Ольф⁠⁠

34

Стрела легла на полочку. Лицо обратилось к далекой мишени.

Я пытался вызвать в себе гнев, вспоминая рыдающую Челесту, настропалял себя на не выполнившего обязательства «работодателя», думая о том, что прояви он своевременно благоразумие, не пришлось бы затевать эту кутерьму. В последний момент стало жалко рыжего чертяку. Настоящий мужик. Повеситься хочет, а слово держит.

Наведя отверстие пип-сайта на нижнюю полоску прицела, я специально взял выше, и стрела ушла в неизвестность.

Три пары ушей напряженно вслушивались. Ничего. Тишь да гладь кругом. И нервы.

Руслан принял лук, алюминиевая стрела заняла место на загнутых направляющих. Вжшшш! – сказала она, улетая. И ничего не прибавила – ни через секунду, ни через две, ни после.

Яркое пятно щита сверкало вдалеке, для мелких предметов вроде стрелы оно было неразличимо. И ориентирование на звук ничего не дало – отсюда попадание не слышно.

– Пойдем смотреть? – Голос Руслана вдруг осип.

Вскочившая супруга проследила за выстрелами, затем вновь приняла позу зародыша. Руки закрыли лицо, она погрузилась в себя.

Я двинул в ночь первым. Руслан скорбной тенью следовал сзади. Видно, как мучительно достается ему каждый шаг. Преодолев пару десятков беспощадных метров к чудовищной неизвестности, он остановился.

– Стой.

– Что? – На этот раз я не стал спорить. На мне напряжение тоже сказывалось. Пульс стал звонким и пронзительным, дыхание – дерганым. Нервная дрожь переросла в адреналиновую эйфорию, готовую разорвать грудь.

Оглянувшись на оставшуюся вне слышимости супругу, Руслан вымолвил:

– Как мужик мужика. Пойми. Если ты попал…

– То ты попал, – отчеканил я без жалости. Но прибавил: – А если нет?

– Ненавижу сослагательное наклонение. Просто выслушай.

Я сложил руки на груди.

– Предлагаю деньги, – донеслось подавленно, нетвердо, угрюмо, отчаянно. – Сумму назови сам.

– У тебя столько нет.

– Будь реалистом. Сколько ты хочешь?

– Я так понимаю, мы выясняем, сколько стоит твоя жена?

Руслан вспыхнул, как модный бутик от коктейля Молотова:

– Возьми машину.

– А квартиру?

– Квартира не моя, – едва слышно выдавил он. – Но если нужно столько…

– Если отдашь все, Света не простит.

– Иначе я себя сам не прощу.

– Понимаю. Но ты давал слово.

Руслан с болью закинул лицо вверх, к равнодушным звездам. Затем тихо раздалось, словно в разговоре с самим собой:

– Если б я не чувствовал ответственности за случившееся с твоей девушкой, никогда бы не согласился на это безумие.

– Если б ты не чувствовал ответственности, – мрачно проговорил я, – мы стреляли бы на моих условиях. С трех шагов. Друг в друга.

– Вы что это тут? – Девичий голос приближался.

– Ты? Чего пришла? – недовольно буркнул Руслан. – Вдруг мы по нужде остановились?

– Но ведь не по нужде.

Света приблизилась. Лицо пылало, взгляд вел перекрестный обсрел.

– Ей не по себе сидеть одной и ждать результата, – вслух высказал я Руслану то, что тот сам прекрасно понимал. – Пойдемте смотреть результаты.

Мы двинулись в темноте, ориентируясь на огонек фонарика.

– Ну чтоб тебя по-всякому!........ – Руслан вдруг выдал длиннющую фразу, из которой цензурным было только «евойный-дрын-через-семь-гробов-господа-бога-душу-мать». Причем голос удалялся.

Поскользнувшийся парень съезжал по листве прямо в топкий овраг. Зато оттуда вылез вполне адекватным ситуации – обтекающий грязью, плюющийся и бесконечно злой. На себя, на почву, на природу, на меня, на всех. Включая супругу, которая не согласилась сидеть дома и теперь обламывала возможность договориться и смущала взгляд. Пояснение: смущала мой взгляд. Не будь ее здесь, думал он, меня проще было бы убедить.

– Ничего. – Замыкавшая шествие Света смогла выдавить улыбку. – Теперь поймешь, каково было нам с Ольфом.

Руслана передернуло. «Нам с Ольфом». Он едва выдержал это безобидное с виду сочетание слов.

Так втроем – грязный и обтекающий, мокрая, но чистая, и грязный, но сухой – мы дошли до щита. И обомлели. С разной степенью шока.

Обыкновенное чудо. Не зря вспоминался фильм с этим названием. Обе стрелы нашли цель.

Потушив фонарь, Руслан покосился на меня, потом на жену:

– Что будем делать? Победителя нет.

– Неправильно, – поправил я. – Проигравшего нет. Условия были следующими. Если попадаешь ты – значит, не виноват. Если попадаю я…

Света стояла ни жива, ни мертва.

Вдали прыгнул свет фар. Он направлялся к месту нашей стоянки. Поравнявшись с брошенной Ладой, фары остановились на время, затем развернулись и быстро понеслись в обратную сторону.

– Уходя, ты машину закрыла? – вспомнил Руслан.

Света беспомощно хлопнула глазками.

– Почему же ушла?!

Он бросился назад. Я сорвался за ним. Не по берегу, а напролом сквозь кустарник, так должно получиться быстрее.

Света последовала вдогонку – сквозь ветви и сучья, не обращая внимания ни на грязь, ни на торчащие корни, ни на колючки. Спортсменка, наверное. Или с перепугу. Она неслась за мной, не разбирая дороги, не отставая ни на шаг. Словно кабан гнался. Часто дыша и фыркая. И вдруг перестал гнаться. Сзади донесся крик – истошный, громкий, от боли. Девушка упала, как подрубленная.

Я остановился. Вперед бежать поздно, чужая машина уже уехала.

Света каталась по скользкой налипающей грязи, прижимая ногу руками. Моя куртка, совсем перепачканная, валялась сзади, кофта перестала выглядеть кофтой, остальному тоже досталось.

– Подвернула?

Мог не спрашивать. Вывих там, ушиб или, что еще хуже, перелом… посмотрим. На свету. На Свету – на свету. Тьфу, даже в такой ситуации словами играю.

– Потерпи. – Мои руки бережно приняли ее под талию и колени.

Бездонные глаза мелко моргнули. Грудь пугливо замерла на полувздохе. Мою шею оплели холодные грязные щупальца, и уже не я держал, а на мне полулежала-полувисела чужая молодая супруга. Медленно выпустив воздух, Света прислонилась всей оставшейся поверхностью так, что пульс превратился в морзянку радиста тонущей подлодки.

Может, не стоило этого делать? Позвать мужа, дождаться…

А она бы валялась и корчилась?

И все же…

Усилием воли поток сознания заткнулся, я аккуратно понес бедняжку к машине.

Руслан бегал вокруг, тщательно выискивая что-то фонариком. Резко направленный луч высветил, что мы приближаемся живые и почти невредимые – Света держала меня за шею, вздрагивая от болтанки поврежденной ноги, а то, что щеки у обоих красные, и сердца колотятся, темнота успешно скрывала.

– Нога? – Руслан сразу установил причину крика. – Сейчас подойду. Борсетку сперли. На деньги плевать, но – документы! И мой лук. И ключи от машины, это чтоб мы не догнали. Сволочи.

Слова словами, а подошел он уже с аптечкой в руках. Пока супруг занимался супругой, я сходил за курткой и щитом, куртку постелил рядом с девушкой:

– Сдвинься сюда, так теплее. Ну что?

Последнее я обратил к Руслану.

– Вправил. Немного посидит и встанет. Пока займемся злободневным: добудем тепло и свет. – Он двинулся в сторону леса.

Света осталась сидеть на моей куртке, вывернутой кверху чистой изнанкой, и в меру возможности куталась в нее. Я стал расчищать площадку для костра от упавших веток и нанесенного мусора.

Напряжение вновь повисло пьяным электриком на столбе. Я не знал, куда девать взгляд. Света не знала, что делать с руками. Нервно ломившийся сквозь кусты Руслан спешно искал новую тему для разговора, который отвлечет от невыносимой неловкости.

– Смотрите, какая прелесть, – воспользовавшись прежней темой, он заставил обернуться к себе, стоящему у сломанного деревца толщиной в руку.

«Прелесть» относилось не к дереву, а к заносимому над ним предмету.

– Вот для чего он нужен. – Руслан с удовольствием завладел вниманием. – Бить нужно под определенным углом, с оттяжечкой, будто шашкой, саблей или катаной, тогда топорообразный инструмент продемонстрирует таки-и-ие эффектность и эффективность…

Диагональный удар с проворотом корпуса снес деревце напрочь. Как бумажный лист.

– Красиво, – искренне согласился я, любуясь не столько ножом и его возможностями, сколько выверенными движениями самого бойца, в данном случае – непальского самурая.

– Среди настоящих кукри не найдется двух одинаковых, – вещал Руслан, равномерно взмахивая олицетворением предмета смены темы. – Даже в одной серии одной и той же модели.

Мы со Светой… нет, лучше так: я и Света беззлобно-сообщнически переглянулись. Детская увлеченность ее мужа затянувшейся игрой в солдатики – на новом уровне – забавляла. Но кто из нас не играет во что-нибудь? Даже тот, кто с пеной у рта утверждает обратное, на самом деле просто чересчур заигрался во взрослого.

Руслан, этот немалого роста и ума вечный мальчишка, к сожалению, как раз в этот момент оглянулся… и смолк, оборвав себя на полуслове.

Увидев, что супруг с обидой прикусил губу, Света собралась что-то сказать, но я первым успел возобновить зрительское любопытство к неотразимому инструменту:

– Наверное, этой штукой удобно работать как мачете?

Я предположил это, глядя, как сказочно искусный лесоруб-садовник управляется, прорубая просеку одним взмахом.

Руслан скривился:

– Кукри не мачете. Это топор. Нож. Меч. Все в одном. К примеру, одна южноафриканская фирма взялась изготовлять и продавать мачете с профилем кукри, получилась жалкая и непонятно для чего сделанная пародия. Кто хоть раз в жизни держал в руке выкованный руками мастера настоящий кукри, просто не может не почувствовать вложенных в него жизни и души. Этот нож – живой. Поверь, не шучу.

Сейчас Руслан вполне напоминал самурая, который рассуждает о своей катане, связанной с владельцем нерушимым симбиозом плоти, крови, души и стали. Я и Света снова переглянулись, но уже старательно конспирируясь. Он не заметил.

– Знаешь, как отличить штамповку от ручной работы кузнеца? – продолжил Руслан.

Естественно, я не знал. Просветился.

– Берешь нож или меч, подвешиваешь на веревке… Прибор готов, осталось стукнуть чем-то железным. Если раздастся мелодичный протяжный звон, смесь хрустального и колокольного – у тебя ковка, то есть нечто живое и настоящее. Истинное. А звякание, как молотком по гвоздю – мертвая штамповка.

Света проинформировала:

– Так же отличают хрусталь от стекла.

– Интересно, как древние кузнецы додумались до такой формы? – подлил я водицы на мельницу разговора, показав на поднятый кукри, что выгибался стремительным силуэтом крыла сокола.

На вопрос о несуразной, но – любому видно – предельно эротичной внешности орудия, Руслан обошел стороной столь провокационное обстоятельство.

– Точнее было бы сказать, откуда эту форму взяли, – прокомментировал он, уводя мысли в трезвую серьезность. – Существуют две версии. Считается, что оружие с таким изгибом пришло в Гималаи с Македонским – как тщательно отредактированный греческий копис. Или из Африки, будучи вариантом кхопеша – египетского меча, похожего на ятаган, эдакой смеси кукри и сабли.

Чувствовалось, что о любом оружии Руслан знает если не все, то почти все.

Света… вдруг покраснела. До кончиков ушей. Ох, не зря ее супруг столько времени махал перед нашими лицами клинком, который до ужаса напоминал…

Она так стремительно отвернулась в сторону, что муж с беспокойством оглянулся в поисках причины.

Я со своей стороны рассказчика не напрягал, впереди паровоза не бежал, довольствуясь радующей перспективами ролью прицепного вагончика, который при определенном стечении обстоятельств окажется спальным. Еще не решил, при каких. И… было еще кое-что, о чем «паровозу», понятно, старался не заикаться. Поэтому происходящее бодрило и нервировало. Особенно присутствующую среди нас молодую женщину. Я то и дело ловил обращаемые к мужу молнии вопрошающих взоров: «Как себя вести? Что делать? Чего не делать? Наконец, что и когда случится – если случится?»…

У него не было ответа. Отправляясь на «дуэль», мы не оговаривали деталей, считая, что все произойдет (или не произойдет) само собой. Сообразно с ситуацией и настроем. И желанием. Моим «законным» (согласно уговору) желанием и настроем Руслана, который не сдержал мужского слова и безропотно нес этот крест. Свету в расчет не брали. Это ее злило и жутко манило, гипнотизировало безысходной неодолимостью того, что будет. Кажется, ей впервые не хотелось жалеть, что этот мир – мужской.

Это обстоятельство бесило Руслана.

– Рисунок в виде напоминающего кровосток орнамента, – лился его старательно сдерживаемый голос, – на самом деле повышает амортизирующие свойства, повышает жесткость и, как считается, придает ножу силу бога Шивы. То есть, в кукри вообще нет ничего ненужного или неважного, как может показаться человеку несведущему.

– Вроде меня, – улыбнулся я.

Руслан только пожал плечами.

– А та небольшая выемка на лезвии, рядом с рукоятью?..

– Снимает напряжение в металле, – информировал Руслан, даже не дослушав. Палец при этом любовно потрогал упомянутую щербинку в стальной челюсти злобного могучего аллигатора.

Нарубив и наколов поленец, он настрогал лучины нехитрым способом, намного более безопасным, чем если бы это пришлось делать топором: не придерживая одной рукой деревяшку и ударяя по ней, а просто взявшись за нож двумя руками с разных концов. Надавливая, он аккуратно и быстро сделал травмоопасную в других случаях работу.

Хороший нож. Согласен. Хоть мы не в Непале, гражданином которого, согласно древнему анекдоту, может стать любой человек, зачатый не па… тьфу, непальцем и непалкой. Глядя, как я выкладываю кострище, Света тревожно воскликнула:

– А спички? Ольф, у тебя есть? Мы оба некурящие.

– Я тоже не курю, – сообщил я, доставая зажигалку.

Хвороста и дров уже хватало, но неугомонному ножепоклоннику хотелось еще покрасоваться. Или просто отвлечься. Поработав еще пару минут, парень, наконец, подтянулся к разгоревшемуся костерку – так и не выпустив из рук любимую железку. Поглаживая зеркальное кривое отражение на клинке, он явно хотел что-то еще рассказать о нем, любимом. Вот и прекрасно, пусть рассказывает. Значит, дольше не будут высказаны вслух напрягавшие всех вопросы о способе ночевки. Значит – дольше не нужно будет отвечать на них.

Лишь бы железяка не прилетела мне по шее.

А прилетит – пойму. Но, думаю, не прилетит. Хотя…

Отметив, что интерес еще не погас, Руслан произнес:

– Погляди, здесь имеется зонная закалка: обух закален мягче кромки лезвия, поэтому кукри и режет, и рубит. Заточка у него с переменным углом, тоже следствие проб и находок многих поколений. И еще, насчет преемственности… К настоящим кукри при продаже прилагается уйма полезной всячины, не очень понятной нормальному человеку: здесь и карандаш, и пинцет, и шило, и некая лопаточка, и какая-то кожаная вещица, с которой я так и не разобрался, зачем она. Но две вещицы в ножнах содержатся в обязательном порядке, это карда и чакмак.

– Ну конечно, куда же без них… – попытался я пошутить.

– А что это? – перевела Света мое неуместное ерничанье на нормальный язык.

Руслан с удовольствием показал бы всем и чакмак, и карду, и вообще… но ему пришлось признаться:

– С собой не ношу. Ножны, в которых все это содержится, остались дома, а здесь у меня самодельные.

– Покажешь? – попросил я.

Потому что «как же у него там все крепится?» не давало покоя. Как не давало покоя многое другое, от чего как раз и хотелось увести мысли в сторону.

Не я один мечтал об этом. Водрузив клинок на приспособленное для него место, Руслан приспустил куртку.

– Видишь? – Он повернулся спиной.

Кукри в пластиковых ножнах размещался вдоль позвоночника острием под воротник. Осанку, как я понимал, требовалось держать предельно правильно, чуть сгорбишься –получишь на загривке привлекающий внимание холмик.

Для лучшего обзора Руслан подобрал куртку и снизу: хорошо зафиксированной рукояткой нож заканчивался в районе пояса для удобного выхвата правой рукой. Надавив пальцем на защелку, рыжий ножеман мгновенно изъял клинок из ножен.

– Понятно? – Холодная сталь вновь вернулась под занавес куртки

– Угу.

По-мальчишески захотелось заиметь такой же, с такими же волшебными замаскированными ножнами, чтоб вот так же вынякивать его из шидрюких одёж на восхищенную потребу глазливо-выпученному зашебуршившемуся люду…

Видимо, мыслительный поток не удержался в узде приличий. Руслан усмехнулся в подбородок.

– Не обижайся, – сказал он, – но сколько ношу это чудо с собой – не могу нарадоваться на реакцию окружающих. Стоит достать ненароком, и сразу уважительные взоры мужчин – да, мол, вот это вещь…

Он покосился на меня: правильно ли пойму?

Развив идею в оставшуюся за бортом вторую сторону, я с ехидцей предположил:

– А подвыпившие дамочки, наверное, уже при одном виде клинка начинают возбужденно повизгивать и с намеком приподнимать бровки: «Какой красавец! У тебя такой же?»…

Руслан поперхнулся, взор прыгнул на супругу. Та с деланным равнодушием отвернулась. От него.

Кажется, я заработал в ее глазах дополнительное очко в свою пользу.

Света. Страстная. Красивая. Чужая. Такая далекая, но такая вынужденно близкая. Совершенно мне не нужная, но упорно соблазняемая. Чудовищная жертва обстоятельств, чудесная награда победителю.

Озноб в мыслях. Туман в глазах. Дрожь в коленях. Затягивающая трясина олицетворенной чувственности…

…И неумолчные колокола в голове, в которой почему-то стерильно, как в операционной, и только скальпель по темечку: вжик-вжик, вжик-вжик – рассекая картину мира на кусочки, что складываются по-новому в немыслимую мозаику. И волнительный трепет. И нерастраченный жар в груди, который поднимает как пушинку и носит по воздуху, бьет корпусом об обступающие облака, ударяет о крепкие тела туч, словно отданный в распоряжение вихрям аэростат с чудесной внутренней горелкой…

* * *

Жизнь не всегда прекрасна, тем и интересна. Огонь давно полыхал, но подбирающийся пробирающий холод крепчал, намекая, что на этом не остановится. То есть, ночь обещала стать не по календарю морозной. Свете, закутанной ниже пояса в мою куртку, Руслан накинул на плечи ветровку, а сам вновь пошел биться с деревьями. Я носил готовые дрова к костру. Вымазанные, как черти, мы косились друг друга, но никто ничего не говорил. Наверное, правильно.

– Хорошо бы горячего чаю перед сном… – в конце концов риторически вырвалось у ежившейся девушки.

Перед сном…

Ночь властвовала над миром. Мы были частью этого мира – темного, дикого, по ночному промозглого. Что ночь придется провести здесь, ни у кого сомнений не вызывало. Сомнения возникали в отношении «как». Это «как» было мучительно разнопланово. Один из смыслов – где.

Пляжные варианты не пройдут, погодка подкачала. Лучшим способом ночевки в полевых условиях была палатка, но ее не было. Костерчик потрескивал, жара едва хватало, чтоб греть лицо и выставленные ладони, но никак не тела в промокших вещах. Шевелившиеся великанские тени навевали жуть. Рядом, зовя в неведомое, лунной дорожкой блестела речка. Хотелось сбросить одежду, искупаться и, пока одежда высыхает, долго отогреваться у огня, который распалить до небес, чтоб прожаривал до печенок.

Хорошая мысль. Для другой компании в другое время.

Как оказалось, на данную тему думал не только я.

– Нужно смыть грязь, обработать раны. – Света поднялась, темная фигурка повернулась ко мне. Бездонные глазищи, черные во тьме, забыли, как мигать. Мои, кажется, тоже. Судорожно сглотнув, она строго продолжила. – Ты несся через такой бурелом. Раны, ссадины? Покажи, я разбираюсь.

– Все нормально, – успокоил я.

– Стесняешься? – предположила она.

Руслан фыркнул.

– А у тебя? – Она повернулась к мужу.

– Тем более.

Оставшийся без ветровки, он зябко повел плечами. Не поднимаемая вслух проблема ночевки в тепле заботила всех.

– Я сделаю нодью, – объявил Руслан.

Будто это кому-то что-то сказало. А он, стервец, увидев недоумение слушателей, объяснять не стал, только хитро усмехнулся, кинув заинтриговавшее «увидите».

Вскоре «меч» застучал, выполняя привычную работу – именно ту, для которой создан. Срубленный ствол сухостоя был разделан на два отдельных бревна метра по два, в прорезанном вдоль одного желобе равномерно расположились вынутые из костра угольки. Когда разгорелись, прямо на них сверху водрузилось второе бревно.

Парня чуть не придавило поехавшим вбок деревянным стволом, я вовремя подставил руки и больше не убирал. Руслан поблагодарил взглядом, но весь его вид говорил, что это лишь случайность, и что легко справился бы сам. Укрепляя бревна распорками, чтоб не разъехались, он ахнул:

– Ты чего творишь?!

Как на такое реагировать? Перехваченный взгляд успокоил: сказанное относилось не ко мне. Я обернулся. Глаза застряли на Свете, про которую мы на время забыли. Луноликая, беловолосая, переливавшаяся игрой отблесков света, она стала похожа на подсвечиваемую цветными прожекторами статую богини в музее. Потому что весь кошмар, имевшийся на ее теле, то есть все грязное, мокрое, текущее, измочаленное – отсутствовало. Напрочь. Разувшаяся и уже стянувшая с себя испоганенные кофту, водолазку и джинсы, теперь она расстегивала отяжелевший от впитанной влаги лифчик.

– Хочу постираться. И вам советую.

Девушка отбросила противно чвакнувшую о землю деталь туалета и взялась за последнюю. Тугие мячики, подкрепленные авансом загадочного взора, заколыхались, словно просясь пошалить. Руслан взбеленился:

– Светка, с ума сошла?! Оденься!

Назло мужу она грациозно вышла из спущенных трусиков и встала перед нами во мраке – нереальная, словно тень отца Гамлета, и прекрасная, будто вышедшая из леса дриада, фея или другое какое мифическое создание. Руслан окаменел, как жена Лота, которая в свое время тоже нарушила обещание. Только горящие адским пламенем глаза… только трещавшие рвущиеся мышцы… только скрюченные побелевшие пальцы…

Парень не вынес сдавившего плечи позора.

– Я что сказал?! – рявкнул он, вдруг оживая и намереваясь действовать.

Мне б под горячую руку не попасть.

– А что? – ответно взвилась девушка. – Принимай, чего хотел.

– Я не хотел! Ты не можешь – вот так…

– Он имеет право смотреть.

Я удостоился демонстративно откровенного заинтересованного взгляда.

– Я… запрещаю! – Руслан чуть не плакал.

Он не мог ударить женщину. Она это знала, потому и поступала так. У мужей, которые бьют, жены ведут себя по-другому.

– А кто играл на меня?! Сама, что ли, себя проиграла? Проиграл – заткнись. Думаешь, приятно быть вещью, которую ставят на кон, Островский ничему не научил?

– Я не думал… Прости, вообще не понимаю, как это случилось, – пытался оправдаться Руслан.

– Как же, не понимаешь. Ты согласился на меня в качестве ставки, чего же хочешь еще?!

– Я не соглашался!

– Он не соглашался, – подтвердил я. – Это я согласился. Он предложил.

Это было жестоко, но я говорил правду. Было именно так. Нюансы крылись в интонации, но фактом всю жизнь считаются именно слова.

Руслан утих. Нагнувшись, Света собрала вещи в охапку и двинулась к речке, обжигая огнедышащим видом подпрыгивающих чудес.

Не глядя на Руслана, я сделал то же, что и она – принялся снимать и собирать в кучу грязное. Покрытое глиной из-под колес, а потом еще раз запачканное, намоченное и размазанное прижавшейся после падения Светой, оно могло быть просто подсушено и почищено… но не хотелось портить девушке триумф.

Шумно выдохнув, парень присоединился, руки начали освобождать корпус от стягивающей сбруи спинных ножен. Потом он безмолвно разделся – тоже полностью – и хмуро зашагал с вещами к жене.

Я отправился вслед за ним. События, устроенные с моей помощью, стали развиваться по собственному сценарию. Оттого любопытному до рези в яичках. Почему-то вспомнились слова Льва Толстого: «И то, что мы называем счастьем, и то, что называем несчастьем, одинаково полезно нам, если мы смотрим на то и на другое как на испытание».

(продолжение следует)