Морошка
Однажды на закате лета, в самом конце августа, Леньку отправили к бабушке, в соседнюю деревню, погостить пару дней перед школой (он тогда собирался в третий класс). Как-то рано утром бабушка Таля, управившись с делами по хозяйству, засобиралась в лес, за морошкой. Она ни свет ни заря разбудила Леньку, спавшего медовым сном, и отправила его во двор – умыться водой из колодца. До чего хороша была эта рассветная, свежая, жгучая вода! Как лихо расправлялась она с паутинками сна, все еще висевшими на ресницах! Леньке никак не верилось, что такая вода берется из-под земли. Глянешь в колодец – черно и сыро, а как достанут ведро – нет на свете ничего прозрачней и чище этой водицы! После умывания бабушка позвала Леньку на кухню. На столе стояла большая тарелка пшеничной каши (только-только из печки), с ней по соседству – кружка свежего козьего молока и кусок батона с маслом.
– Наедайся, Леонид! – говорила бабушка. – Я иду в лес, дом запру. Погода хорошая – гуляй себе всласть! Только к реке бегать я тебе строго-настрого запрещаю. Приду – пообедаем и будем ягоду перебирать, варенье делать.
Ленька, уплетая кашу, молча кивал головой в знак согласия. Разговаривать за столом у бабушки было не принято.
Утро стояло безоблачное, ласковое, душистое. Ветерок дремал, дыша свежо и не часто. Теплый воздух, почти неподвижный, густо пах сеном, белым наливом и коровами, которых недавно погнали на пастбище. Глянешь в окно, вздохнешь – и вдруг захочется без удержу и оглядки убежать за деревню, в поле, весело гнаться за улетающим летом…
Ленька надел шортики, рубашонку, шустро застегнул сандалии и побежал по деревне – смотреть, не проснулись ли ребятишки, его товарищи. А бабушка, повязав платок, надев высокие резиновые сапоги и взяв корзину, пошла через огороды к лесу.
Первыми, сонно позевывая и потирая ладошками припухшие глазки, вышли из соседнего дома Юрка с Танюшкой, брат и сестра, погодки.
– Леньк! Мы сейчас позавтракаем и на речку пойдем! Ты с нами?
Ленька пока не соглашался, но уже засомневался в твердости слова, данного бабушке. На речку, конечно, хотелось. А тут и компания нашлась – не один все-таки…
– Бабушка Таля не велела. Сказала, что после Ильина дня купаться нельзя – какой-то олень, мол, в воду писнул, и она холодная стала…
– Ой, ладно! Оленя испугался! Вода-то – во! Что ты, маленький? Без бабушкиного дозволу шагу не ступишь, да?
– А вот и ступлю! Идите завтракать, я вас тут подожду, – ответил Ленька и, сев на травку, стал думать, правильно ли он поступает, нарушая бабушкин наказ. Бабушка Таля строгая. Батя рассказывал, что порола его до синевы, на горох ставила. И саму ее так воспитывали – все детство битая ходила. А потом война… Дед Вася в сорок первом году погиб, и бабушка одна с четырьмя детьми осталась (всего их пятеро было, да младшенький, Ванюшка, ровесник Леньки, утонул еще до войны). Была бы бабушка Наталья мягкая да безвольная – не выжили бы. Тяжелый у нее нрав, и рука тяжелая… Страшно! Но как хорошо на речке! А скоро осень, уже не искупнешься до будущего года. Нет, была не была, надо идти. А бабушка не узнает. «Да я только у бережка поплаваю, и все – что плохого?» – уговаривал себя Ленька.
И отправилась веселая сытая троица к реке.
– Вода-то теплая, я же говорил! – кричал Юрка, плескаясь. – Олень-то твой, наверно, плохо писнул, промазал! – Танюшка и Ленька дружно засмеялись и поплыли наперегонки.
Искупавшись, грелись на солнцепеке, дрожа и отряхиваясь, как воробушки.
– Ну что, теперь в штаб? – предложил Ленька, обсохнув.
– Ага. Только Таньке с нами нельзя – ей домой надо, они с мамой сегодня будут делать яблочное повидло на зиму. – Девочка вздохнула. – Вдвоем пойдем. Надо клад проведать.
«Штаб» – разрушенный дом на краю деревни, в подлеске. Здесь ребята часами сиживали за всякими детскими заботами, рассказывали друг другу разные истории, соревнуясь, у кого интереснее и страшнее получится. У Леньки всегда выходило лучше всех: он выдумывал так, что сам себе удивлялся: откуда это у него в голове берется? Поверженный Юрка, бывало, говорил:
– Врешь, что сам придумал. В кино видел или читал – признавайся!
– Не видел и не читал – сам придумал! А не будешь верить, так и рассказывать больше не буду, понял?
Этого Юрка не хотел.
– Да ладно, не обижайся ты… Может, и сам, но уж больно складно выходит…
Клад – разноцветные стеклышки, фантики от конфет, горстка ирисок и – самое дорогое – несколько гильз, найденных в лесных окопах, – был на месте. Хорошо спрятали все-таки! А ведь хаживают сюда и ребята из вражеского стана – Тимоха, пятиклассник из города, приезжавший к деду на лето, и его банда.
– Все равно надо перепрятать, – беспокоился предусмотрительный Юрка.
– Зачем? – не понимал Ленька. – Ни в жизнь не найдут!
– Да мало ли! Тимоха пронырливый-то!
Перепрятали так, что сами потом чуть нашли.
В штабе сидели долго, не заметили, возясь с кладом, как тучи налились свинцом и пленили теплое солнце. Приближалась гроза, дыша резким, с запахом дождя, ветром. Мальчишки сорвались с ветхой доски, на которой сидели, и побежали по домам.
– Выходи вечером! – крикнул Юрка и скрылся за своей калиткой. На улице почти никого не было, даже собаки попрятались в будки, и не видно было кошек – они грозу чуют задолго. Ленька сидел один на крылечке запертой избы и думал, где бы ему переждать бурю. И придумал: баня-то не заперта! А дождь уже начался, да такой холодный и густой, что и до укрытия Ленька добежал до нитки мокрым. Да еще и гром обругал его люто, облаял! Закрыв дверь на засов, Леня вытерся забытым в предбаннике полотенцем, сел на лавочку, обхватил колени руками и подумал: как хорошо и тепло! Пахло березовыми листьями, банным дымом, сырым деревом и мылом, оставленным бабушкой на подоконнике… И тут вдруг осенило: время уже давно не обеденное, а бабушки все еще нет! И не столько захотелось еды и домашнего уюта, сколько жалко стало бабушку Талю: верно, стоит под деревом, мокнет вместе со своей морошкой. «А вдруг молния в нее попала? А я тут сижу, баню нюхаю!.. Нет, надо спасать бабушку!» – решил Ленька, вскочил со скамейки, прихватив полотенце, чтобы прикрыть голову от дождя, и побежал через размокшие грядки в сторону леса.
Марковский лес он знал плохо, а потому много времени, чтобы заблудиться, ему не понадобилось: ветер и дождь непрерывно строили козни, сбивая Леньку с пути и легко перекрикивая его бессильное «Ау!». И только к вечеру, когда солнце, выглянувшее после грозы, уже укладывалось в поле, он вернулся в деревню вместе с охотниками, которых встретил в лесу. Ленька очень устал, проголодался и все время вытирал грязной рукой потекший нос. Бабушку он так и не нашел. Ему хотелось плакать, но даже на эту слабость у него не осталось сил.
А в деревне пропавшего мальчика давно хватились. Бабушка Таля, вернувшись и не застав внука дома, побежала к соседям – допрашивать Юрку и Танюшку. Те с перепугу выдали все – и про речку, и про клад в штабе, но куда исчез Ленька, не знали. Бабушка Таля, разохавшись, понеслась искать дальше. А когда уже совсем отчаялась и выбилась из сил, встретила на другом конце деревни внука, понурого и уставшего. Да тут же, ни о чем не спрашивая, зарядила ему подзатыльник и надрала уши. Больно схватив Леньку за руку, она потащила его домой. Получил он в этот вечер и армейского дедушкиного ремня, и гороха в углу. Сквозь слезы пытался Ленька объяснить бабушке, что ходил в лес ее спасать. А она ничего не хотела слушать – порола и ругалась. И обедать не дала за провинность. Не терпела Наталья Егоровна ослушания – наказ есть наказ.
К ночи бабушка разрешила Леньке встать с гороха и выйти из угла. Перебрав морошку, она успокоилась и подобрела. Насыпала в миску ягод, посахарила и позвала внука к столу. Ленька сел, заглянул в тарелку и, хотя был голоден, наотрез отказался пробовать злополучную морошку. Ругаться бабушка не стала – после тяжелого дня ей очень хотелось спать. И Ленька, намаявшийся за день и незаслуженно, как ему казалось, обиженный, стал укладываться. Поначалу, закрыв глаза, он видел речку, Юрку с Танюшкой, проказника оленя, клад и задиристого Тимоху… Но вскоре все исчезло, словно сорвалось в бездонный черный колодец, – Ленька уснул.
А назавтра его увезли домой.
Ночные дожди смывали с лица земли краски лета, и оно послушно таяло, даря напоследок тихую ласку усталого солнца. Начались школьные занятия. Ленька уже почти и не вспоминал тот бесприютный день, когда бегал в лес за бабушкой…
А однажды на уроке чтения учительница рассказала третьеклассникам о Пушкине. Она долго говорила о детстве поэта, о его няне и веселых друзьях, показывала портреты и упоительно читала стихи. Ленька слушал как зачарованный и сам не понимал, отчего эта далекая жизнь так трогала его и волновала, отчего строки, которые он слышал впервые, показались вдруг родными и будто бы уже слышанными когда-то. Рассказала учительница и о том, как умирал раненый Пушкин, как попросил незадолго до смерти моченой морошки… И тут Ленька не выдержал: по обеим щекам его потекли слезы и захлюпал нос. Учительница подошла к нему и тихо поинтересовалась, что случилось, не обидел ли его кто. Ленька поднял голову, посмотрел на учительницу, словно хотел что-то спросить, но слезы снова предательски покатились по его лицу, а в горле будто бы комок застрял. Прозвенел звонок. Ленька молча собрал портфель, накинул курточку и убежал из класса, ни с кем не попрощавшись. Учительница, пожав плечами, вернулась за свой стол и стала складывать книжки – урок чтения был в тот день последним.
Побежал Ленька не домой, а в соседнюю деревню, что находилась в четырех километрах от его родной Липной Горки, к бабушке Тале. По дороге он встретил отцовского друга – дядю Гришу, тот ехал на своей телеге к родителям в ту же деревню, где жила бабушка.
– В Марково идешь? К бабке Наталье?
– Да.
– А чего один?
– Надо.
– Надо! Ишь, взрослый какой стал! – улыбнулся дядя Гриша. – Ну, раз надо – садись, подвезу!
В Маркове дядя Гриша высадил Леньку прямо возле бабушкиного дома и поехал дальше, в конец деревни. Бабушка Таля сидела в палисаднике и чистила грибы, напевая что-то себе под нос. Увидев внука, она всплеснула руками и даже немножко подпрыгнула от неожиданности.
– Ты чего, Леонид, пришел-то?
– Бабушка, помнишь, ты летом морошку собирала? Тогда еще гроза была…
– Помню. А что?
– Дай морошки, а? А то я тогда так и не попробовал.
– Ты что, морошку есть пришел, что ли? – бабушка округлила глаза.
– Ага…
– Чудной ты, Леонид! Не от мира сего, ей-богу! Тут посиди!
Она вытерла руки о передник и пошла в погреб. Через несколько минут вернулась с целой миской засахаренной морошки и поставила на стол перед Ленькой. У него опять защипало в носу, и на глазах показались слезы. Бабушка, сидевшая на лавочке напротив, снова всплеснула руками.
– Да ты чего? Плачешь? Обидели тебя, что ли?.. Да ты что молчишь-то?
Ленька ничего не ответил. Он пережевывал сладкие крупные ягоды, представлял умирающего Пушкина и пытался понять, отчего их простой вкус был так дорог поэту. Ягоды как ягоды… Что же за тайна?
Бабушка, немного помолчав, тихо заговорила:
– Леня… Я тебе давно уж сказать хочу… Ты прости меня! Больно ты меня тогда напугал – думала, пропал малец, утонул, может… Да мало ли что бывает! У самой с тех пор душа не на месте… Прости и зла на меня не держи… – голос бабушки Тали дрогнул. Она села рядом и, обдав Леньку теплым запахом козьего молока, сена, грибов, прижала его к себе и поцеловала в макушку. Хорошо, уютно стало Леньке, как тогда, когда он был совсем маленьким и мать с отцом, еще молодые и веселые, не скупились на ласку и теплые слова… И представилось ему вдруг, что станет он взрослым, а потом, может быть, старым и, наверно, с грустью будет вспоминать эти мгновения, когда они с бабушкой сидели на скамейке в палисаднике, под пожелтевшей березой, и дарили друг другу тепло вопреки октябрьской прохладе. Он поднял голову и взглянул на бабушку Талю: морщинистые щеки ее были влажными, а глаза, немного покрасневшие, смотрели вдаль, в сторону леса, который начинался сразу за длинными картофельными грядками. Бабушка думала о чем-то своем, что-то вспоминала, и Ленька замечал, что время от времени ее вздохи становятся глубже и тяжелей. Хотелось что-то сказать бабушке, но нужные слова не приходили на ум, а те, что приходили, казались неуклюжими и пустыми.
Художник Татьяна Юшманова