Волей судьбы часть моего детства и юношества, с двух до девятнадцати лет, прошла в прекрасном приазовском городке Бердянске, который занимает часть моей души – и тогда, и все последующие 47 лет – ведь в нём доживали мои родители, в нём и сейчас живут два моих лучших друга, Константин Ячменёв и Алексей Сухой, все эти годы я не перестаю с ними общаться, при встречах и заочно. К сожалению, в современном мире так мало единомышленников, поэтому дружбой каждого, одной из которых более 60 лет, а другой – более 50, я очень дорожу. Неудивительно, что в моих рассказах-воспоминаниях о Бердянске, опубликованных мною в одной из региональных групп Фейсбука, и, впоследствии, переопубликованных в сокращённом варианте в Бердянской газете «Південна Зоря», моим друзьям уделено достаточно много внимания.
С Алексеем я дружу с 1970-го года, мне тогда было 15 лет, а ему – 21, общим интересом первоначально было увлечение западной популярной музыкой, не поощеряемое тогда советскими властями, отчего доступ к этой музыке был сильно ограничен – припоминаете пресловутый «железный занавес» с глушением западных радиостанций и практически нулевой публикацией этой музыки советскими грампластинками и радиопередачами? У Алексея же был доступ к такой музыке, в том числе и благодаря личным денежным затратам, но он щедро и, главное, бесплатно, делился с нами, тогда подростками, лучшими образцами этой музыки, профильтровав этот безбрежный западный музыкальный океан через фильтр своего безупречного музыкального вкуса. Без преувеличения, он ввёл меня в сложный мир настоящей музыки, не зависимо от стилей и исполнителей. Тогда, из-за разницы в возрасте, мы воспринимали его скорее, как некоего полугуру-полустаршего брата, впоследствии, с годами, отношения выправились. До сих пор удивляюсь, как у него тогда хватало терпения общаться с такой зелёной и пузатой мелюзгой, которой мы тогда были, поистине, это было возможно только благодаря его безграничной доброте!
Кроме того, в те бестолковые «застойные» времена, когда приходилось думать одно, говорить другое, а делать третье, не всегда даже среднее между говоримым и думаемым, общение с Алексеем было прекрасной мозговой защитой от дуболомной советской пропаганды и идеологии, и позволяло выработать своё независимое и правдивое мировоззрение. Воистину, достойный, умнейший, талантливый и порядочный человек, за что и пострадал от КГБ и советских властей, и я горжусь дружбой с ним!
И, ещё к одному сожалению, один из друзей, Костя Ячменёв, один из главных героев этого рассказа, умер 2 месяца назад в своей бердянской квартире от цирроза печени. Мои же родители умерли 22 (отец) и 10 лет назад. Мир их праху! Их памяти и посвещается этот рассказ:
ФОТОГРАФ (начало)
Прекрасный июльский вечер 1977 года, над Бердянском заходит солнце, окрашивая округу золотистым цветом, в бледно-голубом небе с мелодичными криками кружат ласточки. Я сижу в ожидании на лавочке невдалеке от «вечного огня», расслабившись после насыщенного дня, в полном нежелании думать о чём-либо, хотя задуматься стоило бы, особенно о своём будущем, и, наверно, думать о нём с утра до вечера.
Недавно мне исполнилось двадцать два года, прошло более трёх лет, как я закончил БМТ и уехал по направлению в «столичный» Минск, где мне сразу дали понять то, что и сам давно знал – что мой «красный» техникумовский диплом ценится меньше, чем квалификационная книжка токаря третьего разряда, для получения которой совершенно не нужно учиться три с половиною года. И вообще, работу на машиностроительном заводе можно описать тремя словами: грязно, шумно, бедно. К тому-же, служба в армии висела над головой дамокловым мечом… Пришлось изворачиваться – проволынить с минской пропиской, «проскочив» весенний призыв, и, внаглую, по шпаргалкам, используя красный диплом, «впритирку» поступить в Киевский пищевой институт на «мясной» факультет, где на данный момент я отучился уже три курса из пяти. А ведь некоторые мои техникумовские одногруппники, оставшиеся после окончания в Бердянске, только сейчас вернулись с трёхгодичной морфлотовской службы! Ясно, что ни в какие ВУЗы, тем более на стационар, они учиться уже не пойдут. А ведь такое могло случиться и со мной…
На первый взгляд, со студенчеством у меня всё получилось, но Боже мой, в двадцать два всё ещё быть на иждивении родителей всё-таки ненормально, ведь они пересылают мне каждый месяц в Киев по 60 рублей, а это для них весьма обременительно - как-никак, это большая часть маминой зарплаты, а вместе с моей же повышенной стипендией, я имею ежемесячно по 110 рублей, почти столько же, сколько буду получать инженером-технологом официально сразу после окончания института. И это иждивенчество будет продолжаться ещё целых два года! А младшей сестре уже тринадцать лет, и ей тоже скоро будет нужна усиленная родительская поддержка…
Но вот что ждёт меня после получения диплома – где буду жить и работать, будет ли к тому времени у меня своя семья, как «развестись» окончательно с армией? – полная, беспросветная неизвестность! Как-то не хочется, чтобы после института в армии меня, уже двадцатичетырёхлетнего, «строил» какой-нибудь девятнадцатилетний «дед», или, что ещё хуже, уже я, двадцатипятилетний «дед», «строил» какого-нибудь восемнадцатилетнего «салабона». Не хочу ни строиться, ни строить – армия прекрасно обойдётся и без меня! Вместо всего этого меня вполне устроит красненькая книжечка с надписью: «Военный билет», и с маленьким штампиком внутри, в котором написано: «Годен к нестроевой в военное время». Да и жениться надо ещё в институте – потом, на мясокомбинате, выбор потенциальной жены будет сильно ограничен…
Но заранее ясно одно: легко не будет, ведь работа в мясной промышленности считается «калымной», а со времён Сталина действует негласный закон – на «калымных» работах жильё и большую зарплату не давать – пусть сами наворовывают! Так что, есть над чем подумать, есть! Но не хочется – слишком много неизвестных, получается просто гадание на кофейной гуще. Тем более, ещё целых два года впереди, будет время подумать, да и большинство советских юношей и девушек постоянно, иногда пожизненно, «висит» в полной неопределённости… Ведь «мудрая» партия говорит: «Молодёжь! Учитесь, работайте, и всё будет хорошо! Будет у вас и бесплатная квартира, и машина, и всё остальное, но надо только иметь терпение, подождать немного!». И ждут потом люди, и ждут… Даже песню им придумали подходящую: «Вся жизнь впереди, надейся и жди!».
И кстати, не хотелось бы в будущем жить в небольшом городке, даже в Бердянске, - ведь в большом, вроде Киева, намного интересней – тут тебе и театры, и музеи, и концерты, и выставки, вообще, жизнь кипит, а не сочится по капле. Когда всего этого не видишь и не знаешь, оно как-то безразлично, но стоит только распробовать, то уже не хочется терять…
Однако, в большом городе и расходы намного больше, тут «сотней» в месяц не обойдёшься, уж мне ли не знать – проверено, едва-едва в свой месячный лимит вписываюсь!
Даже сейчас, в студенчестве, нужен «калым»! Но не такой, как в стройотряде после первого курса на Белоцерковском мясокомбинате, когда за месяц мы заработали по 160 рублей, или в колхозе в начале третьего курса, когда мы, ребята, действительно стремясь заработать небольшой бригадой грузчиков, получили по 175 рублей за неполный месяц, что считалось чуть ли не сенсационной «стахановской» зарплатой за ударный труд. Именно эти, «колхозные» деньги стали большей частью грандиозной суммы в 417 рублей, потраченной мною на новый «пижонский» ГДР-овский фотоаппарат «Practica LTL3», купленный 8 месяцев назад путём жёсткой экономии всех расходов, и ставший теперь, на эти летние каникулярные месяцы, по выражению Карла Маркса, моим главным «орудием производства».
Да, мы с другом детства Костей Ячменёвым, решили «подкалымить» этим летом с помощью фотографии, причём главной «ударной силой» пришлось стать мне – благодаря учёбе в Киеве я малоизвестен и малозаметен, и мне легче действовать «по-левому», то есть, абсолютно неофициально, но притворяясь государственно трудоустроенным фотографом из фотоателье. А что? Наглости, после работы мастером на Минском заводе шестерён, мне не занимать, примеры перед глазами, в виде, к примеру, тоже давнего приятеля Вити Безродного, есть, а к «калыму» надо привыкать заранее, чтобы не смешить народ на работе после окончания института. Никуда не денешься – «назвался груздем - полезай в кузов!». Официально, как положено, устраиваться бессмысленно – никто не возьмёт неквалифицированного фотографа на два месяца, да и доход будет в несколько раз меньше – львиную долю заберёт любимое государство, чтобы тут же пустить «на ветер», на какую-нибудь ерунду, наподобие поддержки войны во Вьетнаме.
Главное – быть понезаметнее, и не отбивать ни у кого заработок, что не особенно сложно именно сейчас, летом, когда население Бердянска удваивается из-за курортников, готовых потратить часть своих скудных сбережений на отдых у моря и оздоровление детей. А нам, «халтурщикам», хватит и тех немногих крошек, пролетающих мимо рта немногочисленных, изголодавшихся за зиму, но не успевающих сразу всё пережевать, постоянных бердянских фотографов.
Наконец-то – с большим опозданием (видимо, чересчур долго ужинали) подъезжает автобус с табличкой «Туристический» возле большого цветного портрета Сталина под лобовым стеклом, из него выходит экскурсовод Володя, а за ним многочисленная, на весь автобус, тургруппа «Саранск-68». Большая – совершенно не обязательно денежная, всё зависит от региона, откуда приехала группа, и Саранск в этом отношении – наихудший вариант, народ оттуда победней, поиспитей, и не особенно щедр. Володя выстраивает группу вокруг «вечного огня» и начинает стандартно, согласно утверждённых сверху, и приевшихся всем до оскомины текстов, «ездить» по туристическим ушам. Впрочем, иногда он импровизирует, декламируя популярные стихи о войне, в основном, из песен Высоцкого. Уже прилично стемнело, и, пока идёт короткая экскурсия, я раскладываю и устанавливаю четырнадцатирублёвый фотоштатив, прикрутив к нему фотоаппарат с тросиком, невольно развлекая своими действиями скучающих туристов.
Дело идёт к концу, Володя хорошо, до мурашек по телу, декламирует:
«…А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
У Братских могил нет заплаканных вдов —
Сюда ходят люди покрепче,
На Братских могилах не ставят крестов…
Но разве от этого легче?!»
и заканчивает свою речь словами: «А теперь, товарищи, вы можете получить фотообслуживание!», указывая на меня. Я рад стараться, и своим трубным, разработанным ещё на шумном минском заводе голосом, провозглашаю: «Внимание, товарищи! Сейчас я сделаю вашу групповую фотографию на память о Бердянске, на фоне «вечного огня»! Фотокарточки вы сможете получить завтра, перед обедом, при входе в кафе «Киев», где вы питаетесь. Оплата – после получения, то есть, вы смотрите, и, если фото вам нравится, покупаете, не нравится – не покупаете! – и, видя, что часть заведомых «отказников» начинает отходить в сторону, якобы страшно интересуясь, как выглядит монумент вблизи, или как устроен бетонный парапет у кустов, причём на их лицах отчётливо написано: «Во сне я видел вашу групповую фотографию «На память о Бердянске», как и сам Бердянск, и в жизни бы я сюда не приехал, если бы не летнее море!», поднимаю громкость своего голоса до уровня Иерихонской Трубы – Товарищи, не расходитесь, пожалуйста! Фотографии вы можете и не покупать, но сфотографировать я должен всю группу!».
Я быстро выстраиваю довольно многочисленную группу, ставя детей и более низкорослых женщин впереди (в том числе и «парочку» под сорок, трогательно держащуюся за руки, как дети на прогулке в детсаде), и не давая особенно толстым женщинам и индифферентным мужчинам полностью прятаться в заднем ряду, не забывая поглядывать на сиротливо стоящий штатив с фотоаппаратом (бережёного Бог бережёт!), при этом кто-то из Саранских товарищей (а как их называть? Саранчане? – Звучит как «саранча»! Саранцы? – Звучит как «засранцы»! Мордва? – Но не все же! Остальные могут обидеться…) спрашивает: «А получится фотография? Не слишком ли темно?», на что я отвечаю: «Нормально! Главное – чтобы никто не дёрнулся! Повторяю: если фотография не понравится, то вы её не покупаете!».
Все расставлены, я, окончательно скомпоновав кадр и выставив выдержку-диафрагму-резкость (кстати, выдержка очень длинная – четверть секунды!), внимательно глядя на группу, стоя рядом с фотоаппаратом и с тросиком в руке, выдаю последний «иерихонский» аккорд: «Внимание! Внимание! Как только я скажу: «Приготовились!», все должны замереть и не двигаться! Приготовились! Не двигаемся! Ещё раз! Женщина в зелёном платье, не двигайтесь! Приготовились! Не двигаемся! Готово!».
Группа начинает втягиваться в автобус, я быстро узнаю у групповода, что обед у них с часу до двух, и через минуту автобус уезжает продолжить экскурсию к памятнику Шмидта, но я с ним не еду – действительно, уже совсем темно, ведь уже восемь вечера, и никакой штатив не поможет сделать качественные групповые фотографии при более длительной выдержке, в почти полной темноте, при свете уличных фонарей - все люди получатся на снимке нечёткими из-за чисто физиологических движений, хотя бы таких, как простое дыхание. А фотографии, сделанные при свете вспышки, никто не купит (проверено!), потому что не будет виден городской фон, из-за которого, собственно, и делается фотоснимок. Вот если бы экскурсия начиналась не в 19, а в 18 часов, тогда я бы успел вместе с ней и к Шмидту, и к «морякам». Правда, была бы вероятность присутствия вместе с ней и «государственного» фотографа, хотя, впрочем, вечером, да ещё при слабом свете, они работать не любят – и тяжело (штатив!), и отдыхать пора: что, мало дня на «клацанье» было? Лучше с утра на городских пляжах с полиуретановым дельфином густые «бабки» косить, распечатывая «фотки» после обеда: хватит и на «план» частичку сдать, и пару сотен в день себе отложить, а все деньги всё равно никогда не заработаешь! Вообще, фотографы-профессионалы не слишком любят летние жиденькие городские экскурсии – утром и днём они малочисленны, потому что все приезжие на пляжах, а вечером, когда накупавшиеся и заскучавшие за день «колорады» и готовы фотографироваться, то темновато! Вот голодной зимой и санаторные групповые экскурсии за счастье, а сейчас, летом, позирующих и без экскурсий более, чем достаточно, только успевай поворачиваться!
Я поднимаюсь вверх по горе к остановке и еду «четвёркой» к Косте в его дом на улице Бакинской, на АКЗ - я вполне успеваю сегодня распечатать все сегодняшние фотографии. Сколько я себя помню, с двух лет, я дружу с Костей Ячменёвым – крохотными мальчишками мы жили и росли в соседских техникумовских «малосемейках» целых пять лет, сидели за одной партой в 10-й школе, и в БМТ. Общность интересов, общность душ – настоящая дружба на всю жизнь! Иногда наши жизненные пути слегка расходились, как сейчас, например, когда я учусь в Киеве, а он заканчивает Бердянский Пединститут, но мы всегда были вместе. А уж Костина мама – Анна Константиновна, всегда была для меня образцом чрезвычайно редко встречающейся женщины-интеллектуала. Трагическая, ранняя смерть мужа, сделавшая её вдовой, без жилья и с маленьким сыном на руках, героическая эпопея с постройкой дома, образование новой семьи – она с честью прошла все эти жизненные испытания. Люблю умных людей!
Между нами, именно Костя был организатором нашей противозаконной фотоафёры, которая не смогла бы осуществляться без его дома, в котором была возможность устроить фотолабораторию – ведь в хрущёвской «двушке» моих родителей для неё решительно не было никакого места, с четырьмя-то обитателями! А в Костином доме, площадь которого в 4 раза больше, ванная комната (без туалета) подходит идеально – тёмная, большая, прохладная, и не особо востребованная – руки можно помыть и в летней кухне на веранде.
Первым делом, проявляю плёнку, параллельно поужинав, и, через полчаса, слегка подсушив её феном, просматриваю, и убеждаюсь, что все кадры на ней в полном порядке. Можно печатать карточки, но надо сначала прикинуть, сколько отпечатков надо сделать с групповой фотографии – обычная формула: количество женщин в кадре минус два для скаредного Саранска совершенно не подходит, надо минусовать больше – минус пять, а то и семь. Итого: из 57 человек в группе имеем 31 женщину (мужчины вообще стараются не ездить на экскурсии, предпочитая плодотворно «бухнуть» в это вечернее время, да и вообще, если бы стоимость экскурсий не была заранее предусмотрительно включена в общую стоимость турпоездки в «туристическом поезде», то, наверно, никто и никогда в этих экскурсиях бы и не участвовал – что там такого смотреть в этом Бердянске, чтобы тратить на это ещё и деньги?), отнимаю даже восемь, - надо печатать 23 снимка! А вот если точно такая-же группа была бы, к примеру, из Ивано-Франковска, надо было печатать снимков 35, и то, могло бы и не хватить! Такие вот, совершенно разные люди живут в разных концах нашего, как бы однородного, Союза…
Что-же, проявитель взвешен (мы делаем их «по-науке», из отдельных реактивов) и разведен заранее, по-быстрому размешиваю фиксаж из двух пакетов, и печатаю сначала группу на снимки формата 18х24, поровну из каждых двух кадров (кто пошевелился и «размазался» на первом, получился резким на втором), потом распечатываю 12 пляжных кадров, по три снимка с каждого форматом 13х18, прерываясь для порционного выноса закреплённых фотоотпечатков на веранду, где Костя их промывает и глянцует, действуя параллельно со мной – в четыре руки дело идёт вдвое быстрей. В половине одиннадцатого я с пачкой готовых снимков отправляюсь на остановку и успеваю на автобус, едущий, правда, только до АТП на Механическом, но меня всё устраивает – надо пройти только одну дополнительную остановку.
На следующий день я, как и обещал, стою при входе, внутри летнего кафе «Киев» у поворота на Курорт, судя по запахам, стандартной выцветшей жестяной опщепитовской «забегаловке», с пачкой блестящих фотографий в руке. Наконец, и мои «люди с фотографии» появились, и все норовят мимо пройти, как бы не замечая, хотя я специально стал на проходе. Саранск! Навязываться бессмысленно, советские люди воспринимают только «хамский» сервис, но я, шутки ради, по-хулигански останавливаю трёх мужчин с фотографии: «О, а вот и вы, а я вас ожидаю! Ваши вчерашние фотографии готовы, выбирайте!» . Двое из них, не задерживаясь, пролетают мимо, позвякивая бутылками в сумке (не алкаши какие-нибудь, хотят «принять на грудь» прямо в кафе, с закуской, ну прям как в ресторане! Оно и понятно – «туристы» ведь!), третий, побойче, притормаживает на секунду: «Да на хера они нам нужны, мы лучше за эти деньги пару «пузырей» купим!».
Подходит и приметная парочка, по-прежнему держась за руки: «Смотри, Саша, фотографии готовы! И ты так хорошо получился!». Сморят фотографии, причём мужчина говорит: «Да и ты прекрасно получилась!», после чего теряют к ним интерес, возвращают мне, и идут дальше вглубь кафе. «Подождите, а вы что, не будете покупать?» - спрашиваю я вслед, и получаю ответ: «Нет, мы не будем брать!». Всё ясно: как он и она потом объяснят дома жене и мужу, почему верный муж и верная жена держит какую-то постороннюю женщину/мужчину за руку? Потому что курортно-туристический адюльтер? А вот если нет фотографии, то нет и вопросов!
Как всегда, положение спасают женщины с детьми и без, и, в конце-концов, с выбором из двух кадров, я продаю 17 фотокарточек (из 23-х имеющихся!) на 57 позирующих, по рублю за штуку. Для быстроты расчётов я не прячу деньги, держа их пучком в свободной от фотографий руке, и, видимо поэтому, это привлекает ко мне внимание какого-то потрёпанного хромого мужчины с тяжёлой сумкой, идущего откуда-то из недр кафе к выходу. Он достаёт из нагрудного кармана рубахи потёртое удостоверение, и по-киношному показывает мне его в раскрытом виде со словами: «ОБХСС!». Я всматриваюсь в книжечку: действительно, внештатный сотрудник, наверно, приехал получить с кафе «оброк» продуктами, а тут и деньги попали на глаза! Но я не кафе, на одном месте постоянно не стою – могу повернуться и уйти, могу и побежать, а могу дать по голове, и убежать, а потом ищи-свищи! И хорошо, если убегу один, а если ещё и сумку с оброком прихвачу? А там продпаёк, да ещё, наверно, для непосредственного мелкого начальства! Не так эти дела делаются, надо было действовать по стандартной схеме: предварительно всё разведать, кто я, откуда, потом подготовить «засаду» - подставной клиент, «контрольная закупка» без квитанции… На испуг хотел взять? Но в Бердянске пугливые не выживают! Тут он что-то сильно неподумав подошёл, да ещё и с сумкой! Одно слово: дилетант-внештатник!
Я возвращаю ему удостоверение и нагло говорю: «Рад за вас! И шо? Я фотограф из фотографии №3, фамилия Аксёнов, выдаю туристам фотографии со вчерашней экскурсии. Можете позвонить в ателье, проверить.». «А удостоверение, или документы у вас есть? Квитанции выписываете?» - спрашивает он. «Удостоверения у нас не практикуют, и вообще, документы я с собой не ношу, потому что их могут украсть на пляже, на Косе, где я работаю, такие случаи у нас бывали. Квитанцию выписываю групповоду, одну на всю группу, - она нужна ему для отчётности». «Сексот» не дурак, он понимает, что находится не в лучшей ситуации, молча поворачивается, направляется к своему «инвалидному» 968 «Запорожцу» и уезжает. Правильно: за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь!
Напоследок неожиданно радуют две женщины из Тернопольской группы, которых я фотографировал два дня назад, выкупившие две незабранных вчера фотографии. Вот уж действительно не знаешь, где потеряешь, а где найдёшь! Но 6 невыкупленных саранских фотографий – всё-таки, перебор! Жалко…
Мы садимся в «Жигули» Костиного отчима, и уже на ходу Костя, наблюдавший за встречей с «внештатником» из машины, спрашивает: «Кто это был?». Вообще-то, наше фото-пиратство уголовно наказуемо, и, если хорошо, грамотно раскрутить «дело», собрать много эпизодов, суммарно на большую сумму, то даже на пару лет можно «загреметь». Почему? – Если бы я работал официально, с квитанциями, то летом получал бы зарплату в 4-5 раз меньше, чем сдавал бы в кассу, зимой – в полтора-два раза, остальное бы было «пущено на ветер» - безвозвратно потрачено государством на совершенно ненужные мне цели – на поддержку людоедского режима Пол Пота в Камбодже, или на строительство Асуанской плотины на Ниле в Египте, или на революцию в Никарагуа, и т.д., и т.п. Но, так как «пираты» всё забирают себе, ничего не отдавая государству, то неотданное считается украденным, а «пират» имеет все шансы попасть под «каток» самого справедливого правосудия в мире, с попаданием в самые «комфортабельные», придуманные ещё при Сталине, «зоны» в мире. Не хочешь под «каток» - «отмазывайся» на самых ранних стадиях, тем более, что у Кости есть и знакомые, которые могут помочь это сделать. Но тогда надо будет платить, а зачем тогда работать практически бесплатно? Ведь мы работаем ради денег, а не ради эфемерного коммунистического будущего! За эти несчастные два летних месяца надо заработать как можно больше, потом можно будет только учиться и тратить. Приходится рисковать… В общем, лучше не попадаться («Не пойман – не вор!), что сегодня и получилось сделать, благодаря моей наглости. Подумав, мы решаем на будущее перенести продажу готовых фотографий на ужин – вряд ли в более позднее время будут шансы на кого-нибудь «напороться»…
Июнь 1978 года, возле Костиного дома на Бакинской, я в новеньких джинсах Wrangler, через два месяца, по моему ротозейству, украденных на "пляже" Полтавской реки Ворскла.
Бердянск, фотография Константина Ячменёва, скан с негатива 2020-го года.
Анна Константиновна и Константин Ячменёвы, мама и сын, во дворе своего дома, Бердянск, июнь 1978 года.
Последнее, "пляжное" фото Костиной группы на фоне порта (он - крайний слева в верхнем ряду). Как видите, в июне 1978 года никакой "Барракуды" ещё не существовало, и на её будущем месте можно было спокойно фотографироваться.
Наташа, в скором будущем Ячменёва, на пике своей "холостяцкой" красоты, вместе со своей младшей сестрой Светланой, на фоне тогда весьма модной "Бригантины, и, кстати, свежепостроенной базы отдыха "Моряк", на которой впоследствии её будущий муж Константин проработает большую часть своей трудовой жизни - более 30 лет.
Бердянск, июль 1978 года.
Одна из моих любимых фотографий с Костей, Наташей и ещё не отремонтированным, пока блёкло-голубым "горбатым", на фоне кафе «Бригантина», Коса, Бердянск, июнь 1978 года, отсканировано с негатива в 2020-м году, снято с помощью фотоштатива и автоспуска.
Эпическая фотография на смотровой площадке у единственной тогда в Бердянске "девятиэтажки", при свете уличных фонарей, при секундной выдержке, но с луной, Косой, ночными городскими огнями и лунным морем. К сожалению, тёплый, но сильный ветер не дал нам возможности быть неподвижными, и слегка "размазал" лица. Июль 1978 года.
