Несовпадение. 8 глава. (Роман М.И. Вайнера, 1981 год)⁠⁠

Солнце уже закатывалось. На горе все потеряло объемность. Дома разных этажей вписаны в светло-лиловое небо сплошной тенью, плоской, растянутой уступами вширь. На заречной стороне воздух на высоте еще светился розово, как газ, а все кругом притихло в ожидании.

Лиля повела плечами: большой город, погружающийся в темноту, пугал ее. Было не по себе еще и оттого, что на «Волгу», которая возила ее по первым вызовам, сел другой врач.

Ей пришлось пересесть на УАЗ. Выехали со двора. Лиля откинулась на спинку кресла. Что еще выплеснет эта ночь? Как не похожа одна на другую. Какие они разные! Как не страшна, когда с тобой кто-то близкий, как много обещает! И как враждебна, как пугает, когда ждешь только беды от нее... Из всех звуков, которые рождаются в темноте, слух настороженно ловит один − крик о помощи. И ты летишь и не знаешь, способна ли помочь. Зачем она дала уломать себя дежурить ночь под воскресенье? Самую беспокойную ночь. Пьют, переедают, нервничают, дерутся, а ты мечешься. Что же, на ней собираются так все время ездить? «Ты молодая и сильная». Господи, сколько на нее уже взвалили. Просто мечтали о такой безотказной дурочке. Из-за этого поганого дежурства она оттолкнула Диму. Но, может, оно и к лучшему. Она сама придет, как обещала.

УАЗ миновал освещенный центр города и нырнул в потемки боковой немощеной улицы.

Фонари горели очень далеко друг от друга, мрак кое-где разрывался освещенным окном. Был всего одиннадцатый час, а во многих домах уже спали.

УАЗ развернулся вдруг наискосок дороги, водитель включил фары, и яркие круги света вырвали из тьмы стену двухэтажного дома, номерной знак, − да не тот, что в вызове.

Проехали осторожно чуть дальше, еще раз снопы света вспороли темноту, расплющились кругами о бревенчатую стену на кирпичном цоколе, осветили у ворот парня в клетчатой рубашке, брюках в обтяжку и черных лакировках. Прихрамывая, парень двинулся к машине, и Лиля тоже стала выбираться из кабины.

− У жены сердечный приступ, − сказал хромой скорее зло, чем с тревогой, и, когда появилась санитарка с ящиком, пошел впереди, показывая дорогу.

Во дворе у забора белел душистый табак. Лиля на ходу сорвала цветок и поднесла к лицу. Хромой шагнул в дверь подвала, как в черную пропасть. Какие-то секунды его не было видно, затем вспыхнул внизу фонарик, желтый круг света, мечась, бежал за черными лакировками, точно боялся отстать, и, когда замер на месте, раздался скрип отворяемой двери. Шаря рукой по стене, едва различая ступеньки, Лиля спустилась в подвал и очутилась в комнате с толстой балкой поперек нависшего потолка. Цветастые шторы отделяли какие-то хозяйственные углы, мебель стояла так тесно, что к кровати, на которой дурным голосом ойкала молодая женщина, пришлось протискиваться. Рубашка на ней промокла от пота − хоть выжимай. Лиля выслушала женщину. Нет, это не было приступом сердечным, Скорее нервное.

− Обидел кто? − сразу оценила обстановку санитарка.

Лиля ввела успокоительное. Ожидая его действия, пошлепывала больную ладонью по виску, по щеке, гладила лоб, успокаивала, как ребенка.

Парень угрюмо наблюдал за ними.

− Обидели, обидели, − утешала Лиля. − Ну, ну, сейчас пройдет.

− Кто ее обидел? − огрызнулся хромой.

Лиля уничтожающе взглянула на него.

− Грейте воду, чего стоите? Утюг включите.

Пока он возился за шторой, грел воду, искал утюг и резиновую грелку в шифоньере, Лиля снова выслушала сердце.

− Это нервное, − заключила она. − С сердцем у вас все в порядке.

Хромой появился с грелкой.

− Теперь мне ясна болезнь моей жены,− проговорил он многозначительно и зло. Тон его не предвещал ничего доброго.

− Мне плохо, а он в парк собрался, на танцы, − слабым голосом пожаловалась женщина.

− А ты вопи погромче.

Лиля помогла женщине снять мокрую рубашку. На мгновение засмотрелась на нее: так хорошо была сложена − совсем молодое, гибкое и нежное тело, − поймала брошенный халатик, одела, в него женщину, укутала в одеяло, приложила теплый утюг к ногам, грелку − под руки. Можно уходить.

− Вы подождите, доктор, − попросил хромой.

− Нам ждать некогда.

Санитарка закрыла за собой дверь, и они снова очутились в непроницаемой тьме. Хромой стрельнул фонариком возле своей ноги, и круг света метнулся за черными лакировками, точно боялся, что его оставят здесь одного. Лиля выбралась из подземелья. Сорвала еще цветок табака − на руку упала капля сока.

− Берегите жену, глупый человек, − сказала она, остановившись перед машиной. − Такую жену беречь надо.

− Откуда вы знаете, кто виноват? У вас, раз мужик, то виноват. И так на цепи сидишь.

− Молчите уж.

− Себешники вы, мужчины, − поддержала ее санитарка. − В толк не возьмете: любовь одна, да на два сердца.

Лиля забралась в кабину. Грохнула дверца. Машина осторожно двинулась вперед.

УАЗ швыряло вверх и вниз, из стороны в сторону, как на испытательной установке. Лиля втянула голову, упиралась ногами, спиной, руками, но все равно при сильном броске ударялась головой о верх кабины. Дорога − под стать настроению. Дорога из Маньчжурки. Вызвали уже к мертвому. Лиля засвидетельствовала смерть. Дикую. От ножа.

− Сегодня еще ничего, − сказал шофер. − Зарплату не выдавали. А то отсюда только и возишь − народ тут бедовый.

УАЗ выбрался на ровное место, полз вдоль забора, освещал себе фарами дорогу.

В одном месте показались высокие ворота с арочной вывеской: «Бетонный завод».

− Здесь должен быть телефон, − сказала Лиля. Шофер остановил машину. Лиля спрыгнула на землю. В проходной техничка, согнувшись, мыла пол.

− Где у вас телефон?

Жест в сторону дежурки. Лиля вытерла ноги о мокрую мешковину и переступила порог.

− «Скорая», − отозвался в трубке сонный недовольный голос диспетчера.

− Доктор Бабаян. Бетонный завод.

− На пункт.

Пока Лиля дозванивалась к диспетчеру, в проходную заглянули две работницы.

− Чего не видели! − крикнула на них, выпрямившись, техничка.

− Хотим видеть, кого увозят.

− Никого не увозят. А ну назад! Натопчете. Совести у вас нет. У-у, головешки бестолковые!

Женщины взглянули на Лилю, поверили ей, что она просто воспользовалась здесь телефоном, и скрылись в темноте двора. Техничка повернулась к Лиле, узнала ее. Это была Кузина.

− Ночью мы белых халатов страх как боимся. Раз «скорая» − значит, травма.

− Как живете? − спросила Лиля.

− Ничего живу, спасибо. Сутки дежурю, двое − дома.

− А девочка учится?

− Дочка у меня − во! Остра умом. От башковитого ее родила.

Лиля улыбнулась, попрощалась и пошла к машине.

Они еще долго плутали по закоулкам, пока не выбрались на магистраль у крутого поворота. От этого поворота шоссе широко распахнуто в стороны, как две руки.

Слева, одна за другой, неслись легковые машины с зажженными фарами.

Лиля откинулась на спинку сиденья, завороженно смотрела на проносящиеся машины. Хорошо, что есть это сверканье лака, стекла, эта праздничная яркость света; хорошо, что есть асфальт в бетонных берегах, хорошо, что есть эти тонкие столбы с лампами, хорошо, что есть веселье, человеческая жизнь, а не только бьющаяся в истерике душа.

И снова вспомнила она Диму у себя в комнате, покорного, с таким славным и добрым даже в озарении страсти лицом. Нет, у них не будет грубости, обмана, у них все устроится по-иному. Никогда у нее не будет истерик из-за Димы.

Машины, приближаясь слева, на вираже вдруг переставали источать слепящий свет, проносились плавно, как на параде, давая разглядеть себя от радиатора до багажника. Одна за другой.

УАЗ выбрался на шоссе и вскоре въехал во двор больницы. На приколе уже отдыхали две машины − значит, стихло.

Лиля толкнула дверцу и спрыгнула на землю. Навстречу ей поднялся со скамьи человек с круглой стриженой головой. Дима! Это было так неожиданно, что, когда он приблизился к ней, ткнулась лбом ему в плечо. Эта слабость, потребность в защите длилась миг. Лиля отстранилась и направилась к скамье под окном. В комнате врачей и санитарок свет был погашен. В смежном кабинете под яркой лампой, уронив голову на руки, между телефонами дремал диспетчер. Слышался храп шоферов.

Дима присел рядом с ней на скамью.

− Я не могу больше без вас, − сказал он.

Она взяла его руку в свою − ничего не надо говорить. Ей стало до слез хорошо от его признания, но из памяти не шла женщина в истерике и бегущий на танцы муж. Лакировки надел.

Разве им врач нужен?