Маяковская география. Часть вторая.
Но вернёмся в 1914 год, где мы оставили наших "олимпийцев" на завьюженной дороге в Ялту. По пути так замёрзли, что заехали в Алушту погреться. На этом подробности обрываются.
Фото, конечно, не алуштинское, зато характерное для футуристов розлива 1914 года.
Вернётся сюда Маяковский только в августе 1927 года с гастролями, незадолго до печально известного землетрясения в Крыму. "В алуштинском клубе (на месте сквера, рядом с храмом Феодора Стратилата, на ул. Владимира Хромых) Маяковский выступал с докладом "Всем - все!" и читал свои знаменитые "Чудеса". Уезжая, неприятно удивился тёплому пиву на вокзале. Задержись он в городе до 12 сентября, его воспоминания были бы куда ярче и ужаснее", - пишет Г.П. Сергеев (очевидец землетрясения и выступления Маяковского).
Примерно где-то здесь был этот клуб.
Хоть поэт и не застал землетрясения, но это трагическое событие получило отражение в стихотворении "Крым":
Рвало
здесь
землетрясение
дороги петли,
сакли
расшатало,
ухватив за край,
развезувился
старик Ай-Петри.
Ай-Петри!
А-я-я-я-яй!
Возвращаясь к первому Крымскому турне футуристов, стоит отметить, что Южный берег Крыма встретил их абсолютным равнодушием. А в единственный открытый о зимнюю пору клуб в Ялте их вообще без рекомендаций не пустили. Вот как вспоминает эту поездку В.Баян: "На улицах ни души и никаких признаков жизни... Пошли искать людей, искать впечатлений, но ни людей в полном смысле этого слова, ни общественных мест в Ялте не было... В итоге ялтинские впечатления Маяковского свелись к фразе:
- Скушно, как у эскимоса в желудке".
У клуба, естественно, поскандалили, пошумели и вернулись не солоно хлебавши в Симферополь.
Но это сейчас, а потом, в 1928-м он напишет:
Я езжу
по южному
берегу Крыма, -
не Крым,
а копия
древнего рая!
Какая фауна,
флора
и климат!
Пою,
восторгаясь
и озирая.
Потом он очень полюбит Ялту и будет приезжать сюда часто, останавливаясь в гостиницах "Мариино" (набережная Ленина, 21/1)
или "Россия" (ныне отель "Таврида").
Один занятный эпизод визита поэта в Ялту летом 1926 года запечатлела в своих мемуарах "Разрозненные страницы" Рина Зеленая: "...Я иду по набережной Ялты рядом с Владимиром Владимировичем Маяковским. Только мы не гуляем, как все, а идем по делу - в бильярдную. Странно, что он позвал меня: у него всегда огромный выбор первоклассных партнеров. Но ослушаться его я не могу, он и так чем-то расстроен... Когда он сказал: "Пошли в бильярдную!" - я повернулась и пошла. Он шагает большими шагами. А я, воображая, что иду с ним в ногу, семеню, просто бегу, стараясь не отставать... Здесь, в Крыму, Маяковский выступал на открытых сценах курзалов. Его слушали все, кто был в это время на крымских курортах. Мы, актёры, приглашённые для работы на Южный берег Крыма, работали повсюду. Нас навалом грузили в полуторки - пианистов и певцов, чтецов и балерин - и возили по всему побережью: Алупка, Симеиз, Алушта, Гурзуф... Но каждый старался попасть на вечер Маяковского... Итак, мы с Владимиром Владимировичем входим в бильярдную. Там почти всегда одни и те же лица: курортники, актёры, кто-нибудь из писателей... Появление Маяковского каждый раз событие. Играет он виртуозно. Его условия жестоки: по уговору беспощадно заставляет проигравшего... пролезать под бильярдом во всю длину. В бильярдной человек шесть-восемь. Маяковскому сразу освобождают стол... Он заявляет: "Я играю с Риной. Условия такие: играем американку. Она должна положить два шара, я - 13. Если выигрываю я, все присутствующие ставят мне по бутылке вина. Если Рина - я всем по бутылке". Положение у меня неприятное. Не потому, что условия вполне унизительные... Американка - игра особая: если ты кладёшь от шара "своего" - это считается шар. И если в лузу падает "дурак" - это тоже шар. Как же я могу проиграть? Фактически не могу. Если только Владимир Владимирович положит все 13 шаров подряд с одного кия. Разбиваю пирамиду от души, так, что шары разлетаются по всему столу. Маяковский, прищурив один глаз от дымящейся в углу рта папиросы, внимательно оглядывает другим глазом расположение шаров... В это же время каким-то особенно элегантным движением мелит мелком кончик кия. Начинает. Он играет левой рукой. Шары летят безошибочно... Подряд три в правый угол, два - в середину, от двух бортов - в угол, "свой" сам падает в середину, через весь бильярд - в левый дальний, ещё одного "своего" ввинчивает в середину. Ему нельзя сделать ни одной ошибки. Но он её делает. Все ахают... Теперь дело за мной. Я важно мелю кий, нечаянно кладу "своего" в середину и последний с треском на клопштоссе всаживаю в угол. Всё! Я, к сожалению, выиграла. Мне аплодируют, а я боюсь посмотреть на Владимира Владимировича. Потом оглядываюсь и вижу, что он улыбается, доволен. Плохое настроение как рукой сняло...".
А устроитель его вечеров П.И. Лавут вспоминал, что, задуманное ещё в Одессе, стихотворение "Товарищу Нетте - пароходу и человеку" поэт отшлифовал между десятью часами вечера и тремя ночи 15 июля 1926 года на длинном ялтинском молу, шагая по нему из конца в конец в полнейшем одиночестве.
На фото Маяковский и Лили в санатории "Чаир" в августе 1926 года.
В августе 1927 года Маяковский остановился в гостинице "Россия" (наб. им. Ленина, 13).
Он занимал тот же номер, в котором 50 лет назад жил Н.А. Некрасов. Здесь Маяковский работал над заключительной частью поэмы "Хорошо!".
В 1914-м из Симферополя футуристы делали вылазки не только в Ялту. В другой день съездили в Бахчисарай, желая окунуться в старину, но он показался им и вовсе унылым и скучным. Из воспоминаний В.Баяна: "Этот живописный летом белый городок... зимой выглядел таким же банкротом, как и Ялта. Ханский дворец (ул. Речная, 133)
был заперт, а это - почти единственная достопримечательность, которой... промышлял Бахчисарай. Наперекор всему пошли искать красок этого легендарного уголка, но, обшарив город, ничего не нашли, кроме угнетающей тишины.
Резюме Маяковского:
- Давайте удирать из этого склепа!"
Опять же, снимок группы футуристов не принадлежит Бахчисараю, но датируется 1914 годом.
А после провального выступления в Керчи компания "олимпийцев" распадается, и путешествие продолжают только кубофутуристы, и про олимпиаду больше не вспоминают.
Покинув Крым, Маяковский приезжает в Одессу в январе 1914 года в ходе турне футуристов по провинции. Этот город принёс в жизнь поэта первое сильное чувство.
Это было,
было в Одессе.
Ни для кого не секрет, что образ героини "Облака в штанах" собирательный, но носит она имя одесской любви Маяковского - Марии Денисовой.
Футуристы остановились в гостинице "Крымская", в последствии сгоревшей. В Русском театре Одессы (ул.Греческая, 48) они давали два литературных вечера.
И как всегда "эпатэ". Рояль был подвешен над сценой, а когда у них спросили, почему же рояль на потолке, Маяковский ответил: "Да потому, что мы на нём сегодня не играем". По городу за ними толпами ходили одесситы: зеваки и поклонники.
Примерно так выглядели все выступления футуристов в 1914 году.
Из-за Марии поэт откладывал отъезд в Кишинёв, следующий город в турне. В связи с чем, в Одессе футуристы провели целую неделю. А сидя в поезде "Одесса - Кишинёв " Маяковский начал писать первые строки поэмы "Облако в штанах".
В дальнейшем поэт неоднократно бывал в Одессе, и каждый раз она служила ему источником вдохновения. Например, посещение ночного порта в феврале 1924 года отразилось в "Разговоре на одесском рейде десантных судов". А в июне 1926-го он был настолько впечатлён зрелищем прибытия в одесский порт судна "Теодор Нетте", что впоследствии написал "Товарищу Нетте, пароходу и человеку".
20 по 23 февраля 1924 года Маяковский выступал в Одессе с чтением своих произведений. Об одном из этих литературных вечеров сохранилась запись в дневнике литературоведа Льва Рудольфовича Когана: "Вечер состоялся в малопосещаемом театре при бывшей Северной гостинице (в Театральном переулке, ныне переулок Чайковского, 12), где раньше помещался кафешантан.
Подходя к входу, я увидел множество студентов, старавшихся пробраться без билетов. В это время подошёл и Маяковский. Студенты окружили его с просьбой помочь им. Маяковский скомандовал:
- Становись в очередь, в затылок! Не толпиться у входа!
Театр был полон. Молодёжь заполнила балкон. Интеллигенция и мещанская публика восседали в партере. Все ожидали, будет ли скандал. Ради этого, собственно, пришли и деньги платили...
Читал он воистину замечательно. И голос чудный, богатый интонациями, сильный, звучный и гибкий, и разнообразие оттенков, великолепное умение без всяких ухищрений передать деталь - цветовую или звуковую... Публика партера, явно пришедшая ради скандала, была заворожена. Те самые стихи, которые в печатном виде казались непонятными, насильственно разорванными по рубленым строчкам, оказались вполне понятными, ритмичными и, главное, не традиционными, и вполне сегодняшними, и поэтому очень близкими...
Во втором отделении Маяковский разговаривал с публикой и отвечал на присланные ему записки. Его ответы были кратки, почти афористичны, оригинальны и очень остроумны.
- Ну, кто ещё хочет поговорить? - спросил он, пряча в карман кучу записок, на которые уже ответил.
- Владимир Владимирович, - раздался звонкий голос с балкона, - почему вы ломаете строчку?
-А вы кто? - спросил в свою очередь Маяковский.
- Я студент.
- Ну а как вы сами думаете, почему я это делаю?
Звонкий голос ответил вопросом:
- А правда, что вам за каждую строчку платят рубль? В зале раздался гомерический хохот. Маяковский серьёзно ответил:
- Правда. К сожалению, всего рубль.
- Ну, тогда понятно, почему вы делите строчку на части, иногда даже на три, - задорно выкрикивал с балкона студент при общем хохоте.
- Мне приятно это слышать, - иронически ответил Маяковский, - вижу, что вас кое-чему научили в институте, вы уже понимаете, что три больше одного.
Тут же поднялся такой хохот, что несколько минут публика не могла успокоиться".
В Казань Маяковский попал в ходе всё того же турне футуристов по глубинке Российской империи. Их выступление состоялось 20 февраля 1914 года в Колонном зале Дворянского собрания, на Театральной площади (ныне Ратуша на площади Свободы).
Как отмечала тогдашняя казанская пресса, на встречу собралось такое количество студентов, что яблоку негде было упасть. Они так горячо приветствовали поэтов, что полицмейстер 6 раз прерывал выступление. Многое в этом представлении было скандальным, нарочитым и вызывало вопли негодования "чистой" публики. Вместо председательского колокольчика в руках у одного из них был огромный пожарный колокол, которым он время от времени зычно благовестил.
В Казани футуристы посетили фотографический салон, благодаря чему мы имеем их прекрасные портреты.
Дополнительную скандальность выступлению Маяковского придавала его "жёлтая кофта фата". Кстати, именно эта блуза дала название одному из современных казанских арт-кафе (ул. Маяковского, д. 24А).
Второй приезд поэта состоялся в 1927 году, во время поездки турне по городам Волги. В Татарском театре (ныне Татарский театр им. Тинчурина, ул. М.Горького, д. 13) 20-21 января состоялись два творческих вечера Маяковского.
Как вспоминал сопровождавший его П.И. Лавут, "билеты на оба вечера расхватали в один день. Театр осаждён - толпа катастрофически разрастается. Стеклянная дверь разбита. Студенты пробрались даже в оркестр... Пора начинать, а Маяковского нет. Догадавшись, что он не может попасть на собственный вечер, я взываю к милиции. Его извлекают из толпы, изрядно помятого". 21 января днём Маяковский выступал в университете,
а также побывал в редакции газеты "Красная Татария" (ул. Дзержинского, 29). Это подтверждает весьма побитая временем мемориальная плита на здании.
В гостинице "Казанское подворье" на улице Баумана, дом 9/10 поэт останавливался во время двух своих последних визитов.
К нему туда постоянным потоком шли молодые поэты и писатели. Это в ней случились события, описываемые в стихотворении "Казань":
"Входит татарин:
"Я
на татарском
вам
прочитаю
"Левый марш".
Входит второй.
Косой в скуле.
И говорит,
в карманах порыскав:
"Я -
мариец.
Твой
"Левый"
дай
тебе
прочту по-марийски".
Эти вышли.
Шедших этих
в низкой
двери
встретил третий.
"Марш
ваш -
наш марш.
Я -
чуваш,
послушай,
уважь.
Марш
вашинский
так по-чувашски..."
В этом городе он бывал не раз и не два. Маяковский перед очередной поездкой в Казань: "Стоит ли волноваться, когда мы едем в примечательную Казань! Когда у меня не будет ни копейки, я обязательно поеду в Казань. - А как же без копейки вы купите билет? - И на билет мне вышлет моя Казань…" Да, Казань всегда принимала Маяковского на ура.
Евпатория. Крым Маяковский любил, и приезжал сюда довольно часто. В Евпатории летом 1926 года с выступлениями впервые. Сопровождавший поэта Павел Ильич Лавут рассказывал так: "Евпатория, клуб "Первое Мая". Открытая площадка заполнена целиком. Обладателям входных билетов некуда втиснуться. Курортники настроены шумно и весело. Маяковский в ударе: "Евпатория - это вещь!"
На следующий день он выступал в санатории "Таласса" (в последствии им. Семашко, ныне утрачен) для костнотуберкулезных. Эстрадой служила терраса главного корпуса. Перед ней расположились больные. Тяжелобольных вынесли на кроватях. Других вывели под руки и уложили на шезлонгах. Собрался весь медицинский персонал. Всего - человек 300.
На снимке запечатлено выступление Маяковского в санатории "Таласса" 9 июля 1926 года.
Современная евпаторийская водолечебница частично расположена на фундаменте санатория "Таласса".
Августом 1928 года датируется визитная карточка курорта пера Владимира Владимировича:
Ляжем
пляжем
в песочке рыться мы
бронзовыми
евпаторийцами.
В Алупке выступал дважды летом 1926 и 1929 года.
Ничего примечательного о его пребывании там не нашла, кроме слабоинформативных воспоминаний не очень известного украинского поэта Павла Тычины: "Я помню его, когда он шёл по саду в Алупке летней ранью. Море ждало его! Но Маяковский, шагая к морю, не переставал внимательно наблюдать людей... И я, судя по дружелюбным поворотам головы его, по размахиванию полотенцем, ясно видел: чего-то не хватает Владимиру Владимировичу. Достаточно было бы окликнуть его по имени, и "тринадцатый апостол" современности охотно бы остановился, заговорил. Море голов привык он видеть вокруг себя, постоянно быть на людях... А курортником чувствовать себя Маяковскому было, наверное, слишком уж скучно".
Насколько сильно скучал поэт в Алупке не могу сказать, но, наверное, где-то там он написал:
Хожу,
гляжу в окно ли я
цветы
да небо синее,
то в нос тебе магнолия,
то в глаз тебе
глициния.
На фото Маяковский и Лили летом 1926 года где-то в Крыму.
О визите Маяковского в Нижний Новгород я уже писала (см. пост "История одного портрета"). Провёл в городе два дня, 17-18 января 1927 года. Останавливался в гостинице "Россия" (пл. Минина, 4).
Побывал на товарищеской встрече с молодыми писателями в редакции газеты "Молодая рать": "Мы попросили Владимира Владимировича почитать стихи, но он не стал читать, а дал нам всем записки в театральную администрацию, чтобы нас пустили без билетов, сказав нам: "Там меня и послушаете" (из воспоминаний горьковского поэта В.М. Шестерикова). И дал два выступления в гостеатре (ныне театр драмы, ул. Большая Покровская, 13).
Обязательную часть выступлений поэта составляло общение с залом. "Один товарищ весьма тучного телосложения с ехидцей спросил Маяковского:
- А вы не обожглись, когда панибратски хлопали солнце по плечу?
Маяковский подошёл к самой рампе, вгляделся в зал, отыскал глазами спрашивающего и под общий хохот зала ответил так:
- Вы, гражданин, часто сидите на кухне у примуса и обжигаетесь. Это примусное отношение к поэзии, гражданин!" (по воспоминаниям В.М. Шестерикова).
Фотопортрет работы Нисона Капелюша, сделанный 18 января 1927 года в гостинице "Россия".
Продолжение будет.