Память моя в камнях, сложенных горой (с)
Когда мы были маленькими, папа часто возил нас в горы — то на пасеку, то за травами, то просто на шашлыки. Чаще всего мы ездили в Белогорку (ущелье в Северном Тянь-Шане, Кыргызстан). Располагались на травке в ущелье у речки — мужики валялись на покрывалах, женщины готовили еду, дети носились за бабочками или бросали камушки в речку. А я, как и положено вечному отщепенцу, тащилась на гору, к своему излюбленному месту.
Лет шесть мне было, когда мы в первый раз приехали в Белогорку. Я увязалась с папой лезть на гору, а он, переживая, как бы его маленькая рукожопая дочка не покалечилась в пути, просто залез на огромный камень у подножия и сидел там минут сорок. Я лазила вокруг, рвала ромашки и зверобой, распихивала по карманам диковинные (на мой взгляд) камни, ловила жуков и тоже складывала в карманы. Когда заняться стало нечем, я решилась влезть на этот здоровенный обломок скалы, чтоб по доставать отца какими-нибудь дурацкими вопросами типа: а откуда камень, а зачем, а почему, а горы растут, а это вулкан, а это, а вот это, а почему облака плывут туда, а почему то, а почему это. Ну как обычно.
Залезла, уселась рядом на теплый лоб камня и... и молчууу. И не возникает никаких вопросов — все каким-то мелким стало казаться, когда я посмотрела на небо, на ущелье, на свои тонкие ножки, свисающие с макушки огромной каменной глыбы. Казалось, что камень этот даже круче всех гор, что нас окружали, неподвижных и немых. Камень тот будто живой был. Нет, даже не живой, а какой-то одухотворенный что ли. Много лет мы ездили к тому месту и неизменно было одно — я сразу шла за речку, к своему камню, приветствовала его, гладила ржавый мшистый бок, влазила на его большую гладкую теплую спину и забывала обо всем. Бывало даже ляжешь на спину, смотришь на облака, мыслей никаких нет, отдыхаешь — и так пару часов. Мои меня уже потеряют, а я будто две минуты здесь пробыла. И идешь в лагерь отдохнувшая такая, добрая.
В 2014 году ездили туда, спустя лет семь, наверное. Камень раскололся на две части и кучу маленьких обломков, стал совсем обычным — не таким уж большим и величественным. Я поздоровалась, но мне ответила только моя память:
— А помнишь, Викуля, помнишь? — память рассказала как все было.
Я тогда расплакалась, залезла в расщелину, проревелась, потом собрала всю мелочь, отвалившуюся от камня, затолкала в разъем. Села рядом в траву и услышала, как ветер завывает в этих камнях, будто причитает, будто вот-вот заплачет... Будто это моя память, по осколкам собранная, не рада мне... Что же ты, Тори, наделала? Глупая, глупая Тори.