Очерки по истории классической политэкономии. Часть 2⁠⁠

2023-й – год истории политической экономии, поэтому продолжаем наше знакомство с предметом.

Экономия vs. хрематистика

Слова «экономия» («экономика») и «экология» созвучны, ибо имеют общее происхождение – от греческого слова «ойкос» («дом»). Выходит, что и то и другое суть науки о правильном обустройстве дома, в котором мы, все земляне, обитаем.

Именно так изначально, у Ксенофонта и Аристотеля, понималась экономия – как наука о домашнем хозяйстве, домоводство. Речь, естественно, шла о хозяйстве, о доме богатого грека-рабовладельца, являвшемся, по сути дела, своего рода целым экономическим микрокосмом. Наука экономия призвана была давать советы, как это домашнее хозяйство наилучшим образом организовать. Такое непривычное для нас понимание экономики сохранялось ещё долго после Аристотеля, вплоть до XVII века, когда экономисты включали в свои книги советы даже о том, как выбрать жену!

Аристотель был человеком консервативных взглядов, выражавшим интересы старой родовой аристократии, которая противостояла демократическому плебсу. В политической сфере это выразилось в том, что демократию – заодно с тиранией и олигархией – философ отнёс к «неправильным» формам государственного строя, полагая «правильными» формами монархию, аристократию и некую идеальную политию, сочетающую в себе достоинства монархии, аристократии и демократии.

В экономической сфере консервативность великого мыслителя выразилась в неприятии им развития товарно-денежных отношений в современной ему Греции. Его идеалом оставалось сравнительно небольшое и замкнутое рабовладельческое хозяйство. Разумеется, он не был совсем против обмена – Аристотель допускал обмен с соседями теми благами, которых у кого-то недостаёт, а у кого-то имеется в избытке. Но этот обмен должен лишь дополнять натуральное в целом хозяйство – и осуществляться в рамках «справедливого обмена». Истинная цель хозяйственной деятельности для Аристотеля: удовлетворение собственных потребностей, но не обогащение как таковое, не обогащение как самоцель хозяйствующего субъекта.

Соответственно, экономия у Аристотеля – это «естественная» хозяйственная деятельность, связанная с производством потребительных стоимостей (жизненных благ) и направленная на удовлетворение личных потребностей человека, – в т. ч. и через посредство обмена. Экономии же он противопоставляет хрематистику (от слова «хрема» – «имущество, владение») как искусство наживать состояние (=капитал), как деятельность, направленную на «обогащение ради обогащения».

Хрематистика для Аристотеля есть нечто противоестественное, но, имея свои политические и социальные идеалы, великий мыслитель был реалистом. Он видел развитие товарно-денежных отношений в Греции и при всём своём неприятии сего явления сделал – назвав это хрематистикой – первую в истории попытку анализа капитала. Речь, конечно, не могла идти об анализе промышленного капитала, ибо на той ступени социально-экономического развития капитал был представлен в его докапиталистических формах – в формах торгового и ростовщического капитала.

Более того, считая хрематистику противоестественной, Аристотель понимает, что она непрерывно вырастает из самой экономии, – то есть понимает, что товарное хозяйство закономерно возникает в результате разложения натурального хозяйства, а из мелкого товарного хозяйства, направленного на удовлетворение личных нужд того, кто его ведёт, столь же закономерно вырастает крупное товарное хозяйство, подчинённое цели обогащения, – капиталистическое хозяйство, как сказали бы мы.

Слово «хрематистика» в экономическом лексиконе по каким-то причинам не удержалось. Зато слово «экономия» стало со временем употребляться как раз для обозначения того, что Аристотель называл – в противоположность экономии – «хрематистикой»! Последователи А. Смита ввели в обиход ставшее очень модным представление о homo oeconomicus – хозяйствующем субъекте, вся деятельность которого подчинена цели извлечения прибыли. Для буржуазных идеологов homo oeconomicus – это и есть «правильный» человек. Но Аристотель бы назвал такого субъекта, напротив, homo chrematisticus – и считал бы его как раз «неправильным»! Аристотель бы скорее назвал «правильным» того индивида, который стремится к личностному развитию – и который видит в хозяйственной деятельности средство создания материальных ресурсов для жизни и саморазвития, но никак не самоцель!
Мы должны исходить из того, что капитализм, агентами которого выступают буржуазные homo oeconomicus, в смысле – homo chrematisticus, сыграл в своё время важную, выдающуюся роль в развитии производительных сил человечества. Но капитализм с его частно-эгоистическими интересами и лютым хищничеством зашёл в полный тупик, в том числе и в вопросе экологии: деятельность homo chrematisticus всё более ведёт к разрушению естественной среды существования человечества.

А значит, пришло время разрешить идущее ещё от великого грека Аристотеля противопоставление экономии и хрематистики в пользу подлинной экономии – такой организации народного хозяйства, которая преследовала бы цель удовлетворения материальных и культурных потребностей общества, находящегося в согласии с природой. Соответственно, нужно прийти к единению экономики и экологии как двух сторон единой науки о правильной, рациональной организации нашего дома.

Перед наукой вправду стоит задача создания экологической экономии – но это можно сделать единственно на основе понимания экологии как классовой науки, исследующей взаимодействие с природой не абстрактного общества, но конкретно-исторического общества, разделённого на классы со своими особыми интересами – антагонистическими интересами в существующем ныне обществе. Подобно тому, как отношения собственности – это, на самом деле, не отношения людей к вещам, но отношения между людьми по поводу вещей, так и отношение человека к природе в действительности состоит в отношениях между людьми по поводу природы, а эти отношения определяются стержневыми для любого общества отношениями собственности. Упразднение частной собственности, кладущее конец буржуазному хищничеству, представляет лишь первый шаг к созданию экологичного хозяйства, к разрешению экологического кризиса – но не даёт окончательного его разрешения.
Господство товарно-денежных отношений с неизбежностью обусловливает отчуждение человека в обществе, а значит, и отчуждение человека от природы. Так что лишь преодоление товарно-денежных отношений способно в корне изменить отношение человека к природе, поставив на место хрематистики именно экономию.

Почему экономия политическая?

Название науки «политическая экономия» появилось в 1615 году, когда французский дворянин-гугенот Антуан де Монкретьен (ок. 1575–1621) издал в Руане книгу «Трактат политической экономии». Сочинение это вряд ли можно было бы ещё назвать действительно политэкономическим – в том смысле, как мы теперь понимаем, что такое политэкономия, – однако удачное название прижилось.

Политическую экономию следует определять как экономическую науку – своего рода «ядро» всего комплекса экономических наук, – изучающую развитие производственных отношений в связи с развитием производительных сил. Понятно, что такое развитое понимание политэкономии могло сформироваться только после открытия материалистического понимания истории, однако к такому пониманию политической экономии закономерно вело развитие всей экономической мысли.

Если изначально – и даже вплоть до XVII столетия – наука экономии всё ещё рассматривалась как искусство правильного ведения индивидуального хозяйства, то упомянутый Антуан Монкретьен попытался поднять её на уровень национального хозяйства, тесно связанного с политикой, с экономической политикой государства, – и именно поэтому славный француз добавил к слову «экономия» определение «политическая». В последовавший далее период, по мере становления классической политэкономии, утверждалось понимание этой науки как науки о государственном управлении хозяйством, и лишь у Адама Смита она превратилась в науку о законах функционирования и движения хозяйства вообще и об экономических отношениях общественных классов. Ведь центральной проблемой классической политической экономии Смита – Рикардо сделалась проблема распределения продукта (доходов) между классами в обществе – проблема остросоциальная, вправду политическая!

К. Маркс, опираясь на предшественников-классиков и придя к историческому материализму, пошёл дальше: стал сознательно изучать развитие производственных отношений, которое, как Маркс показал, неизбежно ведёт к гибели капитализма.

С этого момента политическая экономия стала крайне неудобной, опасной для правящей буржуазии, и оттого уже в XIX веке политэкономия стала на Западе «выходить из моды», заменяясь внешне аполитичной Economics, снова, как это было в далёкие доклассические времена, стремящейся низвести экономическую науку до полезных советов по организации экономической деятельности. Главное – избегать анализа отношений между классами, классовых антагонизмов, то бишь политики!

Усложнение в XX веке экономической деятельности, форм хозяйствования – что обусловлено мощным ростом производительных сил, выходом их на новые рубежи развития, – объективно подняло значение конкретных экономических наук. Соответственно, это отодвинуло на задний план политэкономию – и не только на Западе, но в СССР: конкретные экономические науки (экономика промышленности, экономика транспорта, финансы и кредит и др.), которые должны развиваться не иначе как на мировоззренческом и методологическом фундаменте политэкономии, стали развиваться «сами по себе», а политэкономия всё более превращалась в поле деятельности оторванных от реальных народнохозяйственных проблем начётников.
Свою неоднозначную роль сыграло и широкое внедрение в экономические науки математических методов и вычислительной техники. Практически важная для потребностей народнохозяйственного управления и планирования математизация-компьютеризация чрезвычайно способствует «деидеологизации» науки и смещению акцентов в исследованиях с принципиально важных, политически злободневных проблем к каким-то «частностям и деталям». Оттого «современная» буржуазная экономическая наука, отмеченная нобелевскими наградами, выродилась в набор абстрактно-логических и математических схем, основанных, так или иначе, на субъективно-психологическом подходе к экономическим явлениям. А такая наука и не может называться политической экономией – ей понадобилось другое название.
Однако в последнее время – в нынешнюю эпоху Мегакризиса, стартовавшую в 2008 году, – вновь заговорили о необходимости возрождения «старой доброй» политэкономии. Видимо, до серьёзных людей науки, даже обременённых учёными и академическими степенями, начало доходить понимание того, что экономическая наука не сможет вообще оставаться наукой, если она будет игнорировать острейшие социально-политические проблемы современности. Кто знает, может, мы доживём ещё до того дня, когда Нобелевской премии по экономике будет удостоена работа не по «поведенческим мотивам участников рынка» или «математической зависимости биржевых индексов от погоды в Австралии», но именно по политической экономии!..

Что же касается человека, придумавшего термин «политическая экономия», – Антуана де Монкретьена, – то это был очень интересный и достойный человек, имя которого, однако, было в своё время оклеветано и стёрто из истории науки, – так что о нём стало по-настоящему известно только в XX веке; да и сегодня, к сожалению, имя Монкретьена мало известно широкой публике. Это был образованный человек, поэт и храбрый воин, закончивший свою бурную жизнь в бою – как инсургент, поднявший восстание против королевской власти, притеснявшей его единоверцев.

Монкретьен не был урождённым дворянином – он родился в семье аптекаря. В молодые годы увлекался сочинением драматических произведений на античные сюжеты, а также писал труд по истории родной Нормандии. Поворотный момент в его жизни наступил тогда, когда Антуан убил на дуэли соперника и вынужден был бежать в Англию, где француз прожил четыре года. В Англии Монкретьен увидел страну экономически куда более развитую, с более развитыми капиталистическими отношениями, и это заставило его призадуматься о путях развития самой Франции.

Кроме того, за Ла-Маншем беглец встретил иммигрантов-гугенотов – и со временем принял их веру. Бегство гугенотов из Франции – а многие из этих людей были искусными ремесленниками или предприимчивыми купцами – подрывало экономический потенциал Франции, очень мешало развитию страны. Национальные и религиозные притеснения никогда не способствуют процветанию страны – но, к сожалению, этого и в XXI веке не понимают некоторые «очень европейские нации».

Под влиянием увиденного в Англии Монкретьен стал живо интересоваться ремёслами, торговлей и экономической политикой. На родину он вернулся горячим поборником развития национальной промышленности и торговли – по английскому образцу. В своём «Трактате» Монкретьен, собственно, и предложил правительству программу мер, направленных на всестороннее покровительство французским промышленникам и купцам, выступая, в частности, за высокие ввозные пошлины.

Антуан Монкретьен, таким образом, выступает одним из основоположников меркантилизма – причём, заметим, выступает как представитель более развитого, продвинутого меркантилизма, чем первоначальный т. н. монетаризм. Он склонен считать главным богатством нации не деньги, т. е. золото и серебро, к удержанию коих и привлечению в свою страну посредством таможенной политики призывали сторонники монетарной системы, а «естественное богатство» – хлеб, вино и другие товары, потребительные стоимости, блага, необходимые человеку для жизни.

Монкретьен видит угрозу экономическому развитию Франции в конкуренции со стороны более сильного иностранного купечества – и поэтому требует высокими таможенными пошлинами ограничить его торговую экспансию, не позволяя ему «выкачивать» богатства из страны. При этом, будучи идеологом нарождающейся буржуазии, Антуан Монкретьен выражает сочувствие народным массам, особенно – крестьянству, а ремесленников прославляет как главных творцов богатства страны.

Теоретик сочетался в Монкретьене с практиком – по возвращении из Англии он основал скобяную мастерскую и весьма преуспел, поставляя свой товар в Париж.
Главное сочинение Монкретьена, которое он посвятил Марии Медичи, не осталось незамеченным властью. Автор был даже поначалу ею обласкан – получил дворянство, назначен экономическим советником, а затем мэром города Шатийон.

Но в какой-то момент он перешёл в оппозицию, поменяв веру, – когда и при каких обстоятельствах он стал протестантом, достоверно неизвестно. Недруги его позже утверждали, что Антуан женился на богатой гугенотке с целью завладения её богатствами, – однако, повторимся, на Антуана Монкретьена, как государственного преступника, после гибели его было, вообще, возведено много всякой клеветы.

Так или иначе, религиозное движение гугенотов во Франции представляло собой форму борьбы рождавшейся французской буржуазии против реакционных феодально-абсолютистских порядков, освящавшихся католической церковью.

«Трактат» Антуана де Монкретьена неправомерно ещё в полной мере назвать политэкономическим произведением, поскольку автор его не ушёл от понимания «экономии» как набора советов по ведению хозяйства. Иначе говоря, у него нет ещё анализа экономических отношений людей, и составляющих-то, собственно говоря, предмет политической экономии. Зато у Монкретьена есть понимание хозяйства, национального хозяйства, как объекта государственного управления. От советов о том, как вести своё «дело», он поднимается до советов насчёт того, как организовать хозяйство в национальном масштабе. В таком русле политическая экономия будет развиваться дальше, в XVII–XVIII столетиях, и в рамках анализа экономической политики государства, устройства государственного «экономического организма» неизбежно будет зарождаться анализ экономических отношений, будут подниматься острые – политически острые – вопросы распределения богатства между теми или иными группами людей в обществе, преследующих свои материальные интересы.

Закономерно то, что экономические науки быстрее, сильнее всего развиваются в экономически передовых странах. Экономическая наука зарождается в Древней Греции, «на вершине» развития рабовладельческого строя. В XVI–XVIII веках политическая экономия – преимущественно английская наука, поскольку Англия стояла в авангарде буржуазного развития. Завершение классической политэкономии у Адама Смита и Д. Рикардо совпало с промышленной революцией в этой стране. Франция отстала в развитии, но специфика её обусловила особую революционность её буржуазии – отсюда значительный вклад в политэкономию также и французов.

К. Дымов

Продолжение следует...

источник