Необычные находки кинооператора А.Москвина⁠⁠

Сценарий «Чертово колесо», написанный А. Пиотровским, был мелодрамой на советском материале. Его герои — матрос с. легендарного крейсера «Аврора» Ваня Шорин и девочка Валя, — познакомившись, так увлекаются друг другом, что матрос, опоздав на свой корабль, чуть не оказывается дезертиром, а девушку, вернувшуюся домой со своим новым дружком только утром, злодей-отец выбрасывает на улицу.

Случайное знакомство — и герои втянуты в воровскую среду. Первое участие в «мокром» деле, перипетии блатной жизни и, наконец, к финалу бунт героя против банды, возвращение на корабль.

Эта вполне добротная мелодрама была последовательно выдержана в традициях жанра: наивное противопоставление сил добрых и злых — легендарный крейсер и воровская «хаза», — жестокая любовь, которая толкала матроса с «Авроры» в шайку воров, и недвусмысленно выраженный морализаторский пафос. Все обещало весьма ординарную картину... если бы не одна режиссерская поправка — желание внести в картину «темп эпохи». Правда, под «темпом эпохи» фэксы пока понимали «остраненность», сгущенность жизненных явлений в фактах и деталях, поражавших своей необычностью, яркостью, экзотичностью.

И тем не менее поиски «темпа эпохи» сыграли положительную роль.

Создателям фильма — эта задача сразу же увлекла и Москвина — хотелось вынести действие мелодрамы на улицы, в городские парки, в толпу, они задумали снять многие эпизоды фильма не в фанерных декорациях, а в подлинных воровских «ҳазах», заброшенных и разрушенных домах. Вот почему вместо окраинного сада, где по замыслу сценариста должно было состояться знакомство Вани и Вали, появился Народный дом Петроградской стороны с его необычной, праздничной атмосферой, с огромными толпами развлекающегося народа, аттракционами, чертовым колесом, американскими горами.

Постановщики решительно восстали против традиционного грима — они требовали, чтобы в фильме снималась настоящая шпана, придирчиво отбирали типаж, добиваясь подлинности «фактуры».

Это ставило перед оператором весьма трудные задачи. Местом и объектом съемок становились ночные улицы, развалины, ночные массовые гулянья Народного дома. И если задача, поставленная режиссерами, была Москвину ясна, то пути ее реализации, ее технического решения, подсказать никто не мог - опыта ночных массовых съемок не было, подлинная фактура жизненного материала для «севзaпкиновских» операторов еще большого значения не имела.

«Согласно обычаям и возможностям такие сцены (ночные. — Ф. Г.) снимались тогда днем (против солнца), — вспоминает Г. М. Козинцев, — а потом пленка вирировалась синей краской. Окраску мы отвергли сразу, съемка ночью потребовала бы передвижных электростанций (их не было и в помине) и целого арсенала осветительных приборов (лампы были наперечет)».

Любому маститому оператору было ясно, что задача эта технически неосуществима. Москвин взялся за ее решение.

На первой же съемке — о ней рассказывают в своих воспоминаниях Г. М. Козинцев и оператор А. М. Назаров, бывший в те годы лаборантом,— Москвин продемонстрировал поразительную самостоятельность и независимость операторского мышления.

Принятая в те годы техника освещения была им решительно нарушена. Старые рецепты здесь не годились. Освещать фигуры действующих лиц — а в этом эпизоде таким действующим лицом была развлекающаяся толпа — и фон, на котором происходило действие, было нелепо. Света хватило бы в лучшем случае на то, чтобы зафиксировать на пленке лишь первые ряды стоявших. Здесь нужно было другое — поймать дыхание толпы, найти ее образ. Над толпой натянули проволоку, на которой работала цирковая артистка. Москвин решил снимать сцену на контровом свету, он направил все имевшиеся у него лампы в воздух, поверх голов толпы, туда, где танцевала на тоненьком луче проволоки циркачка. Но ламп было мало, света не хватило — луч света жестко вырвал из темноты тонкую светлую полоску, все остальное пропадало в черном бархате ночи. Надо было заставить этот воздух «жить», «дышать». На контровом свету это можно было сделать только с помощью дыма. Москвин попросил всю массовку закурить, направил вверх лучи осветительных приборов — и массы воздуха ожили, задвигались, в мягкой воздушной перспективе прорисовались контуры толпы. Теперь луч света вырывал из темноты напряженные лица зрителей, поднятые вверх, хрупкую фигуру танцовщицы на канате. Толпа, то сдерживая дыхание, напряженно следила за каждым шагом циркачки, то взрывалась аплодисментами и ревом восторга.

Эффект этих ночных съемок был поразителен. В сравнении с ними плоский черный задник и подкрашенная пленка обычной «севзaпкиновской» ночи сразу же обнаружили свое бутафорское происхождение. Но в руках Москвина ночная натура приобрела не только достоверную фактуру: используя эффекты ночного освещения, Москвин создал своеобразно поэтическую атмосферу народного парка. Аттракцион, развлекающаяся толпа стали не мертвым фоном, на котором произошла встреча героев, а живой средой, водоворотом веселья, смеха. Закружились, засверкали в ночи фейерверки огней, заструились световые фонтаны.

Ваня Шорин и его новая подруга, завороженные зрелищем, захваченные веселящейся толпой, потерялись в ней, забыв о времени.

Режимные съемки, то есть съемки в то короткое время, - когда день уже кончился, а ночь только наступает, и подсветка натуры очень быстро вошли в кинематографический быт.

Кинооператор Андрей Москвин. Очерк жизни и творчества. Воспоминания товарищей - Издательство "Искусство" Ленинградское отделение 1971 г. с.14-17