Люблю Губермана. Всего перечитал, схоронил то, что больше остального тронуло мою душу, и делюсь с Пикабу!
Воспринимая мир как данность,
взгляни на звезды, не спеша:
тягчайший грех - неблагодарность
за то, что воздухом дышал.
Чтоб нам в аду больней гореть,
вдобавок бесы-истязатели
заставят нас кино смотреть,
на что мы жизни наши тратили.
С пеленок вырос до пальто,
в пальто провел года,
и снова сделался никто,
нигде и никогда.
Если жизни время сложное
Проживаешь с безмятежностью,
То любое невозможное
Наступает с неизбежностью.
Случай неожиданен, как выстрел,
Личность в этот миг видна до дна:
То, что из гранита выбьет искру,
Выплеснет лишь брызги из говна.
Книги много лет моих украли,
Ибо в ранней юности моей
Книги мне поклялись (и соврали),
Что читая стану я умней.
В момент обычно вовсе не торжественный
Вдруг чувствуешь с восторгом идиота
Законченность гармонии божественной,
В которой ты естественная нота.
Сполна сбылось, о чем мечтали
То вслух то молча много лет;
За исключением детали,
Что чувства счастья снова нет.
Сегодня день был сух и светел
И полон ясной синевой,
И вдруг я к вечеру заметил,
Что существую и живой.
Я изучил по сотням судеб
И по бесчисленным калекам,
Насколько трудно выйти в люди
И сохраниться человеком.
Блажен, кого тешит затея
И манит огнями дорога;
Талант - сочиняет, потея,
А гений - ворует у Бога.
Я живу, в суете мельтеша,
А за этими корчами спешки
Изнутри наблюдает душа,
Не скрывая обидной усмешки.
Забавный все-таки транзит:
Вдоль по судьбе через года
Волочь житейский реквизит
Из ниоткуда в никуда.
Подрезая на корню
Жажду веры острую,
Порют мутную херню
Все его апостолы.
Был создан мир Творцом, а значит -
И Божий дух огнем горит
Не в тех, кто молится и плачет,
А в тех, кто мыслит и творит.
Тяжко жить нам как раз потому,
Что возводим глаза к небесам,
А помочь может Бог лишь тому,
Кто способен помочь себе сам.
Забавы Божьего глумления -
Не боль и тяжесть испытаний,
А жуткий вид осуществления
Иллюзий наших и мечтаний.
Хоть самому себе, но внятно
Уже пора сказать без фальши,
Что мне доныне непонятно
Все непонятное мне раньше.
Борьба - не душевный каприз,
Не прихоть пустого влечения:
Плывут по течению - вниз,
А вверх - это против течения.
Пусть меня заботы рвут на части,
Пусть я окружен гавном и суками,
Все же поразительное счастье -
Мучиться прижизненными муками.
Растет познанье. Но при этом
душе ни легче, ни просторней:
чем выше ветви дышат светом,
тем глубже тьма питает корни.
Глубокая видна в природе связь,
основанная Божьей бухгалтерией:
материя от мысли родилась,
а мысль — от спекуляции материей.
Вновь закат разметался пожаром —
это ангел на Божьем дворе
жжет охапку дневных наших жалоб.
А ночные он жжет на заре.
Чувствуя нутром, не глядя в лица,
пряча отношение свое,
власть боится тех, кто не боится,
и не любит любящих ее.
В любом и всяческом творце
заметно с первого же взгляда,
что в каждом творческом лице
есть доля творческого зада.
Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот наступит срок,
поверь — наверняка мелькнет и жопа,
которую напрасно ты берег.
Бог молчит совсем не из коварства,
просто у него своя забота:
имя его треплется так часто,
что его замучила икота.
Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,
еврей возбужденно качается,
обилием пыла стремясь наебать
того, с кем заочно встречается.
Под осень чуть не с каждого сука,
окрестности брезгливо озирая,
глядят на нас вороны свысока,
за труд и суету нас презирая.
О помощи свыше не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.
Опыт наш - отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.
Всё в этой жизни так заверчено
и так у Бога на учёте,
что кто глядел на мир доверчиво -
удачно жил в конечном счёте.
Конечно, всё на свете - суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека - пустота
окрестности после его ухода.
Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.
С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.
Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска - беспричинна,
от неё так на луну воет волк.
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.
Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.
Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадёжно) -
могучая пружина вдохновения.
Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность - это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.
Дорога к совершенству не легка
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму ещё пивка,
оно уже вполне захолодело.
Источник веры - пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовём тогда любого бога.
Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встаёт, поглупев.
Вполне терпимо бытиё,
когда с толпой - одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе своё,
его должно быть очень много.
Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.
Готовность жить умом чужим
и поступать по чьей-то воле -
одна из дьявольских пружин
в устройствах гибели и боли.
У зла такая есть ползучесть
и столько в мыслях разных но,
что ненароком и соскучась,
легко добро творит оно.
Зря в кишении мы бесконечном
дребезжим, как пустая канистра;
вечно занятый - занят не вечным,
ибо вечное - праздная искра.
Так как чудом Господь не гнушается,
наплевав на свои же формальности,
нечто в мире всегда совершается
вопреки очевидной реальности.
Прекрасна образованная зрелость,
однако же по прихоти небес
невежество, фантазия и смелость
родили много более чудес.
Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.
Именно пробелы и зазоры,
а не толчея узлов и нитей
тихо сопрягаются в узоры
истинного кружева событий.
Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня -
в Его безликом невмешательстве.
Чтобы глубоким мыслителем
слыть у наивных людей,
быть надо краном-смесителем
нескольких крайних идей.
Я книжный червь и пьяный враль,
а в мире празднуют верховность
широкоплечая мораль
и мускулистая духовность.
Наш мир уже почти понятен,
загадки тают, словно снег,
из непостижно белых пятен
остался только человек.
Я писал, как думал, а в итоге
то же, что в начале, ясно мне:
лучше легкомысленно - о Боге,
чем высокопарно - о хуйне.
Поскольку вырос полным неучем
и нету склонности к труду,
то мне писать по сути не о чем,
и я у вечности краду.
Только потому ласкаю слово,
тиская, лепя и теребя,
что не знаю лучшего иного
способа порадовать себя.
Идя то разминувшись, то навстречу,
в суждениях высок и столь же низок,
в момент, когда себе противоречу,
я к истине всего сильнее близок.
Книга нашей жизни столь мудра,
что свихнется всякий, кто листает:
зло проистекает из добра,
а добро на зле произрастает.
Себя раздумьем я не мучаю
и воле свыше не перечу:
когда идешь навстречу случаю,
судьба сама идет навстречу.
Мы кишим, слепые тетери,
в тесноте, суетой загаженной,
огорчаясь любой потерей,
кроме дней, сгорающих заживо.
У Бога нету черт лица,
исходной точки и границы,
самопознание Творца
Его твореньями творится.
Кто свой дар сберег и вырастил,
начинает путь подвижника:
ощутил, обдумал, выразил -
и спокойно ждешь булыжника.
Пусты, сварливы, слепы, дерзки,
живем ползком или бегом -
свои черты ужасно мерзки,
когда встречаются в другом.
Простертая по миру красота
доступнее ломтя ржаного хлеба,
но душу затмевает суета,
и пошлость заволакивает небо.
За веком вслед свистим скворцом,
полощем голос в общем гаме,
потом ложимся вверх лицом,
и нас несут вперед ногами.
Здравый смысл умом богат,
не играется в игрушки
и почти всегда рогат
у фортуны-поблядушки.
Тверды слова, бестрепетна рука,
но страшно то во сне, то наяву:
без отдыха и без черновика
единственную жизнь свою живу.
Мир полон жалости, соплей
и филантропии унылой,
но нету зла на свете злей
добра, внедряемого силой.
Философов труды сильней всего
античных мудрецов напоминают:
те знали, что не знают ничего,
а эти даже этого не знают.
Все хаосы, броженья и анархии,
бунты и сокрушения основ
кончаются устройством иерархии
с иным распределением чинов.
Когда плодами просвещения
любуюсь я без восхищения,
то вспоминаю как пример,
что был неграмотен Гомер.
Один критерий нам по силам,
чтоб мерить гения заслугу:
на сколько лет затормозил он
свою научную округу.
Жизнь становится дивной игрой
сразу после того, как поймешь,
что ничем и ни в чем не герой
и что выигрыш - в том, что живешь.
Когда со всех сторон приходит лихо
и свет уже растаял вдалеке,
единственный в безвыходности выход -
собрать себя и выжить в тупике.
Мы кишмя кишим, суета снует,
злоба в воздухе кипятком бурлит,
а на кладбище - соловей поет,
чистый звук точа вдоль покоя плит.
Есть личности - святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность - превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.
Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы.
Поступки выбирая, как дорогу,
беречь лицо храню обыкновение,
лицо мы обретаем понемногу,
теряем - за единое мгновение.
Устройство мироздания посредственно,
как циники твердят и старики:
все худшее случается естественно,
хорошее - творится воп
взгляни на звезды, не спеша:
тягчайший грех - неблагодарность
за то, что воздухом дышал.
Чтоб нам в аду больней гореть,
вдобавок бесы-истязатели
заставят нас кино смотреть,
на что мы жизни наши тратили.
С пеленок вырос до пальто,
в пальто провел года,
и снова сделался никто,
нигде и никогда.
Если жизни время сложное
Проживаешь с безмятежностью,
То любое невозможное
Наступает с неизбежностью.
Случай неожиданен, как выстрел,
Личность в этот миг видна до дна:
То, что из гранита выбьет искру,
Выплеснет лишь брызги из говна.
Книги много лет моих украли,
Ибо в ранней юности моей
Книги мне поклялись (и соврали),
Что читая стану я умней.
В момент обычно вовсе не торжественный
Вдруг чувствуешь с восторгом идиота
Законченность гармонии божественной,
В которой ты естественная нота.
Сполна сбылось, о чем мечтали
То вслух то молча много лет;
За исключением детали,
Что чувства счастья снова нет.
Сегодня день был сух и светел
И полон ясной синевой,
И вдруг я к вечеру заметил,
Что существую и живой.
Я изучил по сотням судеб
И по бесчисленным калекам,
Насколько трудно выйти в люди
И сохраниться человеком.
Блажен, кого тешит затея
И манит огнями дорога;
Талант - сочиняет, потея,
А гений - ворует у Бога.
Я живу, в суете мельтеша,
А за этими корчами спешки
Изнутри наблюдает душа,
Не скрывая обидной усмешки.
Забавный все-таки транзит:
Вдоль по судьбе через года
Волочь житейский реквизит
Из ниоткуда в никуда.
Подрезая на корню
Жажду веры острую,
Порют мутную херню
Все его апостолы.
Был создан мир Творцом, а значит -
И Божий дух огнем горит
Не в тех, кто молится и плачет,
А в тех, кто мыслит и творит.
Тяжко жить нам как раз потому,
Что возводим глаза к небесам,
А помочь может Бог лишь тому,
Кто способен помочь себе сам.
Забавы Божьего глумления -
Не боль и тяжесть испытаний,
А жуткий вид осуществления
Иллюзий наших и мечтаний.
Хоть самому себе, но внятно
Уже пора сказать без фальши,
Что мне доныне непонятно
Все непонятное мне раньше.
Борьба - не душевный каприз,
Не прихоть пустого влечения:
Плывут по течению - вниз,
А вверх - это против течения.
Пусть меня заботы рвут на части,
Пусть я окружен гавном и суками,
Все же поразительное счастье -
Мучиться прижизненными муками.
Растет познанье. Но при этом
душе ни легче, ни просторней:
чем выше ветви дышат светом,
тем глубже тьма питает корни.
Глубокая видна в природе связь,
основанная Божьей бухгалтерией:
материя от мысли родилась,
а мысль — от спекуляции материей.
Вновь закат разметался пожаром —
это ангел на Божьем дворе
жжет охапку дневных наших жалоб.
А ночные он жжет на заре.
Чувствуя нутром, не глядя в лица,
пряча отношение свое,
власть боится тех, кто не боится,
и не любит любящих ее.
В любом и всяческом творце
заметно с первого же взгляда,
что в каждом творческом лице
есть доля творческого зада.
Живи, покуда жив. Среди потопа,
которому вот-вот наступит срок,
поверь — наверняка мелькнет и жопа,
которую напрасно ты берег.
Бог молчит совсем не из коварства,
просто у него своя забота:
имя его треплется так часто,
что его замучила икота.
Прося, чтоб Господь ниспослал благодать,
еврей возбужденно качается,
обилием пыла стремясь наебать
того, с кем заочно встречается.
Под осень чуть не с каждого сука,
окрестности брезгливо озирая,
глядят на нас вороны свысока,
за труд и суету нас презирая.
О помощи свыше не стоит молиться
в едва только начатом деле:
лишь там соучаствует Божья десница,
где ты уже сам на пределе.
Опыт наш - отнюдь не крупность
истин, мыслей и итогов,
а всего лишь совокупность
ран, ушибов и ожогов.
Всё в этой жизни так заверчено
и так у Бога на учёте,
что кто глядел на мир доверчиво -
удачно жил в конечном счёте.
Конечно, всё на свете - суета
под вечным абажуром небосвода,
но мера человека - пустота
окрестности после его ухода.
Свой дух я некогда очистил
не лучезарной красотой,
а осознаньем грязных истин
и тесной встречей с мерзотой.
С разным повстречался я искусством
в годы любованья мирозданием,
лучшее на свете этом грустном
создано тоской и состраданием.
Хоть живу я благоденно и чинно,
а в затмениях души знаю толк;
настоящая тоска - беспричинна,
от неё так на луну воет волк.
Мы когда судьбе своей перечим,
то из пустоты издалека
дружески ложится нам на плечи
лёгкая незримая рука.
Бог учёл в живой природе
даже духа дуновение:
если деньги на исходе,
то приходит вдохновение.
У жизни множество утех
есть за любыми поворотами,
и не прощает Бог лишь тех,
кто пренебрёг Его щедротами.
Давно уже я понял непреложно
устройство созидательного рвения:
безденежье (когда не безнадёжно) -
могучая пружина вдохновения.
Как метры составляют расстояние,
как весом измеряется капуста,
духовность - это просто состояние,
в котором одиночество не пусто.
Дорога к совершенству не легка
и нет у просветления предела;
пойду-ка я приму ещё пивка,
оно уже вполне захолодело.
Источник веры - пустота,
в которой селится тревога;
мы в эти гиблые места
зовём тогда любого бога.
Непрестанно, то вслух, то тайком
я твержу к этой жизни припев:
кто садится за стол с дураком,
тот со стула встаёт, поглупев.
Вполне терпимо бытиё,
когда с толпой - одна дорога,
а чтобы гнуть в судьбе своё,
его должно быть очень много.
Вкусил я достаточно света,
чтоб кануть в навечную тьму,
я в Бога не верю, и это
прекрасно известно Ему.
Готовность жить умом чужим
и поступать по чьей-то воле -
одна из дьявольских пружин
в устройствах гибели и боли.
У зла такая есть ползучесть
и столько в мыслях разных но,
что ненароком и соскучась,
легко добро творит оно.
Зря в кишении мы бесконечном
дребезжим, как пустая канистра;
вечно занятый - занят не вечным,
ибо вечное - праздная искра.
Так как чудом Господь не гнушается,
наплевав на свои же формальности,
нечто в мире всегда совершается
вопреки очевидной реальности.
Прекрасна образованная зрелость,
однако же по прихоти небес
невежество, фантазия и смелость
родили много более чудес.
Давно уже не верю в пользу споров
и беганья за истиной гурьбой,
я больше почерпнул из разговоров,
которые веду с самим собой.
Именно пробелы и зазоры,
а не толчея узлов и нитей
тихо сопрягаются в узоры
истинного кружева событий.
Угрюмо думал я сегодня,
что в нашей тьме, грызне, предательстве
вся милость высшая Господня -
в Его безликом невмешательстве.
Чтобы глубоким мыслителем
слыть у наивных людей,
быть надо краном-смесителем
нескольких крайних идей.
Я книжный червь и пьяный враль,
а в мире празднуют верховность
широкоплечая мораль
и мускулистая духовность.
Наш мир уже почти понятен,
загадки тают, словно снег,
из непостижно белых пятен
остался только человек.
Я писал, как думал, а в итоге
то же, что в начале, ясно мне:
лучше легкомысленно - о Боге,
чем высокопарно - о хуйне.
Поскольку вырос полным неучем
и нету склонности к труду,
то мне писать по сути не о чем,
и я у вечности краду.
Только потому ласкаю слово,
тиская, лепя и теребя,
что не знаю лучшего иного
способа порадовать себя.
Идя то разминувшись, то навстречу,
в суждениях высок и столь же низок,
в момент, когда себе противоречу,
я к истине всего сильнее близок.
Книга нашей жизни столь мудра,
что свихнется всякий, кто листает:
зло проистекает из добра,
а добро на зле произрастает.
Себя раздумьем я не мучаю
и воле свыше не перечу:
когда идешь навстречу случаю,
судьба сама идет навстречу.
Мы кишим, слепые тетери,
в тесноте, суетой загаженной,
огорчаясь любой потерей,
кроме дней, сгорающих заживо.
У Бога нету черт лица,
исходной точки и границы,
самопознание Творца
Его твореньями творится.
Кто свой дар сберег и вырастил,
начинает путь подвижника:
ощутил, обдумал, выразил -
и спокойно ждешь булыжника.
Пусты, сварливы, слепы, дерзки,
живем ползком или бегом -
свои черты ужасно мерзки,
когда встречаются в другом.
Простертая по миру красота
доступнее ломтя ржаного хлеба,
но душу затмевает суета,
и пошлость заволакивает небо.
За веком вслед свистим скворцом,
полощем голос в общем гаме,
потом ложимся вверх лицом,
и нас несут вперед ногами.
Здравый смысл умом богат,
не играется в игрушки
и почти всегда рогат
у фортуны-поблядушки.
Тверды слова, бестрепетна рука,
но страшно то во сне, то наяву:
без отдыха и без черновика
единственную жизнь свою живу.
Мир полон жалости, соплей
и филантропии унылой,
но нету зла на свете злей
добра, внедряемого силой.
Философов труды сильней всего
античных мудрецов напоминают:
те знали, что не знают ничего,
а эти даже этого не знают.
Все хаосы, броженья и анархии,
бунты и сокрушения основ
кончаются устройством иерархии
с иным распределением чинов.
Когда плодами просвещения
любуюсь я без восхищения,
то вспоминаю как пример,
что был неграмотен Гомер.
Один критерий нам по силам,
чтоб мерить гения заслугу:
на сколько лет затормозил он
свою научную округу.
Жизнь становится дивной игрой
сразу после того, как поймешь,
что ничем и ни в чем не герой
и что выигрыш - в том, что живешь.
Когда со всех сторон приходит лихо
и свет уже растаял вдалеке,
единственный в безвыходности выход -
собрать себя и выжить в тупике.
Мы кишмя кишим, суета снует,
злоба в воздухе кипятком бурлит,
а на кладбище - соловей поет,
чистый звук точа вдоль покоя плит.
Есть личности - святая простота
играет их поступки, как по нотам,
наивность - превосходная черта,
присущая творцам и идиотам.
Женщине к лицу семья и дом,
гости и бесцельные расходы;
занятая умственным трудом,
женщина грешит против природы.
Поступки выбирая, как дорогу,
беречь лицо храню обыкновение,
лицо мы обретаем понемногу,
теряем - за единое мгновение.
Устройство мироздания посредственно,
как циники твердят и старики:
все худшее случается естественно,
хорошее - творится воп