов войны, передвигающихся и по пляжу на костылях, оставляемых при купании на берегу, и прыгающих перед водой на одной ноге, подобно девчонкам при игре в «классики», а страшные военные шрамы, изуродовавшие тела некоторых, тогда ещё совсем не старых мужчин, никого не удивляли, и никто не показывал на них пальцем. Случалось наблюдать и купание безногих военных инвалидов, приехавших на пляж на уродливых и громоздких чёрных инвалидных колясках, передвигавшихся ручным качанием двух рычагов, наподобие лыжных палок, и которых заносили и выносили из воды их друзья на руках.
Никого не удивляли бутылки и банки с домашним компотом (а иногда и вином), закопанные в песок для охлаждения на линии прибоя, которые все всегда старательно обходили, женщины в простом трикотажном белье вместо купальников (может, вообще нет купальника, а, может, не взяла с собой, делов-то! – Не нравится – не смотри!), или полотняные мужские плавки с завязочками на одном боку, обычно носимые мужчинами в кармане брюк, а на пляже виртуозно одеваемые и снимаемые на виду у всех прямо под чёрными «семейными» стандартными трусами до колен. А что? – Нормально! Всё прилично!
Но когда летом 1972-го в город приехал чехословацкий цирк, и несколько парней из него, щеголявших по центру в редких тогда потёртых клешёных джинсах и «хиппейных» белых брюках в широкую черную продольную полоску, нагло искупались на Центральном голышом, их тут же «повязали» «за нарушение общественного порядка» (гэбисты «пасли», бердянцам-то было пофиг), и «выдворили» из города (а, может, и из Союза), по крайней мере, гастроли в городе закончились досрочно. Видимо, гады, не успокоились к тому времени после 68-го…
А ещё Центральный начала 70-х всегда ассоциируется у меня со старым скрипучим Колесом Обозрения, которое некоторые, с лёгкой руки Магомаева, называли «Чёртовым», и не менее скрипучими громоздкими качелями-лодочками, стоявшими когда-то на месте нынешнего «памятника» торпедному катеру – будучи ещё желторотым тинейджером, я любил кататься в одиночку на этих парных «лодочках», картинно раскачивая качели на добрых 220 градусов, до ударов о специальные ограничители, установленные именно для таких молодых коней, которым некуда дурь девать.
… В июне 1981-го наша семья впервые прилетела из Львова в Бердянск втроём, с восьмимесячной дочерью, для показа первой внучки моим родителям. Самая передовая в мире медицинская советская наука категорически запрещала тогда купать в открытых водоёмах, и вообще выставлять на солнце детей младше трёх лет, у меня же был не менее передовой опыт опеки над младшей сестрой, которая, будучи моложе меня на девять лет, и практически выросла у меня на руках, была многократно купаема в море и загораема на солнце в гораздо более нежном возрасте, и я рискнул аналогично поступить и с дочерью.
Сначала мы, натурально, дрейфили, но быстро раздухарились, и начали выбираться на Центральный с коляской, дважды в день, с перерывом на сон дома, потом на целый день, со сном ребёнка прямо на пляже, в тени коляски, а под конец – и на Косу автобусом на целый день, вооружившись бутылками с манной кашей для ребёнка, охлаждаемой морским прибоем, и бутербродами для себя.
Всё было нормально – ребёнок покрылся шоколадным загаром, как и мы, а купание её в море, с полным окунанием в глубокой, по грудь, части пляжа, где вода почище, когда при выныривании изо рта выплёскивался фонтан морской воды, неизменно собирало толпу народа, с хоровым аханьем и никому не интересными комментариями и советами «знатоков».
Впоследствии мы прилетали в Бердянск много раз, но на Центральный пляж с выросшей дочерью уже не ходили, предпочитая ему более роскошные пляжи Косы и Верховой…
Последний же раз я побывал на Центральном пляже суровой зимой 2011-го года, пройдя от него по крепчайшему льду в 22-хградусный мороз к волнорезу и назад, под суровым северо-восточным ветром, так хорошо знакомым мне с детства, и окрасившим мне лицо в радикальный свекольный цвет…
Комментарии - излишни!
Шеситлетний я с отцом смотрю в театральный бинокль на море, июнь 1962 года, фотографировала мама.
Купание женой восьмимесячной дочери на Косе, август 1981 года.
Коммерческая фотография прогулочного баркаса, фоном которой является ещё довоенный, тогда платный, Центральный Бердянский пляж, фото позаимствовано на одном из интернет-аукционов.