Моя жизнь, моя судьба (часть 3)
Мама познакомилась с лесником дядей Ваней, чтобы он разрешил для сеней срубить сосенки. После мы с мамой смелее стали ходить в лес, заготавливать жерди. Лес был рядом, за речкой, за колхозным полем, 10 минут - и в лесу. Навезли на санках жерди и покрыли дверь, сверху застлали картофельной ботвой. В доме стало маленько потеплее, всё-таки ветер сразу не проходил. Дров в запасе не было, почти каждый день ходили в лес за дровами. Я очень много пропускала школу, мама брала с собой в лес за дровами. В лесу очень много было снега, выше колен. Ходили между деревьями, искали сухостои, за них лесник не ругал. Если хорошее дерево рубили, лесник штрафовал или срубал верёвки [которыми привязывали жерди для перевозки], санки, топор отбирал. Один раз мама с лесником поругалась, она его в дом не пустила, он был пьян. После этого, это было воскресенье, мама пошла на базар за 3 километра, муку покупать. Лесник позвал мужиков, разломали наши сени и увезли в колхозное правление на дрова. Моей маме на базаре рассказали обо всём. Она пришла домой в слезах.
Потом мама заболела, положили её в больницу районную, которая в 20-ти километрах от нас. Я осталась дома одна. Одна стала ходить в лес за дровами, корчевала пни на растопку, срубала от ёлки, ольхи веточки-суки. Подставляла к стволу санки и как по лестнице поднималась на дерево, срубала суки. Топор был тяжёлый для меня, мне тогда было лет 10-11. Пока я срубаю сук, топор из рук падает вниз. По нескольку раз слезала и поднималась, когда и заплачу от обиды, руки замерзали. В школу ходить совсем не стала, надо было дом отапливать. Когда привезу дрова, вечером топила печку. Дрова очень плохо разгорались, сырые, потухали. Снова разжигала, плакала, по маме скучала. В подполе картошка замёрзла, хотя я её тряпками и половиками закрывала. Я ела сладкую мороженую картошку.
Один раз бабушка принесла мне домой сухих поленец на растопку украдкой от дяди Миши и тёти Ани [его жены]. Когда бабушка по огороду несла поленья, тётя Аня увидела. После бабушки тётя Аня пришла в дом и подсчитала, сколько поленец принесла бабушка. Она рассказала дяде Мише, он бабушку отругал, избил. В это время я была в лесу. Ключ лежал всегда над дверью в дырочке, поэтому они могли войти в наш с мамой дом. Бабушка меня очень жалела, иногда украдкой от них кусочек сахара или хлеба приносила. Наверное, сама не ела, приносила мне. Мне было голодно и холодно. Весной ходила на колхозное поле копать гнилую картошку. За полдня ведёрко накопаю. Ноги тонули в грязи, руки замерзали. Но старалась накопать. А дома пекла лепёшки, когда ешь, на зубах хрустит песок. Очень хотелось есть. Мы с бабушкой за отца получали пенсии, она 18 рублей за погибшего сына, я 18 рублей как сирота.
Летом мама брала меня в поле с собой. Жали рожь серпом, было очень жарко, некуда было спрятаться от солнца. Осенью за трудодни немного ржи, немного пшеницы, немного ячменя, солому выдавали. Это всё мололи на муку в мельницах, а кто вручную. Мама весной в колхозе сажала табак, много-много. Каждую рассаду надо было поливать, чтобы табак прижился. Воду таскали из речки, ведро до земли. Пока донесёшь, расплескается, остаётся полведра. Платья мокрые, ноги отбитые. Тяжело было, но маме надо было помогать. Чтобы хороший табак вырастить, надо все операции вовремя делать: отщипывать цветочки, резать, сушить, сортировать. Табак очень трудоёмкий, но за него колхоз выдавал деньги и сахарный песок. После войны табак очень ценной культурой был.
(пятый лист рукописи)
Отрывок из рукописных мемуаров Германовой Зои Ивановны "Моя жизнь, моя судьба". Воспоминания записаны в начале 2000 года. Текст отредактирован и опубликован её внучкой.
P.S. Зоя Ивановна жива, находится в достаточно крепком здравии и ясной памяти, в этом году справит 84-летие. Но Интернетом пользоваться не умеет.