ОДИН ШАГ В АД⁠⁠

Автор ( Денис Владимирович )

Сейчас мне предстоит выпить это зелье и лечь в ванну, чтобы спуститься туда, где живым не место.
Я рассказываю эту историю не ради эффектов и не ради сочувствия. Просто хочу напомнить: жизнь и без того коротка. Мы часто укорачиваем её сами. Каждая сигарета, каждый стакан, каждая "таблеточка для кайфа" — всё это кажется мелочью. Пока не становится привычкой. А потом — зависимостью. А потом уже поздно что-то менять.
Я видел это не раз. Видел, как хорошие, сильные люди гасли, словно свечи на ветру. Я сам не святой — бывало, пил, курил. Особенно в трудные времена.
Но хуже всего — когда умирает не тело, а надежда.
Именно это случилось месяц назад.
Моя дочь попала в аварию. Ночью. С друзьями. Возвращались с вечеринки, водитель уснул. Машину вынесло Обочину Столкновение в столб.
Двое её друзей погибли на месте. Она — выжила.
Точнее, выжило её тело. Она сама — в коме.
Я воспитывал её один. Её мать ушла, когда Саше было шесть. С тех пор я стал для неё всем — отцом, другом, советчиком.
Иногда она садилась рядом и говорила:
— «Пап, с тобой можно быть собой. Я это люблю.»
Я тогда улыбался, кивал. А ночью мог плакать в ванной, чтобы она не видела.
Мне было тяжело одному.
Когда мне сообщили о её состоянии, я был в больнице.
Врач посмотрел на меня спокойно, слишком спокойно:
— «Травма мозга критическая. Шансов на восстановление практически нет. Она уже не с нами. Мы бы рекомендовали...»
— «Нет!» — перебил я. — «Не отключайте. Она сильная. Она справится. Не смейте!»
Он вздохнул.
— «Мы не вправе настаивать. Но... вы должны быть готовы к худшему.»
Я отказался верить. Отказался сдаваться.
Пока она дышит — я буду рядом. Пока сердце бьётся — я буду бороться.
.
Через пару дней я всё же вернулся домой Нужно было принять душ, поесть хоть что-то, собрать бумаги. Деньги уходили стремительно: лекарства, аппараты, круглосуточный уход,и работать надо было.
Я стоял под горячей водой, пытаясь смыть с себя эту бессилие. Потом — виски. Сорок грамм. Потом — сигарета.
Сел на диван. Включил телевизор, просто чтобы не слышать тишины. Она стала врагом.
Глоток. Тяжёлый вдох. Пустой взгляд в экран.
Одна сигарета за другой. Полбутылки виски. Я уже не чувствовал вкуса ни табака, ни алкоголя — всё слилось в один тяжёлый, мутный туман.
Телевизор молотил какую-то бессмысленную передачу, но я его уже выключил. Собрался перекусить, открыть что-нибудь из остатков в холодильнике... И вдруг — услышал странный звук.
Будто кто-то провёл ногтями по стеклу. Еле уловимое шуршание, но от него по спине побежали мурашки.
Я замер. Прислушался. Тишина.
Поднялся. Медленно пошёл в сторону кухни. И тут —
БАХ!
Окно взорвалось грохотом. Осколки стекла осыпались на пол, и с тяжёлым звуком туда же упал... кирпич. Красный. Пыльный. Как будто только что вытащенный из огня.
Я остолбенел.
Кирпич... дымился. От него поднимался лёгкий пар, как от камня, лежавшего в костре. Дотронуться до него — невозможно. Я поднёс ладонь на пару сантиметров — почувствовал жар. Нереальный жар.
И тогда заметил. На его поверхности было слово.
Выбито, выцарапано, прожжено — неважно. Оно просто было.
«ДОЧЬ».
Я задохнулся. Сердце ухнуло в пятки.
— Что за чёрт… кто это сделал?! — вырвалось у меня.
Выбежал на улицу. Тишина.
Темно. Ни одной машины. Ни шагов. Ни шороха. Только ветер качал чахлое дерево у дороги.
Я стоял, как дурак, в одних домашних штанах и с пеплом на брюках. Руки дрожали. Грудь сдавило.
Через минуту я уже мчался в сторону больницы. Плевать на знаки, на красные светофоры, на камеры. Я думал только об одном: Саша. Что с ней?
Кто-то знал. Кто-то напоминал. Или предупреждал.
Когда я добрался до больницы, сразу вбежал внутрь.
Плевать, что ночь. Плевать, что охрана что-то крикнула мне вслед.
— Доктор! Где врач?! Что с моей дочерью?!
Из-за поворота вышел знакомый врач. Он выглядел потрясённым, бледным, будто сам пережил инфаркт.
— Я… не знаю, как вам это объяснить, — проговорил он тихо. — Её тело начало… двигаться. Изгибаться. Будто кто-то дёргает за невидимые нити. Но при этом — она по-прежнему в коме. Сознание не возвращалось.
— Что значит "двигаться"? Это может быть реакция? Может, она просыпается?
Он покачал головой.
— Нет. Это не было похоже на судороги. Это... как будто не она. За пятнадцать лет работы я ничего подобного не видел.
— А как вы вообще поняли, что с ней что-то происходит?
Врач замялся.
— Не знаю… Просто почувствовал. Внезапно стало тяжело. Тревожно. Как будто кто-то выдёргивает сердце из груди.
Я смотрел на него и молчал.
Не стал рассказывать ни про странный звон, ни про раскалённый кирпич со словом «дочь». Он бы не поверил. Или вызвал бы психиатра.
Я остался в палате до утра. Сидел рядом, держал её за руку. Смотрел на её лицо, в котором ещё дышала жизнь.
Саша. Ты слышишь меня?..
На рассвете пришлось вернуться домой — нужно было собрать документы, решить кое-какие дела.
Телефон зазвонил, как только я вошёл в квартиру.
— Алло? — сказал я. — Кто это? Говорите… алло?..
Голос в трубке был глухой. Как из подвала. Или могилы.
Слова тянулись, словно сквозь гравий:
— Хочешь, чтобы я отпустил твою дочь?.. Сегодня. В полночь. Закрой все окна. Поставь перед зеркалом свечу. И жди.
— Кто вы?! Алло?!
Щелчок.
Связь оборвалась.
Я стоял с телефоном в руке, глядя в пустой экран, как будто мог оттуда вытащить ответ. Кто это был?.. Что это значит?
Сразу набрал врача. Тот ответил не слишком приветливо:
— Прошу вас, не звоните так часто. Если будут изменения — я сообщу сам.
Он явно раздражён. Но я не стал спорить.
Целый день на работе мысли вертелись вокруг одного и того же:
Что это за ритуал? Почему зеркало? Почему свеча? Кто звонил?
Пробовал искать в интернете — пусто. Форумы, статьи, всякие эзотерические сайты — ничего конкретного. Только общие слова.
И тут вспомнилось.
В деревне у моих родителей жила женщина. Люди называли её по-разному: целительница, ведьма, шаманка. Но все к ней относились с уважением. Она лечила травами, принимала людей, и никогда не брала за это ни копейки.
После работы я собрался и поехал к ней. По дороге заехал в магазин, купил немного сладостей, чая, меда — как принято. Два часа в дороге — и я был на месте. Маленький домик, низкий забор, облупленная калитка. Всё так же, как и в детстве.
Я постучал.
Она открыла почти сразу, как будто ждала меня.
— Привет. Что случилось? — спросила спокойно.
— Я… хотел спросить. Посоветоваться, — замялся я.
— Проходи. На кухню. Я как раз чай заварила, — сказала она и ушла внутрь.
На столе уже стояли две чашки. Она подлила мне тёплый, пахнущий травами напиток.
Честно говоря, пить его совсем не хотелось. Где-то внутри было напряжение. Даже страх.
Не перед ней — перед тем, что я собирался сказать.
— А покрепче у тебя нет? — спросил я с натянутой улыбкой.
— Нету, — мягко ответила она и чуть улыбнулась. — И тебе сейчас не нужно покрепче.
Я вдохнул, опустил взгляд, а потом начал рассказывать.
Про дочь в коме. Про аварии, больницу. Про кирпич с надписью «Дочь». Про звонок и голос, звучащий, будто из-под земли. Про тело, которое выгибалось само по себе. Рассказал всё. До последнего слова.
Она слушала молча, не перебивая. Только глаза её становились всё серьёзнее.
Выслушав меня до конца, женщина кивнула:
— У тебя есть что-то личное от дочери? То, чем пользовалась только она?
— Да. Вещи в машине. Сегодня утром отдали из больницы.
— Принеси одну. И допей чай — он поможет успокоиться.
Я вышел, открыл багажник и достал её повязку для сна. Кажется, она всегда спала только с ней.
Протянул женщине. Она взяла повязку молча и ушла в соседнюю комнату.
Прошло не меньше получаса. Я уже начал нервничать, когда она наконец вернулась.
Лицо её стало жёстким, голос — тихим, но уверенным:
— Всё плохо. Твоя дочь… не в коме. Её душа в аду. Никакой травмы мозга нет. Её тело здесь, но сознание — по ту сторону. Если её отпустят — она сразу придёт в себя.
— Что?..
— Звонок, что ты получил — это был обряд. Через него "Он" получил доступ. Он уже рядом, — она опустила взгляд и указала пальцем на пол. — Он придёт. И ты должен выслушать, что он скажет. Сделай всё, как велено. Если что-то пойдёт не так — возвращайся ко мне.
Она уже собиралась закрыть дверь, но вдруг остановилась:
— Когда будешь в больнице… разожми её ладонь. Там будет сажа. Сотри её. Не бойся — ожогов нет.
Я был в шоке. Другого слова не подберу.
На часах было уже восемь вечера — я тут же поехал в больницу.
— Доктор, как она?
— Без изменений. Подобного больше не повторялось, — ответил он сухо.
Я вошёл в палату. Сел рядом.
Взял её за руку… и аккуратно разжал пальцы. Внутри ладони была сажа. Чёрная, плотная, как будто из печи.
Я начал осторожно стирать её салфеткой.
В этот момент я уже не сомневался.
Звонок был реальным. Сила — настоящей. Это не совпадение и не бред.
Раньше я считал, что ведьмы — суеверие, сказки для наивных. Теперь всё изменилось.
До половины одиннадцатого я сидел рядом с ней. Потом вернулся домой — готовиться к обряду.
Закрыл все двери, окна, задёрнул шторы. Все зеркала накрыл тканью, оставив только одно — в зале.
Поставил перед ним свечу, зажёг. Сел. Ждал.
Без двадцати двенадцать в доме внезапно погас свет. Я вздрогнул.
Где-то послышался лёгкий шорох. Будто кто-то прошёл за моей спиной. Потом — шепот. Едва различимый, как ветер.
И вдруг — крик. Дикий, нелюдский.
Я вскочил и схватился за голову.
В зеркале никого не было. Только моё отражение, и то — неестественно бледное.
И вдруг — голос.
Чужой. Холодный. И будто звучал изнутри меня:
— Хочешь вернуть свою дочь живой?.. Обычно я не делаю таких подарков.
— Да! Конечно, хочу! Что вы хотите? Как мне её спасти?!
Голос не изменился ни на йоту:
— Найди способ убить себя.
— Что?.. Это всё? А… другой путь есть?..
Но зеркало уже молчало.
Ни шороха. Ни тени. Ни вспышки.
Только я — один — и медленно догорающая свеча.
Я сидел в темноте. Курил. Сигарета тлела, оставляя за собой тонкую дорожку дыма.
А в голове крутилась одна и та же мысль:
Это не шутка.
Можно было бы списать всё на стресс, на переутомление. На галлюцинации. Но нет.
Сажа в руке. Дёргающееся тело. Кирпич. Голос. Всё это настоящее.

Я вспомнил её слова: если будут вопросы — возвращайся.

Не теряя времени, я снова поехал в больницу.
Очередная ночь рядом с дочерью.
Утром — дорога.

Через пару часов я снова стоял у знакомого дома в деревне. Только поднял руку, чтобы постучать — дверь отворилась сама.

— Доброе утро, — сказала она, глядя прямо в глаза. — Проходите. У вас, кажется, не просто остались вопросы — появились новые?

— Да… Я встретился с ним. Через зеркало. Помните, я рассказывал про шипение, кирпич?.. Так вот, он сказал: “Хочешь вернуть дочь — найди способ убить себя.”
Это звучит безумно. Может, я что-то не так понял?..

Она смотрела молча. Долго. Словно пыталась заглянуть в самую суть.

Потом тихо произнесла:

— Нет. Всё ты понял правильно.

— Но… как это? Я должен умереть, чтобы она выжила?..

— Возможно, — ответила она почти шёпотом. — Я не знаю, чего он хочет на самом деле. Но если он сам явился смертному — это уже ненормально. Он никогда так не делал. Обычно просто… забирал. Как в случае с твоей дочерью.
— И что мне теперь делать?..

— А я-то откуда знаю? — она пожала плечами. — Я не судья. Ты сам должен решить. Ты — или она. Я могу только… ускорить процесс.

Она ушла в заднюю комнату. Вернулась через пару минут — с пузырьком густой жидкости и связкой сушёных трав.

— Вот зелье. Выпьешь, завяжешь глаза, ляжешь в ванну и включишь холодную воду. Как только вода покроет лицо — развяжи. Там тебя уже будут ждать.

— А если я не хочу?..

— Тогда ищи другой способ. Или не ищи вовсе. — сказала она спокойно, без тени осуждения.

Я посмотрел на неё. Тишина повисла между нами.

— Можно… я выйду покурить? На улицу. Подумать. Всё-таки — вопрос жизни и смерти.

Она молча кивнула.

Я вышел на крыльцо, закурил.
Сделал пару затяжек — и тут же закашлялся.
Дым обжигал горло, в голове стучала мысль: Идиот. Куришь даже сейчас, когда решается — жить тебе или умереть.

Я прислонился к перилам, вглядываясь в тёмное небо.
Глубокие затяжки будто бы притушили хаос в голове, но ненадолго.
Прошло минут пятнадцать. И вот мысль стала кристально ясной:

У меня одна дочь. И она слишком молода, чтобы вот так, по глупости, погибнуть… из-за чьей-то ошибки. Я не позволю этому случиться. Пусть я иду туда, куда живыми не ходят — она должна жить.

Я бросил окурок, раздавил его ботинком и решительно вернулся в дом.
— Вот, держи. — Она снова протянула пузырёк. — Выпьешь дома, когда будешь готов. Ляжешь в ванну. Холодная вода. Повязка на глаза. Когда вода покроет лицо — развяжи. Дальше — уже не здесь.

— Спасибо. Я вам что-то должен?

— Нет, конечно, — она чуть улыбнулась. — Иди. Спасай дочь, если решил.

Я вышел, сел в машину и поехал в больницу. Она лежала, как прежде — неподвижная, тихая.
Я взял её за руку и заговорил. Голос дрожал, но я говорил. Всё, что накопилось. Про ведьму. Про зеркало. Про пустыню, в которую должен попасть. Прощался. Целовал пальцы — холодные, как мрамор. Не мог отпустить, но ушёл. Не обернувшись.

Дома я достал бутылку виски. Присел. Половина ушла залпом.
Спустя полчаса — лёгкая пьяная отрешённость. Страх будто растворился. Осталась только решимость.
Я взял маску для сна, пошёл в ванную. Открыл пузырёк — выпил отвар.
Горечь обожгла горло, как яд. Почти сразу закружилась голова.
Я быстро разделся, включил ледяную воду, сел в ванну. Положил голову ровно, как велели. Ноги — согнуты, руки вдоль тела.
Надел маску. И ждал.

Холодная вода поднималась всё выше. Шея. Подбородок. Лицо...
За эти мгновения вся жизнь пронеслась перед глазами. Всё — хорошее, плохое, забытое.
Как бывает: когда не имеешь — мечтаешь, когда имеешь — не ценишь.
Берегите. Любите. Пока не поздно.

Вода накрыла лицо. И тут… она начала стремительно нагреваться. Сначала тепло. Потом жар. Потом боль. Обжигающая. Я стиснул зубы.
Подождал — и, когда стало невыносимо, резко сел, снял маску.

Темнота.

Я стоял в пустыне. Красный песок под ногами светился, будто тлел. Вокруг — ни души. Только звуки. Голоса. Шёпоты. Тысячи сразу.

Вот и всё. Я здесь. Вопрос только: куда идти?..

Меня должны встретить, — вспомнил я.

Я обернулся. Позади стояла ванна. Пустая. Как и весь этот мир.

Сделал шаг — и тогда боковым зрением увидел его.

Мужчина в черном капишоне

— Кто вы? — спросил я, отшатнувшись.

Чёрный плащ. Ни лица, ни косы. Только тень и голос:

— Следуй за мной.

Я молча пошёл. Вопросы отпали. Осталась только цель.

Минут десять мы шли по мёртвой пустыне. И вдруг — склон.
А за ним — город. Без крыш. Без стен. Всё будто выточено из серого камня. Но это был не камень. Что-то живое. Дышащее. Искажённое.

Голоса становились всё громче.

Подойдя ближе, я увидел огромные дыры по периметру. Они напоминали колодцы — бездонные, тёмные, от которых веяло чем-то древним, чуждым.
Жара усиливалась. Пот стекал по спине. Мы дошли до арки — вход в город.

И тут существо рядом со мной исчезло. Растворилось в воздухе, будто его и не было.
Я не успел сказать ни слова.

Я сделал шаг вперёд, переступил порог. В этот момент — тишина. Звенящая. Густая. Голоса исчезли, будто кто-то нажал на кнопку "выкл".

А потом — позади раздался голос.
Грубый. Резкий. Человеческий.
Я узнал его сразу.

— Ну наконец-то, — сказал он. — Добро пожаловать. Пойдём, я тебе всё покажу. Расскажу, как тут устроено.

Я обернулся. Передо мной стоял мужчина лет сорока. Без рогов, без хвоста. Ни копыт, ни пылающих глаз. Просто человек. Обычный. Даже улыбался — почти по-дружески.
Протянул руку. Я машинально пожал её. Лёд.

Мы пошли через вторую арку. За ней стояли клетки. Бесчисленные. Тянулись вдаль, как лабиринт. В каждой — кто-то.

Он остановился у первой.

— Видишь этого? — спросил он, кивая на человека внутри. — Это был особый экземпляр. Никого не любил. Ни родных, ни друзей. Ни даже случайных прохожих.

Он усмехнулся, глядя сквозь решётку.

— С двенадцати лет начал убивать. Сначала — мухи, для интереса. Потом — кошки. Потом собаки. А потом...
Он посмотрел на меня, прищурившись:
— Потом люди. Тридцать человек. Тридцать. И ни капли раскаяния. Даже не удовольствие — скука. Это был его способ не заскучать в жизни.

— И что теперь?..

— А теперь он здесь. Без слуха. Без зрения. Без сна. Полностью отрезан от мира.
Он не слышит ни одного звука, не может закрыть глаза, не чувствует время.
Вечное одиночество. Вечная тишина.
Пусть теперь развлекается, как может.
Он посмотрел на меня, как будто ждал реакции.
Я почувствовал, как горло сжалось.
— Это… наказание?
— Не совсем, — ответил он спокойно. — Это зеркальное отражение его самого. Здесь мы не наказываем. Мы… возвращаем. То, чем человек был при жизни, — он получает обратно. Только без прикрас. Без иллюзий.
— И все здесь… такие?
— О, все разные, — он усмехнулся. — Кто-то получил клетки, кто-то — лишь внутреннюю петлю. Самых ярких мы даже не держим. Они сгорают сами, раз за разом, и не могут остановиться.
— Это... ад?
Он прищурился, слегка наклонив голову:
— Назови, как хочешь. Ад. Нижний мир. Зеркало.
Суть одна: ты пришёл за ней.
И мне очень интересно, на что ты готов. Потому что выбор — всегда с тобой.
Он снова улыбнулся, но теперь в этой улыбке было нечто мерзкое, скользкое.
— Пойдём. Это только начало
— Пойдём дальше, — сказал он буднично, как экскурсовод в музее.
— Вот четвёртая клетка.
Он остановился, склонил голову.
— Этот умер от рака лёгких. Курить начал в семнадцать. К сорока — по четыре пачки в день. Он обожал это дело.
Я оставил ему жуткую тягу — самую сильную, какую только можно представить. И даю ему одну сигарету… раз в год.
Он указал на фигуру внутри. Тот человек бился головой о стену, раз за разом, с безумным выражением лица.
— Посмотри, как его ломает. Думаешь, он просто так держится за голову? Он бы кожу с себя содрал, если бы знал, что под ней спрятана сигарета.
Я невольно сделал шаг назад. Что-то в этом зрелище было особенно болезненным — возможно, потому что я сам курил.
Он уже шёл дальше:
— Вот ещё один. Убивал только спящих. Боялся сопротивления. Мышка.
Я замкнул его жизнь в одну минуту. Ровно шестьдесят секунд сна. Шестьдесят — на еду, на воду, на туалет. Без часов. Без ориентира. Всё — в вечной петле.
— Удивительно, на каком этапе человек начинает сходить с ума. Через день? Через тысячу лет? Кто знает…
Дьявол усмехнулся и двинулся дальше.
— Тридцать вторая клетка. Алкоголик. Его близкие вытянули из себя всё, чтобы спасти его. Он плевал на них. Умер, как и жил — в пьяном угаре, случайно.
Теперь ему всегда плохо. Постоянная рвота, лихорадка, ломка. Организм требует выпивки, жаждет, умоляет...
— Только вот нет её. Никогда.
Я остановился. Чувство тошноты подступило к горлу.
— Тут таких — сотни, — сказал он с лёгкостью, как будто говорил о музейной коллекции. — Хочешь, идём дальше?
— Нет… — я покачал головой. — Нет, спасибо. Я уже насмотрелся.
— А ты знаешь, что ждёт тебя?
Я замер.
— Что?.. Что будет со мной? Я ведь сюда не просто так попал...
Он посмотрел на меня долгим, тягучим взглядом. Затем пожал плечами:
— Ты попал сюда потому, что я захотел.
Пауза. Он словно ждал, чтобы это осело во мне.
— А теперь, — продолжил он, и голос его стал глубже, холоднее, — перейдём к твоей дочери.
Он повернулся. Впереди — ещё одна клетка. Пустая, но от неё веяло чем-то тёмным. Зло... будто дышало.
— Она уже готова. Специально для неё.
— Н-но... как?! Как она сюда попадёт,за что?
Он прищурился:
— Она будет мучиться от самой сильной наркоманской ломки, какую только можно представить. Постоянно. Без конца. Ни сна, ни покоя. Только боль. Внутри. В каждой клетке.
— За что?.. — я еле дышал. — Она была хорошей. Причем тут наркомания?
— Для тебя — да хорошей. А на самом деле?
— Каждый день — с друзьями. Употребляла наркотики. Не в таких дозах, как они, конечно… Но достаточно.
Ты правда думаешь, что они попали в аварию на трезвую голову?
Он сделал шаг ко мне.
Я стоял, как вкопанный.
Весь мир будто сжался в точку. Я не мог даже выдохнуть.
— Теперь, — сказал он, — у тебя остался только один ответ
Он приблизился почти вплотную.
— Ты по-прежнему хочешь её спасти?
Он замолчал. Пауза повисла в воздухе, будто петля, затягивающаяся медленно, но неотвратимо.
— А вот и твоя клетка, — сказал он спокойно, почти с равнодушием. — Ты тоже тут надолго. Правда, я ещё не решил, как именно тебя наказывать. Но поверь — я найду способ, который прожжёт тебя насквозь. Ты только подумай: сколько лет ты куришь? Сколько литров алкоголя влил в себя? Сколько раз врал, чтобы избежать конфликта, чтобы показаться лучше, умнее, сильнее? А сколько раз предал себя?
Он приблизился. Шаги не слышались, но присутствие сгустилось, как плотный туман. Голос стал ниже, почти шепотом:
— Но самое главное — я вижу, как ты любишь свою дочь. Не ту показную, удобную любовь, когда приходишь в больницу, берёшь за руку и гладишь по волосам. А ту... что живёт глубоко внутри. Ту, что мучает, душит, рвёт тебя на части, когда ты чувствуешь её боль. Я вижу это. Я всё вижу.
Он замолчал, давая весу этих слов осесть во мне. Затем продолжил, уже громче:
— Из-за таких, как ты, у меня тут миллионы. Те, кто падал, потом вставал. Потом снова падал. И врал себе, что теперь всё по-настоящему. Всё искренне. Всё честно. Но ты… Ты отличаешься. Не потому что лучше. А потому что всё ещё умеешь любить. И эта любовь — единственное, за что я хочу дать тебе шанс.
Он подошёл вплотную, голос стал холодным, как лёд в глотке:
— Я позволю вам с дочерью прожить жизнь. До конца. Счастливо — если захотите. Исправляйте ошибки. Любите. Платите по счетам. Но запомни: после смерти ты всё равно окажешься здесь. Ты слишком много успел. Даже если будешь дальше жить свято — этого будет недостаточно. Для меня.
Я почувствовал, как всё сжимается внутри. Хотел возразить — не крича, просто сказать, что это несправедливо. Что ведь... ведь можно было иначе.
Но он поднял руку.
— Не трать слова. Ты уже сделал выбор. А твоя дочь... она ещё нет. Куда она пойдёт — решится позже. По её делам. Я лишь открою ей дорогу. Вверх — или вниз.
Он сделал шаг в сторону и указал рукой на темную, тяжёлую дверь в конце коридора.
— А теперь уходи. Если хочешь жить — уходи. Только не смей рассказывать ей, где ты был и что видел. Ни единого слова. Просто... убеди её быть хорошим человеком. Это твоя последняя задача. Единственная, что теперь имеет значение.
Я молча кивнул. Подступал ком к горлу, но я не заплакал. Не здесь. Не перед ним.
Я хотел поблагодарить, но он уже растворялся в воздухе, исчезал, как дым от сгоревшей свечи. Осталась только пустота... и дверь.
Я закрыл глаза. Сделал шаг.
Яркая вспышка — как удар. Слепящий белый свет выжег всё вокруг.
Я открыл глаза.
Холод. Вода. Я захлёбывался. Лёгкие сжались. Пытался вырваться, руки не слушались. Тело билось в дрожи. Всё казалось липким, вязким, как кровь. Я задыхался, захлёбывался, но сердце стучало: я жив. Я жив.
Я резко поднялся. Воздух рвался в лёгкие, я закашлялся, сполз на пол, отхаркивая воду. Всё внутри ныло, будто меня разорвало на куски и обратно склеили чужими руками. Я лежал, глядя в потолок, и думал: я вернулся. Из ада.
Может, и правда — оттуда.
Снял с себя мокрую одежду, как сбрасывают змеиную шкуру. Кожа липла, волосы висели мокрыми прядями. Я пошёл на кухню. Включил свет.
Комната была такой же. Чайник. Холодильник. Немытая кружка. Всё на месте.
Но я — уже не на месте.
Внутри что-то сдвинулось, щёлкнуло. Я это почувствовал сразу — как смену гравитации. Что-то, чего не вернёшь обратно.
Рука машинально потянулась к пачке сигарет. Открыл. Достал одну. Крутил в пальцах. Поднёс к губам. Щелчок зажигалки — привычный, почти утешающий.
Но...
Огонь не поднёс.
Смотрел на эту тонкую, бумажную трубочку яда — как на змею в ладони.
И в голове всплыли слова:
«Жизнь коротка. А вы сами её укорачиваете».
Я закрыл зажигалку. Посмотрел на сигарету. Просто смотрел. Минуту. Две. Словно осознавал, что всё это время носил в кармане приговор.
Алкоголь, никотин, вечное «потом». Вечное бегство от себя. Всё это вдруг стало... жалким.
«Завтра брошу». «После стресса». «Ну хоть одну — можно?»
Да можно. Только вот жизнь не ждёт.
В этот момент — звонок.
Я вздрогнул. Взял трубку.
— Алло?.. — голос дрожал.
— Здравствуйте! Это доктор. Мы вытащили вашу дочь. Она пришла в себя. Состояние стабилизируется, она идёт на поправку. Быстро, неожиданно. Будто... что-то случилось.
Я замер.
Конечно вы ее спасли от клетки в Аду.
— Спасибо... — прошептал я. — Я сейчас приеду.
Бросил взгляд на часы. Три минуты.
Всего три минуты в ванне.
А я прожил вечность.
Увидел ад.
И самое страшное — увидел себя там. Свою клетку. Уже готовую. Уже ждущую.
Я оделся. Быстро, без суеты. Вышел. Сел в машину.

И прежде чем тронуться — достал пачку сигарет.

Помолчал. Потом открыл окно — и выкинул её. Просто. Без пафоса.
Я больше не хочу укорачивать свою жизнь.
Я хочу успеть жить. Ради неё. Ради себя.
Нажал на педаль.
И поехал.
Впервые за долгое время — в сторону света.
Если эта история откликнулась в тебе — поддержи лайком. Это помогает жить этому каналу.
Берегите себя. Цените близких. И помните: даже из самой глубокой тьмы есть выход. Маленький — но он есть.
До встречи.
Озвучка и все истории автора на ютубе!
https://youtu.be/FdT4vBQcAb8