Не договорили. 3
Со стороны все они выглядели как пересоленная семья из банальной рекламы каких-нибудь утренних йогуртов или счастливого сока, убегающая в закат с этикетками на финальной заставке. Поняли и почти улыбнулись от этой наивной глупости.
- это как укусите?! - въевшимися в самый затылок глазами сквозь все шерстяное Сенино лицо смотрел малец.
- вот так, возьму и укушу за палец, а потом за локоть, за плечо и всего съем, даже больного! - отдыхиваясь то ли от смеха, то ли конфуза, то ли резкости изменений пробарабанил Сенька.
- как больного, ты же маме сказал, что выздоровел и не болеешь больше!
- я соврал. А дядя мне объяснил, что так нельзя и нехорошо таким в школу ходить - стыдливо прячась за руку этого дяди, зашептал малёк.
- ну и чего болит? Температура, блин - потрогала тыльной стороной ладони лоб - домой пошли тогда, опоздаю из-за тебя теперь на пары! Или нет – резко передумала сестра – сам наврал маме, вот сам домой теперь и иди, на пакет - сунула в руку сменку - один перед ней будешь оправдываться, а я тебя не поведу!
- так я же теперь болею, мне теперь нельзя гулять – виновато клянчил школяр.
- ах, если домой идти, значит гулять?! Развернулся и дуй бегом, пока мама не ушла ещё.
- я провожу – тоже виновато, даже чуть покраснев, вызвался новый дядька – сам научил – глаза Её кричали «блядь, ты-то куда», но малец уже вцепился в руку и звонко, видимо совсем забыв про новый статус больного, профальцетил
- да, и мне же недалеко, тут за дворами совсем!
- ну, ладно хоть недолго, если сестра не против, то пойдем, надсада – совсем уже как-то знающе это новое свое дело утвердительно ткнул куда-то вниз обеими руками, своей, как-то по-жигловски, и его, вложенной, безвольной.
- вас хоть, не знаю, звать-то как? - недоверчиво сморщилась Андрюшки.
- Есений, как поэт, только имя, фамилия – Уткин! – выделил принципиально долгую, неуместную паузу, как выжидая реакцию на куцую и смешную фамилию контрастно крякающую на фоне имени – Есений Олегович, вот вам бумажка, – произнес с сохранением всего букета согласных, полез в карман за кошельком, выковырял из него и протянул визитку. Указаны фамилия-имя-отчество и три номера телефона – если что, то обязательно звоните, а мы домой доберёмся, накажу ребенку вам отзвониться, домашний есть? Сможет сам?
- нет. Знаете. Мы, наверное, лучше всё-таки сами дойдем, мама может быть не дома уже, и он в продленку и потом к бабушке идти должен был. Я отведу.
- да неееет - заголосил на всю дорогу - мы же ещё не договорили, я не отпущу!
- чертёнок. Давайте компромисс, ты меня отпускаешь и, пока ведём тебя домой - договариваем, но быстро, потому что сестра твоя меня не знает и не доверяет – быстро подмигнул той и продолжил – и это полностью правильно и разумно. Мы с тобой совсем не знакомы, с ней тоже, вдруг я и правда тебя съем вместе с сестрой, вдруг я плохой дядька? Или, например, тоже заразный с бациллками?
- пойдём уже - обреченно выдохнула, встала, схватила, и опять резко его, а он его за руку. Опять получилась живая цепочка, и опять быстро так, почти бегом – договаривайте? – вопросительно сбросила зависшее с плеча, уже знатно забегавшись с самого утра. Торопилась, предсказывая ворох проблем, ожидающий Её на учебе, пропущенную пару и осуждающие сквозь оправу очков глаза препода.
Сзади Она выглядела непонятно. Вполне как нужно, обычно и правильно, треугольно, по-женски. Задница - шире, плечи - уже, волосы, хоть и перевязанные резинкой на скорую руку и утонули в платке, чуть кудрились к концам. Ровные, прямые, спортивные ноги, шарик пятки плотно, по-зимнему обтянутый кожей, уверенно цокающий каблучком по застылой дороге.
Но было что-то ещё глубже, невидное сразу, что-то ещё важнее этого внешнего в сотни раз. Это что-то должно было быть вот где-то тут, не понятое, не найденное сразу, но, как затылком летящую пулю, почуянное.
Ворчащий, ещё не залитый асфальтом гравий. Холод. Маленькая ладошка. И Сенька, не подозревающий, началом какой истории это знакомство станет, куда его вдруг бросила совершенная случайность, еле успевающий, чтобы случайно не скомкать ноги ребёнку.
- итак. Больным в школу ходить нельзя, это раз. На велосипед копить деньгами за оценки – это хорошо, два. С незнакомыми дядьками на улице, если тебе не нужна помощь, говорить плохо, это три. Врать родителям, что не болеешь – это плохо, четыре. Доставать бедную сестру, своими «болею-не болею» – плохо – это пять! – снова он по-солдатски отстучал предложениями.
- но мне же нужна помощь, надо же на велосипед – оглядывался ребёнок, не успевая. То на глаза Сени и обратно, на ноги сестры, чтобы тоже не наступить, и на глаза, и ноги, быстрее.
- я имею в виду помощь вот прямо сейчас, какую-то экстренную, без которой твоя жизнь под угрозой, например, ты потерялся или у тебя что-то заболело, или ты боишься, или собака выбежала.
- но я же боюсь, что не накоплю, и у меня горло болит!
- но ты же можешь жить? Ничего критичного не произойдет, если не успеешь накопить в этот год, к следующему лету, зато, лучше купишь.
- что значит критично?
- это значит неотложно, срочно, опасно, что-то без чего будет совсем-совсем плохо
- а экерменно?
- я такого слова не говорил, я говорил экс-трен-но, это почти синоним слову критично.
- а что такое синоним?
- а это одинаковое или очень близкое по значению, но разное по произношению и написанию слово.
- а бациллы?
- я же говорил, маленькие частички тебя, твоей болезни, они всегда внутри есть всякие, болезней же много бывает, но когда ты кашляешь и температуришь – этих гадинок становится больше и делаются они злее. Поэтому и опасно так поступать – уже поровнявшись с девушкой и мальцом они шли вровень, оттаптывая оставшееся время договорения.
- тогда я все понял – сказал Андрюшка – спасибо.
- тогда отпускай дядю уже, и пойдем быстрей – уже указывающим, а не сокрушающимся тоном, чуть медленнее обычного произнесла старшая сестра – это ты болеешь у нас, а я ещё учусь.
- ну, все, давай пять, не хворай и Вам до свидания – сконфужено, дёрнуто попрощался, развернулся, сунул руки в карманы и пошел ровно в обратную сторону Сеня.
- до свидания, спасибо вам.
- глупости, люблю детей, до свидания – повернулся, идя спиной, обратно.
Перекатывал по зубам эти «досвидания». Своё ледовое, металлическое, Её – мягкое и плавное. Отметил, что давно не слышал именно такой махрово-лесной интонации, тёплой и спокойной. Даже торопясь и нервничая речь Её была плавной и доброй.
Слова эти, а точнее звуки – всё никуда не было ни забыто, ни потеряно, наоборот, прихоронено, как письмо, в ячейке почтампа оставленное до востребования.
Востребовалось.
8. Письмо.
А теперь и это письмо, длязнакомленное, будто выстраданное каждой буквой, но всё равно пошлое, Ею было прочитано, но долго оставалось без ответа. Сеня придя домой сразу проверил и вышел на балкон с волнением и предчувствием игнорирующего отказа съел сигарету. Стрельнул угольком с этажа и долго смотрел за его полётом. Вернулся на кухню, разобрал купленное в холодильник, заварил чаю в старый большой наследственный бабулин чайник, сел обратно за монитор и увидел ту же прочитанную пустоту вместо ответа.
Жаль.
Картинка та с мальцом слишком вихристо кипятилась в памяти. Он просидел ещё пару минут, смотря на замёрзшие диалоги с остальными – с Димкой, с Валеркой, с какими-то другими друзьями, потихоньку краснея и стыдясь своей сентиментальной попытки. Бросил бесполезные ожидания, перещёлкнул вкладку на музыку и, не успев выбрать нужную отрекальную, заводную песенку, услышал «кляк» всплывшего квадратика со словами.
Сердце забилось. Сразу открывать сообщение не стал, жадно прочитал часть, которую сайт показывает с многоточиями.
- Какая пошлая попытка знакомства, если бы не тот факт, что … – на самом, конечно же, интересном и интригующем предложение обрывалось. Отметил Её грамотность, безошибочность письма, эпитет, так метко и уместно использованный, это Её «пошлое», как будто за ним же подслушанное, запятые, посмаковал момент и открыл
-… мы виделись уже – я бы не ответила. Привет – ура. Подставил Её этот «привет» к тому мягкому голосу, въевшемуся в память.
- почему пошлая? – не зная, что именно отвечать даже на эту прямоту и как продолжать разговор, совершенно не обдумав второй шаг, даже не надеясь на него после такого вылизанного первого, напечатал Сеня.
- ну, ты как будто бы малолетке какой-то комплименты делаешь, рассчитывая не понятно на что, на мою глупость или красоту своей речи? – плеснула колодезной воды в банное лицо.
- если честно, даже не знаю, просто как-то хотелось написать, придумать только это смог – ответил, оправдываясь, как Её младший брат потупленными глазами в клавиатуру.
- чего не спишь так поздно?
- да вот, не спится. Ты?
- диплом пытаюсь родить, устала. Несу какую-то ахинею, воды налила – стекает.
- а не рано? Вроде ещё для диплома времени до чорта?
- да нет, у нас препод гадкий в этом плане, уже требует черновики, темы, планы там и всё такое. Пусть будет, не страшно, потом меньше делать придется.
- ну, да, мне пока ещё до этого далеко, уже предчувствую, как наоборот буду тянуть до последнего и в ночи экстренно писать под кофе.
- нехорошая черта характера, у тебя во всем так?
- а ты сразу в болевые бьёшь? Не везде, там, где важно – делаю, конечно, как надо, заранее и т.д. Но диплом – практика курсачей показывает, что именно так и будет. Спасает только то, что темы мне интересны самому, поэтому до утра сидеть не внапряг и не страшно, даже наоборот, нравится в это всё с головой.
- а чего за темы были у тебя?
- не, давай ты первая, расскажи сама – и курсачи, и диплом – у тебя ведь они все в одной дисциплине, складываются в одно целое?
Радостный от удачи и Её все-таки ответов, и завязавшейся, хоть и пустой, но целой беседы, радостный от собственной маленькой победы и всё ещё звенящей прохлады дворовых окон, срочно побежал опять курить, пока она отвечает, и кипятить чайник, кружка совершенно незаметно опустела. Курил быстро, вдыхал, будто на остановке и уже видел лицо водителя нужной маршрутки, быстрее, быстрее, недовыбрасывая до конца, жадно лопая дым. С улыбкой.
- типа как пазлы, или последовательно? Не очень, они, конечно, все в теме экономики общем-то, но… не так, чтобы вместе или по очереди.
- экономика? Я ведь даже не спросил, где именно учишься, какой курс и вот это вот всё?
- в политехе, курс последний, на бухгалтерии и аудите. Чего так долго отвечаешь, уснул?
- нет, футбол вон смотрю – судорожно выдумал независимость. Якобы Она для него в этот момент вторая по важности, не первая, якобы картинка и какие-то сорок бегающих ног по травке сейчас нужнее, интересней – я не сильно люблю его, но тут матч хороший вроде, зацепило.
- да-да, я тоже на гол только что отвлеклась немного, красивый. Техничный, я даже ахуела.
- ты смотришь футбол? – удивлённый совпадением и одновременно уверенный в раскрытии собственной лжи спросил Сеня.
- очень люблю. Пару бутылок пива, чипсов пакет и хороший футбол – прекрасный вечер.
- фига, не знаю девушек, любящих футбол – и срочно стал искать, какие матчи идут прямо сейчас, хватать, смотреть. Хоть и по разные стороны мониторов, но сесть вместе на матче
- теперь знаешь. А ты? Учишься где-то или работаешь?
Они переписывались примерно полночи, как близкие друзья, очень давно не находившие времени друг для друга. Бывают такие, раз в год или два. Вы встречаетесь, то ли случайно, то ли кто-то из вас вдруг проявит инициативу, за вечер, всего один, вычерпываете друг друга до дна и на следующий день уже не интересны. Наелись. Или, натурально, с едой, будто голодный еврей Освенцима, схватив корку хлеба с кашей, жрёшь безумно и в муках, замертво падаешь, перекрутив себе кишки.
Сеня, помня советы кандидата сердцееденья – Димки, этот феномен помнил, боялся и такого исхода не хотел. Нужно вовремя остановиться, дать усвоиться, переварить, остыть. Перебоявшись переесть Её и перенасытиться, попрощался первым, оборвал, как даром данное, не интересное. Но как бы оставляя за Ней обязательное последнее слово, прямо в лоб и риторически.
- удаляюсь, совсем с тобой тут забыл, что пора в люльку и завтра вставать рано, рад, что поболтали, долго втыкал на прочитанное тобою моё сообщение и ждал ответа, ответила, было приятно, спасибо. Сладких снов.
Ответила почти сразу, но открывать сообщение Сеня не стал. Завтра, всё завтра. Специально, чтобы точно продолжить эту цепочку беседы, не отпускать, вцепиться. Она уже была слишком необычной, слишком интересной, слишком нужной и слишком полной всего. Как кувшин в пустыне, полной и мыслей, и уже его глупых надежд и наивных детских мечтаний, чужого этого тепла, которое Она могла подарить. Да и уже.
Долго курил, две или уже три подряд, очень нервничал и пытался сам себе объяснить что происходит и зачем он такое вообще себе придумывает. Вот это вот всякое будто бы будущее, вырисовывает эти картинки Её рядом с собой, Её голос по утрам и ужины с футболом перед монитором. А картинки уже полезли.
Замёрз, вернулся, раковина, зубы, кровать.
Взял с собой книжку, включил светильник, но то ли правда времени было уже слишком много, то ли устал, то ли переволновался, перехлебал эмоций, глаза отказывались брать строчки, буквы скомкались – уснул через минуту.
Засыпая, мазнул себе на завтра мысль – в диалоге была не заботливая девчушка, рвущаяся через кусты и дёргающая за молнию ребёнка.
Это была другая.
Дерзкая, лёгкая на острое слово, одновременно и простая, как водка, и неизвестная, как подлёдная рыбалка. Разговор был с ней и, правда, очень пустым, но одновременно интересным, до дьявола чистым, как морозное солнечное утро, но и с лёгким туманом, какой-то невозможной загадкой.
А ещё хотелось такого же письменного тепла. Мазок, жирный, мастихином, с бровкой – долго плавал в голове, ждал родного порта.
9. Диван.
- Сень, ты где!?
- зачем где, дома, сплю, чего надо!?
- да ты охренел, через полчаса уже привезут, давай бегом!
- куда привезут?
- забыл что ли, диван мне привезут, договаривались же!
- ой, твою мать…сейчас, полчаса, буду! – уже вскакивая с постели крикнул Сеня в трубку.
Чайник, щётка, мыло, кофе, пепельница, такси и задорной небритой улыбкой он встретил друзей.
- ну, чего стоим, кого ждём, работаем, негры, солнце только встало!
- у меня легло уже – буркнул Димка.
- ну, чего ты грустный, вдвоём-то никак было? Нихера без папки не можете! - и с улыбками они шлепнули ладонями. Димка и Валерка были знакомы ещё с садика, а Сенька присоединился к ним попозже, уже в старшей школе. Хоть и были они очень разные всё равно как-то симбиозно смотрелись вместе. Жили не далеко друг от друга, гуляли вместе, в школу вместе ходили от одного столба каждое утро, увлекались близким, и в жизни друг другу подарили много эмоций, добра, смеха, дружбы и любви.
- давай, ты несешь, короче, а мы двери тебе в лифте подержим? – подшучивал Сеня.
- себе что-нибудь подержи, тролль комнатный - парировал Димка шутнику нежно-мягким подсрачником. Сеня уже взял одну сторону дивана и потому был обезоружен.
С бугогаканьем и шутками они с Валеркой выковыряли из газельки новый, пахнущий деревом и тканью диван, забросили на плечи и потащили, а Димка остался расплатиться с водителем и забежал в почти закрывшиеся двери подъезда.
- чего там с Наташкой, дома ждет с пирогами или к мамке уехала? – подал голос Валерка.
- пока уехала, хер знает, что с этой Наташкой, надоело ругаться уже, что ни день, то ссора, то носки не там положил, то тапки не туда поставил, то посуда, то ещё хуйня какая-нибудь.
- а ты чего хотел? Баба не меняется, а бабы – меняются. Гони ссаной метлой дуру, мужика работающего с квартирой пустой носки она будет учить складывать! – из угла лифта зажатый диваном советовал Валера.
- да любая учить будет, все одинаковые, но ты гони, Димасик, гони, пусть у мамы и остается, недельку поживет, одумается, а ты не пускай, пусть испугается, пусть понервничает, а ты потом невзначай смску сбрось, мол чего не едешь, я ужин приготовил какой, и все, любофь-моркофь – поддержал Сенька.
- эксперты херовы, посмотрим. Диван вон тоже ей покупал, остопердический, спина больная у неё, нафига он теперь…
-так вертаем взад? Водила ещё не уехал наверно, пойдем, сдадим! – увидел финансовую выгоду Валерка.
- ну, ты пиздец спаситель, пацанам бы лучше пива купил – продолжил за другом Сенька.
Хихикая и предвкушая вечер, кое-как закорячили этот диван в комнату и вальнулись все вместе тестировать.
- кабы мне такое ложе, когда был я помоложе – съюморил Димка.
Ложе было твёрдым. Твёрдым, но одновременно каким-то мягким в нужных местах, очень плотным и как надутым, вкусно пахнущим обновкой и складской пылью.
- Димасик, снимай штаны, протестируем по-настоящему! – ликовал Валерка.
Он очень любил разные новинки и вообще больной был до вещей, хлебом не корми, раз в неделю обязательно или за одеждой, или за обувью, или стульями, или бельем и всем вот этим каким-то ненастоящим, складским и пустым. А ему нравилось. Смеялись над нам парни, конечно, дразнили модницей, девкой и шопоголиком, а ему всё равно нравилось. Даже этот диван именно он искал и выбирал, а не Наташка. Узнал, что нужна такая покупка и дня три землю носом рыл, чтобы цвет, размер, состав, цена и все параметры идеально подходили, нашёл, радовался теперь даже больше Димки.
А Димка сказал спасибо, сказал, что пиво в холодильнике, сказал, что вечером всех их ждет отметить и переезд с новосельем, и диван, и день рождения, и позвал уже всех, и к восьми чтобы были. И друзья разошлись, Димка остался один в пустой квартире, пахнущей диваном и Наташкиными духами в прихожей, еще раз оглядел обновку, аккуратно погладил её по краешку и ушёл готовить на вечер.
До запланированной пьянки оставался почти целый полупустой и ненужный день. Договаривались, что этим займется дама, но в виду новых обстоятельств готовить пришлось самому. Вытащил мясо из морозильника, выбросил на стол овощи, достал масло, сел и задумался, в попытке лопнуть эту кулинарную загадку.
Минут десять перебирая варианты гастрономического натюрморта, решил, что готовить будет повар в пиццерии, бросил всё обратно и ушёл тонуть в мониторе. Бездумно просрать весь день за игрушкой было ему очень приятно, никто не жужжал над ухом, не звал делать срочные дельные дела, мыть посуду и прибираться в квартире, не чувствовалось на затылке осуждающих взглядов и сопения.
Вдвоём с Валеркой спустились на улицу.
- ебучий ветер – выбросил из горла Сеня – Я с такими погодными фейерверками точно скоро заболею, заебало – то солнце, то сдувает.
- попробуй теплее одеваться, говорят, помогает не замёрзнуть.
- ты, блять, умный смотрю, нету ничего теплее куртки этой, а если под неё поддевать, потею, как шлюха в церкви.
- значит, надо покупать другую куртку, давай вместе съездим, я тебе такую выберу, сносу не будет, лет на десять хватит, у тебя как раз этим лохмотьям вроде столько же.
- а купи мне сам? Мне похер цвет, только чтоб как эта, типа легкая и плотная?
- чего б вы без меня с Димой делали, давай. Размер мне надо, цена примерная и типа сделаю – расцвел Валерка от нового заказа.
- короче ищи, покупай, бабла – рублей шесть-восемь, не больше, сразу отдам. Вечером чего, к семи обратно?
- раньше смысла нет, он, наверное, что-нибудь готовить начнёт, я так понял Наташка хотела прямо праздник устроить, хрен знает, чего у него получится, сожжет, наверное, как всегда и будем жрать сухарики. Или хер положит.
- Ну, короче я к семи буду.
- Ладно. Давай, до вечера - друзья поручкались и разошлись.
10. Валерка.
Валерка Хорский был сильно высокий, но ровно на столько, чтобы не отпугивать, правда, и не притягивать. Рост, копна темных и густых волос, , чуть горбатая спина, длинные руки и вытянутые, как у инопланетянина пальцы, веснушки по всему лицу, небрежная борода, карие глаза, один косой. Они все вместе доучились до одиннадцатого класса, а потом разошлись по университетам. Валерка поступил Политех, из-за пристрастия к игрушкам и беспробудной лени проучился всего два года, хотя мог закончить с отличием. Парень был очень упорный и выносливый марафонец во всех отношениях, но устроился на сменную дерьмовую работу и жил неприкаянным, бесцельным засранцем, потакал страстям: игрушкам, шмоткам и безделью. Ничем особенным не увлекался, периодически ругался с мамой за свободу и совершенно не заботился о своём будущем. С бабами у него не ладилось, но он особенно и не гонялся за ними. Первая любовь, в общем-то, стала единственной, звали её Таня и, будучи девкой не глупой, после его отчисления из Политеха, бросила дурака. Какое-то время Валерка был близок к тому, чтобы взяться за ум, сжать яйца, восстановиться в университете, побороться за Таньку и светлое будущее, но время стёрло этот тусклый штрих мужества и самовоспитания, всё осталось на своих местах. Попробовал уйти в армию, из-за глаза не взяли, годы шли, мама ездила по ушам, но Валерка оставался совершенно социально-пустым, глубоко зависимым игроманом и транжирой. Полученные деньги тратил на кучи скарба, бессмысленные вещички. То одежду и гаджеты, то браслеты и джинсы, кольца и рубашки, часы и свитера, майки и очки, печатки и носки, цепочки и трусы, маникюрные наборы и брелоки, кружки и сумки, в общем, на вещи и вещи, которые часто были даже ни разу не использованы. Но, слава Богу и интернету, он продавал ненужные выкидыши своего пристрастия, что с другой стороны позволяло снова хламить квартиру новыми бесполезными бесполезками. Позже всё-таки интерес к мониторной технологичности и, как надеялись парни, окружение, воздействие среды из образованных друзей, их обсуждениями театров, дипломных работ и повышения квалификаций на него возымели действие. Парень вырос и сделал то, что должен был давно – сменил работу на интересную и стал расти и выпрямляться, даже, казалось, горб его начал выравниваться под гордо поднятой головой. Радовал и себя цифрами зарплат и друзей цельностью и последовательностью поведения.
И, если Валеркин характер был, в принципе, очень беспечным и мягким, но с искрой, с возможностью подбить на бессмысленную глупость, пьяную выходку: обблевать дверь злодрючей соседки или насрать на дорожный знак, обоссать голубя с крыши или ещё что-нибудь подобное, то Димка же Клорин был выжатой досуха противоположностью.
10. Димка.
Ещё в школе знал, кем хочет стать и куда держать свой путь, с самого детства хотел быть программистом, родители его были близки этой теме, и с компьютером тот был на «ты» с самой мелочи, постоянно интересовался, читал журналы, устанавливал какие-то программы, экспериментировал. Играл в игрушки, но не как Валерка, до одури запоями, не с этим умыслом, наоборот, исключительно с точки зрения профессиональной, как оно там нарисовано, устроено, вделано в коды и даже периодически пытался что-то писать своё, хоть и получалась всегда какая-то нелепая чушь. Весь путь был как заказан – без куража и пожара. Поступил, отучился, сходил в армию, устроился и, в общем-то, осталось только жить, наживать и, в его случае, трахаться не вынимая. Димка был и небольшим, и невысоким, и не широким, и не сильно сильным, но правильно и вовремя привитая его батькой любовь к спорту сделала свое. Турники, брусья, футбол и прочие дворовые бесплатные виды спорта были парнем избеганы, наподтянуты и переотжаты. Вырос он в итоге фигурой Аполлона, жилистым, как дубовая вязь и слаженным, как на картинке. Мешали только уродливо скомканные соски, они совершенно не портили картину, но парни постоянно над этим недугом глумились, называя то дояркой, то выменем, то просто соском. Димка по началу комплексовал и обижался, а потом привык и успокоился, но шутки ни капли не кончились.
Характером был строгий, как Суворов, в первую очередь по отношению к себе, что вызывало уважение и ставилось в пример друзьям и учителями в школе, и родителями дома, и девками в личной жизни, и сами парни этим примером частенько себя задавали, думая «а как бы Димка?».
По части девок – был тот ещё гусар, мацал их во всех углах ещё со школьной скамьи и всем побеждённым придумывал клички, чаще всего говорящие и пошлые, были там и Аллки-давалки, и Зинки-без резинки, и Таньчик-анальчик, и Полина-глина, и проч. и проч., натуральный поручик Ржевский из всех этим мерзковато-приторных анекдотов. Не разгаданной осталась только кличка одной дамы, Алёнка-слоёнка, как это могло быть связано с сексом, и что именно было у той Алёны слоёным – не отвечал даже в пьяном бреду, сколько бы ни пытали. В общем, на удивление странное сочетание качеств, при всей своей правильности, даже шорности, моральности и сильной закрытости от окружающего мира – такая особенность смотрелась как минимум очень или неуместно, или криво, как обои, натянутые на стены после бутылки водки.
Сенька же был совершенно другим, полное собрание таких же несвязностей. Синее, скомканное в тёплое и налево, зашитое в рельсы.
После дивана он шёл по знакомым до последнего кирпича вчерашним улицам и заглядывал в те, чужие окна. С чужими занавесками, горшками и тоскливыми цветами на подоконниках. За холодными стёклами внутри каждого тепло горела чужая жизнь. Всегда ему именно эта чужая казалась как-то слаженней, умеренней и светлей, явно лучше. Вот бы украсть её. Такую счастливую. Из форточки.
11. Запомнил.
Остановка, карман, зажигалка, барабан, уголёк, скушал. Скушал, стрельнул в мусорку и не попал, обматерил внутреннего баскетболиста – пришлось поднимать. Подойдя к урне и наклонившись за своим тлеющим окурком, он краем глаза заметил двух классических гопников, шапки, превратившие череп в лопнувшее от кипятка яйцо, спортивные штаны, семечки, музыка из кармана, дым и пара бутылок пива на скамейке. Они пристально наблюдали за развитием сюжета, чтобы потом поглумиться над увиденным, рассказать таким же пацанчикам. Разумеется, подобный поступок для приблатнённых был явно зашкварный, к мусорке, за бычком – стезя опущенных. Увидели согнутого возле урны и прорвались каким-то едким, шакалистым, с гнусным задыханьицем в конце, тявканьем. Не вызывающе засмеялись, а именно затявкали. Стадное чувство и бутылки рядом давали им какой-то недетский заряд бравости и храброты. Выученная в обоссанных подъездах система понятий и вбитая полузоновским миром иерархия рождала чувство безнаказанности, убеждала своих скудоумных последователей, что Сеня не отреагирует и проглотит с унижением.
Затявкали.
Он всё слышал, но через наушники и видел только краем глаза, намеренно не реагируя на провокацию, спрашивая себя «а как бы Димка?» глушил желание вырвать эти петушьи гребешки шапок трясущиеся от смеха.
Сдержался, промолчал, встал чуть поодаль, ушёл мыслями в музыку, удавил лишние нервы и чужие вызовы. Убедил себя не превращаться в такого же неотёсанного гопника с «чёрным козлом» на остановке.
- да и день на дворе, не при свидетелях же драки эти, потом милиция, побои, объяснения, показания, ну нахер, давай не сейчас.
- слушай, а когда? Потом что ли? Хотя бы нахуй давай пошлём, а там дальше как пойдёт?
- понятно как пойдёт, вон птиц посчитай. Я не хочу, мне лень, отстань.
- ну-ну, лень. Ссыкло.
Диалог в голове был недолгий, внутренний оппонент слишком быстро сдался и отстал, оборвал последним словом, как обиженно хлопнув дверью. Сеня упёрся в костлявую крону огромного тополя напротив через дорогу, на ворон, расквартированных на мертвецки высохших ветках, на солнце, тяжело прогрызавшее облака. Символично и, будто специально, подгаданно в ушах заиграл Кипелов:
«Трижды ворон крикнул, потемнели небеса.
Ангел мой Хранитель от меня отрёкся сам.
С неба звёзды пали, и в огне зашлась земля.
Всадник рассмеялся и в огонь швырнул меня».
Но Сеню в огонь всадник не швырнул, ярости и ненависти к этим двум уже не стало, только сожаление, что таких есть и много. Подъехала маршрутка, выбрав в пустой клети железок и потрепанной кожи удобное место, он рухнул досыпать разбуженное утренним звонком.
Дрём дорожный особенным обладает свойством снотворения, перемешанного с недодуманными мыслями о чём-нибудь, истинной сказки забвения и постоянным контролем картинки за окном. Глубоко уснуть у Сени никогда не получалось. Даже завершая плотный день, полный учёбы, работы и горячего душа после спорта, всё равно как-то глаза открывались вовремя и, выйдя, удавалось перезагрузиться на короткую дистанцию до домашних дверей, до кровати.